Читать онлайн «История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3». Страница 35

На другой день июля 18-го числа, во вторник, калга-султан и Петрик прислали в Сечь казака Сысу с запросом, пойдет ли кошевой с ними на войну или нет. Кошевой собрал рано утром войсковую раду и на ней предложил вопрос, как быть с Петриком. На этот вопрос дан был двоякий ответ: одни говорили, что не годится с басурманами ходить войной на христиан, другие доказывали, что после принесенной присяги татарам можно с ними и на войну идти. Кошевой был на стороне первых, и потому сложил с себя свое звание; за ним последовали судья, писарь и есаул; в свое оправдание они говорили, что их принуждают разные крикуны идти с басурманами на православных христиан, но они не хотят допустить во время своего управления Запорожьем такого зла. Между войском целый день происходило полное разногласие: одни кричали «добре», другие кричали «зле»; в это время весь день атаманская «комышина» лежала на столе среди вечевой площади и всякий, кому ее предлагали, отказывался от нее. Ранним утром следующего дня выступили на площадь знатные товарищи, заслуженные и престарелые воины, и собрали новую раду. Они решили просить кошевого и всю старшину вновь взять на себя свои должности и по-прежнему управлять войском. Кошевой, писарь, судья и есаул после долгих колебаний и упрашиваний со стороны товариства наконец согласились возвратиться к прежним должностям. Тогда атаман, выйдя на раду, сказал: «Кто хочет идти за плутом Петриком, того я не удерживаю, а кто будет постоянно сидеть на Кошу, того высылать не буду». Калга-султан просил кошевого прислать из Коша знатных людей, которые «к Петрику привязались», но кошевой отказал ему и в этом, говоря, что он «о всем о том поведении донесет письмом гетману»[230].

Между тем гетман Мазепа, получив все известия из Запорожской Сечи, сперва сообщил о том в Москву, потом, июля 28-го дня, разослал по всем своим полкам универсал, в котором предостерегал своих казаков «от плута и здрайцы» Петрика, приглашал всех слушаться одних своих старшин, держаться стороны царского пресветлого величества; изображал, как, живя «статечно» под высокодержавною великого государя рукой, все обогатились во всяком пропитании, имуществе, добре; напоминал, до чего доведены были обитатели тогобочной Украины, особенно в то время, когда полковник Сирко внес «мешанину» в город Умань и другие места, многим людям смерть приготовил, многих заставил лишиться имуществ и потом, не будучи в состоянии удержаться на своем «непрочном житии», ушел оттуда других слобод искать; представлял действия Сулимки, Суховия, Ханенка, разорившие и в пустыню обратившие тогобочную Украину, достойную слез и великой жалости. В заключение гетман призывал всех к строгому повиновению и ненадежных людей приказывал заключать в колодки и отсылать к нему в Батурин[231].

Вероятно, в таком же роде послан был лист от гетмана и запорожским казакам на имя кошевого атамана Гусака. Этот лист до нас не дошел, но кошевой, приняв его и вычитав, отвечал гетману следующее: «У войска запорожского злого умысла нет, и знать того не хотим; к такому безумию склонным может быть только тот, кто Бога единого в Троице не знает. Правда, и Хмельницкий был в союзе с татарами, но потом поддался пресветлым монархам. Тогда в посполитой раде такой приговор был, чтоб никаких досад на Украине не было; а ныне утеснения чинятся. Ваша вельможность правду пишете, что при ляхах великие утеснения войсковым вольностям были; за то Богдан Хмельницкий и войну против них поднял, чтоб от их подданства освободиться. Тогда мы думали, что во веки веков народ христианский не будет в подданстве; а теперь видим, что бедным людям хуже, чем было при ляхах, потому что кому и не следует держать подданных, и тот держит, чтоб ему сено или дрова возили, печи топили, конюшни чистили. Правда, если кто по милости войсковой в старшине генеральной обретается, то такому можно и подданных иметь, тогда никому не досадно, как и при покойном Хмельницком бывало. А ныне слышим о таких, у которых и отцы подданных не держали, а они держат и не знают, что делать с бедными подданными своими. Таким людям подданных держать не следует, но пусть, как отцы их трудовой хлеб ели, так и они едят»[232].

Пока происходил этот обмен писем гетмана с кошевым, возле Петрика стали собираться охочие до войны запорожцы. После ухода кошевого атамана Гусака из Каменного Затона в Сечь Петрик и калга-султан простояли еще около недели в Затоне, поджидая к себе своевольных запорожцев. Когда таких запорожцев собралось 500 человек, то Петрик и калга-султан собрали раду, и на той раде решено было «звать» Петрика гетманом; в это время калга-султан дал Петрику клейноты, и Петрик, приняв их, стал считать себя гетманом и выбрал для себя старшину: трех полковников, Василия Бузского, Кондрата Михайлова и Леска Сысу, и шесть человек сотников. После этого, для пополнения численности своего войска, Петрик послал к запорожским ватажанам, находившимся на Молочных Водах и Берде, посланца и через него приглашал их к себе для похода в московскую землю, в противном случае грозил всех их изловить и в татарскую неволю отдать. От Каменного Затона Петрик поднялся выше, и в шести милях от Затона на речке Маячке встретил ватажных людей, шедших с Молочной с добычей; их было около 3000 человек. Узнав подлинно, что все замыслы Петрика дело «воровское» и что при нем не было кошевого, ватажане заперлись было на острове над Маячкой и отказались идти вместе с Петриком. Но наутро Петрик прислал своих людей в табор ватажан с приглашением идти к нему на соединение. Тогда некоторые из ватажан послушались этого приглашения и пошли к Петрику. Петрик сделал некоторых из них урядниками, и они, возвратившись в табор, стали разбирать свои возы. Увидя такое дело, другие ватажане начали бежать из табора. Петрик послал за бежавшими татар и запорожцев, которые вернули их назад. Справившись с ватажанами, Петрик поднялся к речке Московке и отсюда отправил «прелестные письма» в Полтавский полк к царичанским и Китайгородским жителям с разными доводами сдаться ему. От Московки Петрик поднялся к речке Татарке на левом берегу Днепра, против Кодацкого порога[233], и тут вместе с калга-султаном собрал раду для решения вопроса, с чего начать свой поход на Украину, то есть идти ли прямо на Полтавский полк или же сперва взять самарские городки. Решено было прежде всего идти к самарским городкам не для взятия их, а для прокормления скота, которому нечего было есть, так как в полях весь хлеб был потравлен и притолочен массою татарских коней. От самарских городков положили идти к речке Орели, служившей раздельной линией между Запорожьем и Гетманщиной, и взять поорельские городки Царичанку и Китай-город. Дойдя до речки Самары и перейдя ее, Петрик разослал от себя июля 29-го дня орельским жителям такого рода «прелестный» универсал.

«Вам всем, товариству и посполитым обывателям орельских мест, доброго от Господа Бога здоровья и благополучия желаю! Уже вашим милостям известно, что я, зная, в каком стеснении живет войско запорожское, а также видя несносные кривды в отношении вас и притеснения, происходящие от Москвы и от наших немилостивых панов, и по всему тому, имея намерение избавить вас от подданства, ушел в крымское государство и с этим делом в Крым ездил. Теперь, когда я вышел с ордами из Крыма к Каменному Затону под Сичу, то тут все войско запорожское, при кошевом атамане и всех куренных атаманах, учинило войсковую раду; в это время утвержден был с крымским государством вечный мир, скрепленный с обеих сторон присягой, после того, на другой раде, по воле всемогущего Бога, меня выбрали гетманом и приказали с теми ордами и с войском запорожским идти войной для вашей обороны против Москвы. Ради этого, рушивши из Каменного Затона со всем запорожским войском и соединившись с тем войском, которое было на Молочной, и со всеми ордами, находящимися при калга-султане, мы пришли до Самары, откуда и шлем вам наш лист настоящий, дабы вы, давши веру тому и учинивши между собой настоящий порядок, выслали на встречу его милости султана и войска запорожского свою старшину и сами в ту военную дорогу с нами на неприятеля своего, москаля, готовились, чтобы не носить больше невольнического ярма на своих вольных казацких шеях и скинуть его с помощью божией. Ведайте, что эта война на москаля не ради чего иного началась, как ради ваших вольностей и общего всенародного посполитого добра. Нет надобности много писать вам, – сами знаете, что делают с вами москали и драпежные (хищные) паны и что вам чинится от арендарей, – все то сами хорошо знаете, потому что они объездили вам ваши шеи и всю вашу худобу позабирали. Станьте же, без всякой отговорки, за свои вольности, беритесь сполна, со всею щирою правдою с нами, войском запорожским, и теперь, когда Господь Бог всемогущий поможет выбиться из-под ярма московскаго, то вы учините у себя такой порядок, какой сами захотите и будете пользоваться такими вольностями, какими пользовались предки ваши за Хмельницкого. Теперь войско запорожское утвердило вечный мир с крымским государством на таких условиях, чтоб Чигиринская сторона Днепра нам отдана была с принадлежностями в тех пределах, как Хмельницкий с ордами отвоевал ее; да чтоб сегобочная сторона, со всеми полками и городами, при нас оставалась, а кроме того, чтоб вольно было, без всякой дани, добывать рыбу, соль, зверей в Днепре, Буге и во всех реках и речках. Тогда выбившиеся, с божиего помощию, от теперешнего подданства, могут, куда захотеть, туда и идти на свою родину, где раньше того кто проживал, – беспокойства и тревоги ему нигде не будет, потому что крымское государство на том и присягу дало свою, что будет нас всегда оборонять от Москвы, от ляхов и от всяких других неприятелей. Если же теперь вы не встанете за свои вольности, то сами знаете, что потеряете; вы останетесь вечными московскими невольниками, и никто за вас никогда более не заступится; а теперь чего у Бога милостивого просили, того и дождались, беритесь только смелей, всеми силами своими за вольность свою. Желая вам, чтобы вы были вольными, жили в покое и во всем успех имели, поручаю вас Господу Богу! Дан на Самаре 1692 року, июля 29. Звишменованный гетман (Петро Иванович) рукою властною. Так как мы имеем работу около добывания Самары, то прибывайте к нам немедленно со всем своим военным порядком; если же не прибудете, то смотрите, чтоб сами не потеряли своего дела»[234].