Читать онлайн «Тайная война против Советской России». Страница 10

— Ничего!

— А Локкарту?

— Ничего!

Ленин пожал плечами. — Сейчас я беру слово, — сказал он Робинсу. — Я буду выступать за ратификацию договора. Он будет ратифицирован.

Речь Ленина длилась час. Он не пытался скрыть, что Брестский мир — тяжелое испытание для России. Терпеливо и последовательно он доказывал, что советскому правительству, изолированному и со всех сторон окруженному опасностями, необходимо любой ценой добиться передышки.

Брестский договор был ратифицирован.

Резолюция съезда гласила:

Съезд утверждает (ратифицирует) мирный договор, заключенный нашими представителями в Брест-Литовске 3 марта 1918 года.

Съезд признает правильным образ действий Ц.И.К. и Совета народных комиссаров, постановивших заключить данный, невероятно тяжелый, насильственный и унизительный мир, ввиду неимения нами армии и крайнего истощения войною сил народа, получившего от буржуазии и буржуазной интеллигенции не поддержку в его действиях, а корыстно-классовое использование их.

Посол Фрэнсис 2 мая телеграфировал в государственный департамент США: «Робинс, а вероятно и Локкарт, добиваются признания советского правительства, но вы и все союзники неизменно противились признанию. Я также упорно высказывался против и не считаю, что это было ошибкой».

Через несколько недель Робинс получил телеграмму от государственного секретаря Лансинга:

«При всех обстоятельствах считаю желательным ваше возвращение для личной беседы».

По дороге во Владивосток, где он должен был сесть на пароход, Робинс получил из государственного департамента три телеграммы. Все они содержали один и тот же приказ: воздержаться от каких бы то ни было публичных выступлений.

Возвратившись в Вашингтон, Робинс представил Лансингу доклад, в котором резко осуждал идею военной интервенции союзников в Советской России. К своему докладу Робинс приложил подробную программу развития русско-американских торговых отношений. Ленин передал эту программу Робинсу перед самым отъездом его из Москвы. Она предназначалась для президента Вильсона. Вильсон так и не увидел этой программы. Робинс сам пытался попасть к президенту, но безуспешно. Он повсюду натыкался на рогатки. Он пробовал выступить в прессе. Газеты либо не принимали его материала, либо искажали его…

Робинс был вынужден предстать перед сенатской комиссией по расследованию «большевизма» и «немецкой пропаганды».

«Если я говорил правду, не лгал и не клеветал на людей, не называл их немецкими агентами, ворами, убийцами, злостными преступниками, это не значит, что я большевик! — заявил Робинс. — Но из всех представителей союзников в России никто не видел и не знает столько, сколько я, и я старался трезво смотреть на вещи. Я хочу говорить правду о людях и о политических движениях, без волнения и без злобы, даже если я с ними и не согласен… По мне пусть русские сами выбирают себе систему правления, независимо от того, совместима ли она с моими принципами… Нам прежде всего важно знать, что именно произошло в России, и мы и наша страна должны отнестись к ней честно и справедливо, без предвзятости и предубеждения… Пытаться победить идеи штыками — безнадежное дело… Единственный ответ на стремление к лучшей жизни — это лучшая жизнь».

Но честный голос Робинса потонул в нараставшем вихре клеветы и дезинформации.

Летом 1918 г., хотя Соединенные Штаты воевали не с Россией, а с Германией, «Нью-Йорк таймс» уже писала, что большевики — «наши злейшие враги».

Посол Фрэнсис пробыл в России до июля 1918 г. Время от времени он выступал с заявлениями и прокламациями, призывая русских к свержению советского правительства. Перед самым его отъездом в США Чичерин, новый комиссар иностранных дел, послал на его имя телеграмму — приветствие американскому народу. Впоследствии Фрэнсис рассказывал, как он поступил с посланием Чичерина. «Очевидно, эта телеграмма предназначалась для американских пацифистов, — вспоминал бывший посол в своей книге «Россия из окна американского посольства», — и я просто не передал ее, опасаясь, как бы государственный департамент ее не обнародовал».

Брюс Локкарт остался в России. «Мне следовало бы подать в отставку и вернуться домой», — говорил он впоследствии. Но вместо этого он продолжал работать агентом. В своих мемуарах он признается: «Не успел я опомниться, как оказался втянутым в движение, которое, какова бы ни была его первоначальная цель, теперь было направлено не против Германии, а против фактического правительства России».

Страшен был в 1918 г. революционный Петроград, осажденный внешними врагами и подрываемый изнутри контрреволюционными заговорами. Не хватало продовольствия, топлива, транспорта. Плохо одетые люди дрожали от холода в бесконечных хлебных очередях на пронизанных ветром неметеных улицах. По ночам в городе стреляли. Банды грабителей держали в страхе население.[8] Отряды вооруженных рабочих обходили дома, искали у спекулянтов спрятанные запасы продовольствия, устраивали облавы на грабителей и бандитов.

Советское правительство еще не вполне овладело положением. Остатки старорежимной роскоши являли уродливый контраст с нищетою масс. Продолжали выходить антисоветские газеты, ежедневно предсказывавшие неминуемый конец советского строя. Еще были открыты дорогие рестораны и отели, где толпилась нарядная публика. Процветали ночные кабаре. Люди пили и танцевали, н за столиками ресторанов царские офицеры, балерины, крупные спекулянты и их любовницы шепотом передавали друг другу захватывающие новости: «Немцы идут на Москву! Троцкий арестовал Ленина!» Безумные надежды и вымыслы рождались под хлопанье пробок: водка лилась рекой. Множились интриги.

В ту весну в Петрограде появился некий господин Массино. Он называл себя «турецким коммерсантом». Это был бледный, длиннолицый, хмурый человек лет сорока с лишним, с высоким покатым лбом, беспокойным взглядом и чувственными губами. Держался он очень прямо, по-военному, отличался быстрой, почти бесшумной походкой. По всем признакам, он был богат; он нравился женщинам. В напряженной атмосфере советской столицы господин Массино с невозмутимым апломбом занимался своими делами.

По вечерам он часто заглядывал в ресторан Палкина — излюбленное убежище антисоветских элементов. Хозяин ресторана Сергей Палкин почтительно приветствовал его. В маленькой душной комнате позади зала господин Массино встречался с таинственными мужчинами и женщинами и тихо беседовал с ними. Одни говорили с ним по-русски, другие по-французски или по-английски. Господин Массино владел многими языками…

Молодое советское правительство прилагало все усилия, чтобы из хаоса создать порядок. Его огромные организационные задачи усложняла постоянная смертельная угроза контрреволюции. «Буржуазия, помещики и все богатые классы напрягают отчаянные усилия для подрыва революции», — писал Ленин. По его указанию была создана особая организация по борьбе с вредительством и шпионажем, с внешними и внутренними врагами — Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией, сокращенно — ЧК.

Когда весной 1918 г. советское правительство, опасаясь немецкого наступления, переехало в Москву, господин Массино двинулся за ним следом. Но в Москве томный богатый восточный купец преобразился. Теперь он ходил в кепке и кожаной куртке. Он бывал в Кремле. Когда у ворот его останавливал комсомолец-латыш из личной охраны правительства, господин Массино предъявлял ему советский документ на имя Сиднея Георгиевича Релинского, агента уголовного отдела петроградской ЧК.

«Проходите, товарищ Релинский!» — говорил латыш-часовой.

В другом районе Москвы, в роскошно обставленной квартире известной балерины Дагмары К., господин Массино, он же товарищ Релинский из ЧК, фигурировал как мосье Константин, агент английской разведки.

Кто он был — о том знал сотрудник английского посольства Брюс Локкарт: «Сидней Рейли — таинственная фигура английской агентурной разведки, заслуживший репутацию лучшего в Англии шпиона».

Среди авантюристов из политических подонков царской России, всплывших на поверхность во время первой мировой войны и примкнувших к «крестовому походу» против большевизма, не было фигуры более колоритной и своеобразной, чем капитан Сидней Джордж Рейли из английской разведки. «Человек наполеоновского склада!» — восклицает, вспоминая о нем, Брюс Локкарт, которого Рейли втянул в одну из самых рискованных и фантастических авантюр в истории Европы.