Читать онлайн «Кто и как изобрел Страну Израиля». Страница 20

Материальной и технологической базой, позволившей развернуться территориальному воображению масс, стало, конечно, появившиеся в это время и постепенно усиливавшиеся средства массовой информации. Культурно-политический аппарат завершил национальное строительство, создав эффективные государственные идеологические механизмы. Типографическая революция XV века продолжала набирать обороты, породив в конце концов широкую, всепроникающую мультиканальную систему информационных коммуникаций, распространявшуюся заодно со всеобщим школьным образованием. Начиная с конца XIX века и далее, в ходе XX века, драматически изменился характер взаимосвязей между элитарной и массовой культурами, равно как и между культурами городских центров и сельской периферии.

Если бы не типографии, такие важнейшие идеологические инструменты, как карты государств и прочие географические и геофизические материалы, обогащавшиеся и умножавшиеся в Новое время, по-прежнему были бы доступны лишь немногим. Если бы все население страны не начало получать базисное образование, лишь считаные единицы оказались бы в состоянии идентифицировать границы собственного государства. Школьное образование и географическая карта совместно сформировали ясно очерченное и знакомое пространство. Не случайно на стенах едва ли не всех школьных классов в большинстве национальных государств по сей день висят карты — как гвозди, навсегда вбивающие в головы учеников форму и расположение границ родины. Нередко рядом с этими картами можно увидеть фотографии или картины с фрагментами типичных ландшафтов страны. Эти репродукции обычно изображают символические долины, горы и деревни, но ни в коем случае не городской пейзаж[140]. Пластическое изображение родины почти всегда сопровождается вербальными выражениями тоски по древним народным территориальным корням.

В рамках интенсивной национализации масс формирование любви к родине непременно обусловливалось знакомством с ее географией. Если физическая карта давала человеку возможность освоить земной шар и его богатства, политическая карта помогала государству колонизировать сердца всех своих граждан. Как уже было отмечено выше, наряду с изучением истории, придумавшей прошлое (временное измерение) «исторического национального тела», освоение географии порождало и вытесывало «географическое тело» — пространственные параметры нового коллектива. Так была выдумана и сформирована нация, одновременно во времени и в пространстве.

Отсюда, среди прочего, и сложная, но тем не менее сущностная связь между законами о всеобщем образовании и о всеобщей воинской повинности. Если старинные монархии, намеревавшиеся защитить свою территорию или покуситься на чужую, должны были содержать наемные армии, солдаты которых нередко не имели ни малейшего представления о том, где проходят границы их нанимателя, современные национальные государства постепенно научились обходиться без наемников. Всеобщая воинская повинность основывается в конечном счете на готовности большинства граждан служить в национальной армии, при том непременном условии, что в распоряжении создавшего ее государства находится четко определенная территория. Именно поэтому современные войны становятся все более тотальными и продолжительными; по той же причине число жертв нынешних войн многократно выросло по сравнению с досовременной эпохой. Готовность умереть за родину, бывшая в древнем присредиземноморском мире привилегией немногих, стала в новом глобальном мире всеобщим достоянием.

Не следует думать, что превращение столь большого числа людей в яростных патриотов явилось следствием одной лишь индоктринации, попросту, манипулятивных действий современных правящих элит. Бесспорно, что без механических средств воспроизведения информации — газет, книг, позднее — радио и кинохроник, без интенсивной педагогической настройки всеобщей обязательной системы образования граждане куда хуже представляли бы себе истинное значение национального пространства в своей жизни. Несомненно, для того чтобы четко идентифицировать родину, необходимо уметь читать и писать; мало того, для этого необходимо научиться потреблять хотя бы самые важные фрагменты мозаики, именуемой «национальной культурой». Не будет ошибкой констатировать, что новые средства коммуникаций и идеологические механизмы государства, прежде всего школы, непосредственно ответственны за поточное производство родин и патриотов.

Однако важнейшим фактором, породившим широкий национальный консенсус и, в частности, массовую готовность людей жертвовать собой ради народа и земли, на которой этот народ живет, был, конечно, поразительный процесс демократизации, начавшийся в конце XVIII века и постепенно распространившийся по всему земному шару. Империи, монархии и княжества в ходе всей своей истории принадлежали единицам. Греческие полисы и Римская республика находились под властью сугубого меньшинства. Современное государство, будь то либеральная демократия или демократия авторитарная, по крайней мере в принципе управляется всеми своими гражданами. Все его жители получают в определенном возрасте полноправное гражданство и, следовательно (опять-таки, хотя бы в принципе), становятся легитимными суверенными правителями. Одним из важнейших следствий управления государством всем гражданским коллективом является совместное владение его территорией[141].

Современное государство с его гражданской юридической системой и уголовным кодексом было одним из исходных условий укрепления института буржуазной собственности. Однако процветание капитала стало возможным не только вследствие монополии государства на применение насилия, но и благодаря юридически оформленному владению и абсолютному суверенному контролю государства над всей его территорией. Процесс легитимизации частной собственности в современном государстве принимал все более решительный характер с расширением его суверенного демократического фундамента: именно внедрение концепции абстрактной всеобщей собственности на земельные активы помогло косвенным образом состоятельной части населения добиться признания легитимности своих капиталов.

Национальная территория — это коллективная собственность всех держателей «национальных акций». Даже у самых неимущих граждан выясняется, кое-что есть. Даже те, кто с трудом сводит концы с концами, являются попечителями огромного национального достояния. Сознание собственной важности, опирающееся на владение долей в коллективных активах, порождает чувство удовлетворения и безопасности, с которым не могут конкурировать никакие утопии и обещания светлого будущего. Это обстоятельство, ускользнувшее от большинства социалистов и анархистов XIX века, полностью доказало свою действенность и эффективность в веке XX. Рабочие, служащие, ремесленники и крестьяне — рука об руку — с готовностью приняли участие в кровавых национальных конфликтах XX столетия, ибо политическое воображение подсказывало им: они сражаются за родину, лежащую под их ногами и естественно определяющую, где — по какую сторону линии фронта — они находятся; следует добавить: [они сражаются] за государство, руководители которого, по крайней мере в теории, являются их непосредственными доверенными лицами. Демократические представители нации стали управляющими общенациональной коллективной собственностью, обязанными охранять территорию, без которой государство не может существовать.

Именно здесь кроется источник мощных коллективных эмоций, взбаламутивших современный национальный мир. Когда Сэмюель Джонсон заявил в конце XVIII века, что «патриотизм — последнее прибежище негодяя (scoundrel)», он блестяще предсказал характер политической риторики, которая будет преобладать во всевозможных дискурсах последующих двухсот лет — всякий, кто сумеет представить себя надежным сторожевым псом национального достояния, станет некоронованным властелином современной демократии.

Как и любая другая собственность, так или иначе ограниченная юридически, национальное пространство имеет границы, на которые распространяются законы международного права. Однако в то время как ценность частной собственности, в том числе и земельной, может быть более или менее точно определена, с коллективными национальными активами дело обстоит иначе: поскольку эти активы не являются рыночными, их истинную стоимость очень трудно установить.

В начале XIX века Наполеон еще мог продать громадную североамериканскую Луизиану, не вызвав протестов со стороны тех, кто лишь совсем недавно стал французом. В 1867 году Россия продала Аляску за ничтожную сумму в 7,2 миллиона долларов[142]. Русские почти не жаловались. Более того, в обоих случаях нашлись американцы, возмутившиеся беспардонным разбазариванием «их» народных денег. Такого рода сделки, предполагавшие финансовую оценку и продажу «на сторону» национальных активов, ушли в историю — с наступлением XX века они стали невозможными.