Читать онлайн «История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II». Страница 32

Если в начале XIX века в России насчитывалось 16 тысяч чиновников, то в середине этого века – уже 80 тысяч (то есть их число выросло за полвека в пять раз, в то время как население страны за это же время даже не удвоилось, увеличившись с 36 миллионов до 69 миллионов человек). Это породило в невиданных размерах приписки, формализм, коррупцию и волокиту: бюрократический аппарат, неконтролируемый обществом, вышел и из-под контроля монархов и жил по собственным законам. За работой такой колоссальной армии бюрократов не мог уследить даже энергичный и строгий Николай I, пытавшийся, несколько пародийно, подражать Петру I. В 1842 году во всех канцеляриях империи было не закончено 300 тысяч дел, изложенных на трёх миллионах листов бумаги!

При этом общество (включая и прессу) никак не контролировало эту ненасытную армию чиновников, которая, фактически, стала управлять страной в собственных интересах, вместо Зимнего Дворца. По данным Третьего Отделения, в конце 1840-ых годов лишь трое (из пятидесяти пяти!) губернаторов в России не брали взяток: двое по убеждениям, а один, будучи баснословным богачом. Александр I горько острил по адресу своих чиновников: «Они украли бы мои линейные суда, если бы знали, куда их спрятать». А Николаю I было уже не до шуток, когда у него над головой в Зимнем Дворце обрушился потолок из-за того, что чиновники украли ассигнованные на ремонт дворца казённые деньги! Понимая, что с этой бедой ничего не поделать, император требовал хотя бы соблюдения формального «порядка», красоты «фасада» империи, не интересуясь, что творится за и под этим «фасадом». Чиновники могли воровать, брать взятки и издеваться над людьми – лишь бы их мундиры были в порядке и они вовремя являлись на службу!

Независимая от общества, колоссальная бюрократическая машина, погрязшая в волоките и коррупции, давно уже перестала быть подконтрольной императору и не могла быть тем эффективным орудием управления в руках монарха, о создании которого мечтал Пётр I. Предпринимавший героические усилия для того, чтобы вернуть себе контроль над бюрократией (но также чисто бюрократическим путём: создав Собственную Его Императорского Величества Канцелярию, отделения которой непосредственно подчинялись императору и ведали всеми главными вопросами политики), Николай I не преуспел в этом замысле. Энергичный гений Петра I– создателя этого «вечного двигателя» бюрократии – ещё как-то мог поспевать за двумя-тремя тысячами тогдашних чиновников, однако, куда более заурядный (и культивирующий верноподданническую заурядность вокруг себя) Николай I уже не мог управиться с пятьюдесятью тысячами расплодившихся повсюду и обнаглевших от всевластия «столоначальников».

«Ревизор» и «Мёртвые души» Н.В. Гоголя, сочинения Козьмы Пруткова дают яркое представление о той удушливой бесчеловечной атмосфере казённого патриотизма, деспотизма, чинопочитания, лести, благонамеренной глупости, мелочного и мертвящего формализма, интриг, взяточничества, лицемерия, доносительства, которые снизу доверху пронизывали здание Петербургской Империи в XIX веке, в эпоху её апогея. Не случайно один из николаевских циркуляров предписывал: «Совесть нужна человеку в частном, домашнем быту, а на службе и в гражданских отношениях её заменяет вполне начальство». Хорошо зная цену своим сановникам, Николай I писал своему брату Константину в Варшаву: «Представьте, что среди всех членов первого департамента Сената нет ни одного человека, которого можно было бы, не говорю уже, послать с пользой для дела, но даже просто показать без стыда».

Внешний формализм сочетался с бюрократическим хаосом. В известной степени, смешение функций различных частей государственного аппарата, дублирование ответственности чиновников, вражда между ведомствами, произвол и интриги – устраивали монарха, делая его незаменимым в этом «управляемом беспорядке» и позволяя ему хотя бы номинально оставаться хозяином положения. Поэтому, говоря о создании «регулярного государства» и «законности», императоры, в то же время более или менее осознанно смешивали функции и полномочия различных государственных учреждений – ибо единственным и высшим арбитром во всех вопросах должен был оставаться император. (И чересчур «правильная», самодостаточная государственная машина, способная работать без его участия, ему была не нужна).

Реформы, проводимые посредством государственной бюрократии (даже в тех случаях, когда император замышлял их в интересах крестьян), оборачивались лишь чудовищным насилием и произволом. Так случилось при создании «военных поселений» по приказу Александра I в 1816 году или при реформе государственных крестьян (1837–1841) при Николае I: число поборов и чиновников умножалось, жизнь крестьян ещё больше регламентировалась, а их рабская доля получала, под бдительным отеческим попечением власти, дополнительный «казарменный» привкус. Желая «цивилизовать» и облагодетельствовать подданных без их собственного участия в решении своей судьбы, императоры лишь ещё более ухудшали жизнь крестьян и умножали число бюрократов.

Опасаясь оппозиционности и нелояльности дворян, Николай I пытался изо всех сил поставить бюрократию под тотальный контроль свыше… бюрократическими же методами: через усиление опеки, милитаризацию, назначение более строгих начальников. Поэтому он назначал большинство министров и губернаторов из немецких генералов (даже во главе Святейшего Синода поставив гусарского полковника, а во главе министерств финансов и путей сообщения – генералов). Внешний формализм и соблюдение «приличий» ставились выше всего; покорность и «благонамеренность», молчалинская умеренность и аккуратность стали высшими добродетелями подданных.

Однако максимальная централизация и бюрократизация всей жизни страны оказывались не эффективными и вели к параличу системы: чиновники на местах не могли принять даже ничтожных решений без воли императора, а император не мог знать существа всех вопросов, знакомясь с ними лишь по докладам. Разросшийся аппарат был неповоротливым, некомпетентным и повсеместно коррумпированным. Жандармы из Третьего Отделения в своём тайном докладе Николаю I так отзывались о чиновниках России: «Хищения, подлоги, превратное толкование законов – вот их ремесло. К несчастью они-то и правят… так как им известны все тонкости бюрократической системы». Мордобой, дикое невежество и дикий произвол были нормой жизни чиновников, а воровство было повсеместным.

Начавшаяся при Петре I Империя завершилась при Николае I, который также, как и Пётр, стремился поставить всё под свой контроль, всюду насаждал бюрократию по военному образцу, опираясь на страх, насилие и доносы. По словам С.Т. Жуковского и И.Г. Жуковской: «Всё своё царствование Николай выстраивал, расширял, утеплял, «чистил», «перетряхивал», перекраивал и упорядочивал свой государственный аппарат. И после всех своих трудов он мог убедиться на множестве примеров, что не подконтрольное обществу чиновничество не в состоянии контролировать он сам; что любое его самое строгое повеление бюрократия совершенно безнаказанно может «утопить» в инструкциях, согласованиях, циркулярах или извратить его до полной неузнаваемости; что грозный самодержец бессилен перед безликим, раболепным множеством взяточников и расхитителей казны; что даже самые назревшие и неотложные преобразования с помощью одного только госаппарата провести невозможно».

При Николае I в России воцарилась поистине кладбищенская стабильность, основанная на палочных наказаниях в армии, всевластии «голубых мундиров» (жандармов), доносах и ссылках, отсутствии любых перемен, мертвящем бюрократизме и официальном патриотическом оптимизме. (Ценой этой стабильности стало поражение в Крымской войне). Дух времени хорошо выражен в афоризме Козьмы Пруткова: «При виде исправной амуниции, сколь презренны все конституции!» По словам А.И. Герцена: «Казарма и канцелярия стала главной опорой николаевской политической науки». Немецкие чиновники и генералы заняли в николаевской империи ключевые посты, потеснив русскую гвардию и дворянство. Смысл своего правления Николай I видел в борьбе с революцией внутри и вне России: посредством жандармского и цензурного гнёта, интервенций против европейских революций, усиления роли бюрократии и армии в управлении (при упадке дворянства), посредством закрытости России от Запада и теории «официальной народности» (провозглашающей единство власти и народа и покорность народа царю, как главную отличительную черту самобытности России, возможность для неё, в силу этого, избежать революций и владычествовать надо всем миром).

К эпохе Николая I (1825–1855) самодержавие в том виде, который ему придал Пётр I, исчерпало все свои возможности, утратило стратегическую инициативу и перешло к глухой обороне, отторгая любые перемены и зарубежные влияния. Характерно, что нередко николаевскую эпоху сравнивают с «застоем» в СССР времён генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева (1964–1982): такая же военная мощь, прикрывающая внутреннее разложение, такие же гонения на инакомыслящих, такая же мертвящая удушливая атмосфера несвободы во всём, такое же казённое и лицемерное самовосхваление империи, такое же положение мировой сверхдержавы и нежелание ничего менять, за исключением косметической перелицовки «фасада» и… такой же всеобъемлющий крах под конец. Символом николаевского правления стала (напоминающая о брежневской Конституции СССР 1977 года) кодификация (систематизация) комиссией во главе с выдающимся и талантливым бюрократом М.М. Сперанским всех законов Российской Империи со времён Соборного Уложения 1649 года (всего 31 тысяча законодательных актов – более 50 томов!). Уже Екатерина II в 1767 году осознавала, что старые законы устарели, и созывала Комиссию для выработки нового Уложения, (правда, безрезультатно), уже Александр I в начале XIX века готовил Конституцию для России (правда, не решившись её обнародовать), а Николай I считал, что лучше всего ничего не менять и не обновлять! Вместо реформ и издания принципиально новых законов, Николай поручил исполнительному и усидчивому Сперанскому упорядочить и привести в систему десятки томов уже существующих законов (многим из которых было уже по сто– двести лет). Сходным было и отношение Николая I к крепостному праву, как основе Империи: осознание необходимости его отмены и… желание отложить это на неопределённое время.