Читать онлайн «Полное собрание сочинений. Том 10». Страница 20

Революции в прошлом оканчивались обычно сменой у кормила правления одной группы эксплуататоров другой группой эксплуататоров. Эксплуататоры менялись, эксплуатация оставалась. Так было дело во время революций рабов, революций крепостных, революций торгово-промышленной буржуазии. Октябрьская революция отличается от этих революций принципиально. Она ставит своей целью не замену одной формы эксплуатации другой формой эксплуатации, одной группы эксплуататоров другой группой эксплуататоров, а уничтожение всякой эксплуатации человека человеком, низвержение всех и всяких групп эксплуататоров.

Установление диктатуры пролетариата, как наиболее революционного и наиболее организованного класса из всех эксплуатируемых.

Именно поэтому победа Октябрьской революции означает коренной поворот в экономике и политике, в жизни и быту, в нравах и традициях, в культуре и во всём духовном, облике эксплуатируемых масс всего мира.

В этом корень того, что угнетённые классы всех стран питают к Октябрьской революции величайшие симпатии, видя в ней залог своего освобождения.

Четыре основные черты.

1) Центры империализма (“метрополия”). Октябрь, как поворот от господства капитализма в передовых странах — к коммунизму. У нас говорят часто, что Октябрьская революция есть прорыв мирового империалистического фронта. Но что это значит? Это значит, что она положила начало эре пролетарских революций и диктатуре пролетариата.

Раньше танцевали от французской революции XVIII столетия, используя её традиции и насаждая её порядки.

Теперь танцуют от Октябрьской революции.

Раньше Франция.

Теперь СССР.

Раньше “якобинец” был страшилищем всей буржуазии.

Теперь большевик является страшилищем буржуазии.

Эра “простых” буржуазных революций, когда пролетариат был лишь ударной силой, а эксплуататоры пользовались плодами революций, — прошла.

Наступила эра пролетарских революций в капиталистических странах.

2) Периферия империализма. Октябрь открыл эру освободительных революций в колониях и зависимых странах. Пролетариат не может освободить себя, не освобождая угнетённые империализмом народы. Единый фронт пролетарских революций в метрополиях и колониальных революций в зависимых странах.

Эра безмятежной эксплуатации колоний и зависимых стран прошла.

Наступила эра освободительных революций в колониях, эра пробуждения пролетариата этих стран, эра его гегемонии.

3) Центры и периферия — вместе. Тем самым Октябрь нанёс мировому империализму смертельный удар, от которого он никогда не оправится.

Империализм никогда не вернёт себе того “равновесия” и той “устойчивости”, которыми он обладал до Октября.

Эра “устойчивости” капитализма прошла.

Наступила эра упадка капитализма.

4) Октябрь означает идеологическую победу коммунизма над социал-демократизмом, марксизма над реформизмом.

Раньше, до победы диктатуры пролетариата в СССР, с.-д. и реформисты могли щеголять знаменем марксизма, кокетничать с Марксом и Энгельсом и т. д., так как это не было опасно для буржуазии и люди еще не знали, к чему может привести победа марксизма.

Теперь, после победы диктатуры пролетариата в СССР, когда все поняли, к чему ведёт марксизм и что может означать его победа, с.-д. и реформисты, учуяв опасность для буржуазии такого щеголянья и кокетничанья с марксизмом, предпочли отмежеваться от марксизма.

Отныне единственным убежищем и оплотом марксизма стал коммунизм.

Отныне дух марксизма покидает социал-демократию так, как социал-демократия еще раньше покинула марксизм.

Со времён победы Октябрьской революции марксистами могут быть лишь те, кто поддерживает решительно и беззаветно первую в мире пролетарскую диктатуру.

Что значит поддерживать первую в мире пролетарскую диктатуру? Это значит стать на позицию прямой борьбы со своей буржуазией. Но так как с.-д. не хотят воевать со своей буржуазией, а предпочитают приспосабливаться к ней, то они, естественно, становятся на позицию борьбы с первой в мире пролетарской диктатурой, на позицию восстановления в СССР капитализма. Это и есть закат социал-демократии.

Октябрь открыл собой эру торжества мирового коммунизма, которая есть эра заката социал-демократии и прямого её перехода в лагерь буржуазии.

Октябрь есть победа марксизма в идеологии.

Октябрь 1927 г.

Товарищи! Я хотел бы прежде всего остановиться на вопросе о выпадах Каменева, Зиновьева и Троцкого против секций Коминтерна, против польской секции Коминтерна, против австрийской, против английской, против китайской секций. Я хотел бы этого вопроса коснуться потому, что они, оппозиционеры, замутили здесь воду, пустили пыль в глаза насчёт братских партий, а между тем нам нужна здесь ясность, а не оппозиционная болтовня.

Вопрос о польской партии. Зиновьев здесь храбро заявил, что если там, в польской партии, имеется правый уклон в лице Барского, то в этом виноват Коммунистический Интернационал, существующее руководство Коминтерна. Он говорил, что если Барский одно время стоял — он, действительно, стоял — на точке зрения поддержки войск Пилсудского, то в этом виноват Коминтерн.

Это совершенно неправильно. Я хотел бы сослаться на факты, на известные вам места из стенограммы пленума ЦК и ЦКК в июле месяце прошлого года, сослаться и привести свидетельство такого человека, как тов. Дзержинский, который заявил тогда, что если в польской партии был правый уклон, то его культивировал не кто иной, как Зиновьев.

Это было в дни так называемого восстания Пилсудского , когда мы, члены польской комиссии ИККИ и ЦК нашей партии, куда входили Дзержинский, Уншлихт, я, Зиновьев и другие, выработали решения для коммунистической партии Польши. Зиновьев, как председатель Коминтерна, внёс тогда свой проект предложений, где он, между прочим, говорил, что в данный момент в Польше, когда борьба сил, стоящих за Пилсудского, и сил, стоящих за польское правительство Витоса, разгорается, что в этот момент политика нейтральности со стороны коммунистической партии недопустима, и что не надо пока делать острых выступлений против Пилсудского.

Мы, несколько человек, в том числе Дзержинский, возражали тогда, говоря, что эта директива неправильна, что она только собьет с толку коммунистическую партию Польши. Надо сказать, что недопустима не только политика нейтральности, но и политика поддержки Пилсудского. После некоторых возражений, эта директива была принята с нашими поправками.

Я хочу этим сказать, что не составляет большой храбрости выступать против Барского, который допустил тогда ошибку и которого за это отчитали как следует, но валить с больной головы на здоровую, взваливать свою вину в культивировании правого уклона в польской партии, вину Зиновьева, на Коминтерн, на нынешних руководителей Коминтерна — значит совершать преступление против Коминтерна.

Вы скажете, что это мелочь, и я зря занимаюсь этим. Нет, товарищи, это не мелочь. Борьба против правого уклона в польской партии продолжается и будет еще продолжаться. Зиновьев имеет, — ну, как бы это помягче сказать, — смелость утверждать, что правый уклон поддерживается нынешним руководством Коминтерна. Но факты говорят обратное. Они говорят, что Зиновьев клевещет на Коминтерн, взваливая с больной головы на здоровую. Это ему, Зиновьеву, привычно, в этом нет ничего нового для него. Однако наша обязанность состоит в том, чтобы эту его клеветническую манеру разоблачать каждый раз.

Насчёт Австрии. Зиновьев здесь утверждал, что австрийская коммунистическая партия слаба, что она не сумела взять на себя руководство тем выступлением, которое имело место недавно в Вене. Это и верно и неверно. Что австрийская компартия слаба, это верно. Но отрицать, что она действовала правильно, значит клеветать на неё. Да, она еще слаба, но слаба, между прочим, потому, что нет еще того глубокого революционного кризиса капитализма, который революционизирует массы, который дезорганизует социал-демократию и подымает быстро шансы коммунизма, слаба потому, что она молода, потому, что в Австрии давно уже утвердилось господство социал-демократической “левой”, которая умеет, прикрываясь левой фразой, проводить правое, оппортунистическое дело, потому, что разбить социал-демократию одним ударом невозможно. Но к чему, собственно, ведёт дело Зиновьев? Он намекал, но не решился прямо сказать, что если австрийская компартия слаба, то в этом виноват Коминтерн. Очевидно, он это хотел сказать. Но это уж покушение с негодными средствами. Это клевета. Наоборот, именно после того, как Зиновьева не стало, как председателя Коминтерна, австрийская компартия освободилась от дёрганий, от беспорядочного вмешательства в её внутреннюю жизнь и получила, таким образом, возможность двигаться вперёд, развиваться. Разве тот факт, что она сумела принять в венских событиях активнейшее участие, завоевав на свою сторону сочувствие рабочих масс, — разве это не говорит о том, что австрийская компартия растет, превращаясь в массовую партию? Как можно отрицать эти очевидные факты?