Читать онлайн «Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII». Страница 5

И если бы только это! Улицы Парижа, как подтверждают и документы, исходящие из официальных источников, были не только грязными и вонючими до тошноты. Они гарантировали горожанам еще кучу неприятных эмоций и трудностей, связанных уже не с отсутствием гигиены, а с невозможностью передвижения. Действительно, независимо от времени года – с начала его до самого конца – парижские улицы были полны такого количества преград беспрепятственному проходу и проезду, что город славился своей загроможденностью никак не меньше, чем грязью и вонью. На каждом углу были поставлены невысокие каменные тумбы, на которых укреплялись цепи, использовавшиеся эшевенами для того, чтобы сдерживать натиск толпы в периоды волнений. Вдоль бортиков на большем или меньшем расстоянии один от другого стояли железные «виселицы» – для солидного размера фонарей, зажигавшихся по ночам. Казалось бы, пока все не так уж плохо… Да, но с другой стороны, невозможно назвать ни единой улицы, которую в один прекрасный день на совершенно неопределенный промежуток времени не перегородили бы либо строительными лесами, либо грудами материалов, нужных для проведения работ по мощению, канализации или разведыванию подземных источников, рядами полотняных палаток или хибарок, изготовленных из дерева, а то и камня, и предназначенных для уличных точильщиков, «холодных» сапожников или мелких торгашей…

Коммерсанты того времени вообще мало заботились о соблюдении неустанно повторявшихся предписаний полиции, поэтому мелкие торговцы, ко всему прочему, еще и устраивали на своих узких улочках настоящие пробки, так что было ни пройти, ни проехать. Они выкладывали перед лавками на столах или скамьях свой товар, защищая его от солнца, дождя и северного ветра громадными деревянными навесами; неутолимая жажда рекламы заставляла их «украшать» эти навесы или стены домов гигантскими вывесками, подвешенными к кованым конструкциям; эти железные штуки иногда выдвигались вперед на целый туаз (примерно два метра), перегораживая проезжую часть, а при малейшем ветерке издавали немыслимую симфонию стонов, скрежетов и звона. Двести шестьдесят одна такая вывеска размещалась на улице Сен-Дени, триста двенадцать составляли декор улочек в районе Центрального рынка, многие тысячи оживляли яркой раскраской унылую перспективу торговых кварталов.

На этих вывесках можно было увидеть окруженные нимбами лица всех святых, имевшихся в церковном календаре, Бога Отца, Пресвятую Деву Марию, самого Иисуса, предметы католического культа, королей, гербы городов Франции, а также деревья, плоды, цветы, животных – диких и домашних, от коровы до кошки; там присутствовали сказочные существа (сирены, русалки, дельфины, звери с рогами, грифоны, драконы) и даже обыкновенные рыбы – все либо целиком, либо частями. И тем не менее даже при беглом взгляде на все эти вывески-мобили, у авторов которых было вроде бы изрядное число источников вдохновения, можно было заметить, насколько им не хватает разнообразия, живописности, даже коммерческого чутья, насколько убога фантазия торгашей, выбиравших для них сюжеты. Сюжеты эти непрерывно повторялись, и иногда на одной и той же улице, поблизости друг от друга, размещалось по три одинаковых, различавшихся между собой разве что в мелких деталях. На одно забавное изображение какой-нибудь Лошади с мотыгой, а то и Монашки, подковывающей Гуся приходилось множество невзрачных картинок, украшавших собой заведения с названиями вроде Королевская Лилия, Оловянное блюдо, Красная Роза, Золотой Лев или Сосновая шишка. И никогда, никогда эти громоздкие сооружения ни в символической, ни в совершенно конкретной форме не содержали даже намека на товар, которым торговали в лавке, куда любая вывеска, по идее, должна была бы привлечь покупателя.

Разукрашенный этими многоцветными композициями Париж, особенно в солнечные дни, казался погруженным в атмосферу деревенского праздника, чему способствовала и царившая на улицах суматоха, и непрекращавшийся звон железа. Отсюда и репутация веселого города. На самом деле веселье это оставалось скорее видимым, чем реальным. Давайте посмотрим, как протекала повседневная жизнь на людных и забаррикадированных улицах.

Парижане вставали рано, их будили колокола ста церквей, начинавшие звонить все разом с рассвета и не прекращавшие дополнять городские шумы своим тяжело-бронзовым или серебряным звоном до самой ночи. Едва поднявшись с постели и еще не расставшись со своим хлопчатобумажным ночным колпаком, парижанин видел из окна, как течет по улице к дверям мастерских, лавок и строительных лесов бурливая река ремесленников и торговцев, гулкие или визгливые голоса которых перекрывает грохот повозок и телег с провизией, прикативших от городских ворот, вздымающих на всем протяжении пути фонтаны грязи и то и дело перегораживающих проход мычащим и блеющим стадам быков и баранов, которых гонят к воротам бойни. Между пастухами, погонщиками скота, возчиками и прочими представителями сельского люда то и дело вспыхивают ссоры, горячие парни размахивают палками и хлыстами, каждый готов ринуться в бой за свои права на беспрепятственный проход, все осыпают друг друга градом проклятий, в которых звучит огромное разнообразие местных диалектов… Но время не ждет: пора доставить к Чреву Парижа, на Новый Рынок, на птичий, на два десятка других базаров, к бойням и прилавкам парное мясо и свежеиспеченный гонесский хлеб, масло из Бретани и Вана, зелень с равнин Сен-Дени и Поршерона, мелкую и крупную дичь, яйца, рыбу, выловленную в окрестностях Руана… Свары утихают. На перекрестках бурная река растекается более мелкими потоками, и все – повозки, животные, люди – спешат к месту своего назначения.

Большие и только что такие людные улицы теперь снова почти пусты. Перед зданиями появляются лакеи и горничные. Вооружившись метлами, они сбрасывают в канавы-ручьи (протекающие где с двух сторон, где только посередине улицы) скопившиеся на тротуарах-берегах отбросы и объедки, облив их перед тем несколькими ведрами воды. Вдали звонит колокольчик. А вот и мусорщики с их тачками. В качестве кортежа при них выступают «подбиральщики» – черные, как дьяволы: при помощи лопат и метел они «снимают пенки», то есть собирают с поверхности накопившейся грязи все, что могут. После их ухода обнажается нижний, неискоренимый слой. И зловоние усиливается, потому что грязь разворошили.

Тем не менее туалет улиц считается законченным. Теперь коммерсанты могут открыть свои витрины и разложить, а точнее, нагромоздить – в том числе и на «тротуаре» – горы товаров. Возобновляется уличное движение: с трудом пробираются по оставшемуся для него узкому протоку всякого рода экипажи, всадники и пешеходы. Движение по мере того, как течет время, становится все интенсивнее. К середине первой половины дня улицы уже заполнены одетыми в измазанные грязью лохмотья перекупщиками и перекупщицами, разносчиками воды, старьевщиками, мелкими портняжками, специализирующимися на штопке и заплатах, бродячими торговцами всякой мелочью и скоропортящейся снедью, зеленщиками, продавцами домашней утвари и хозяйственных товаров, изделий из железа, бочек, дров, угля, оружия, галантереи, поношенной одежды, ювелирки… Кто толкает перед собой ручную тележку, у кого за спиной плетеная корзина, а у кого висит на шее лоток с разложенным на нем товаром… Один ищет в грязи оброненные монеты, другой скупает вышедшие из употребления деньги, третий тычет в нос проходящим мимо альманахи предсказаний и календари… Некоторые тянутся по улице гуськом, дыша в затылок друг другу. Иные – прямо посреди толпы – устанавливают шаткие свои прилавки… Муравейник… Вот только здесь все не просто кишмя кишат, а еще и вопят при этом: надо же привлечь покупателя… Пронзительные крики, торопливый речитатив, монотонные протяжные завывания – повторяемые на все лады возгласы торговцев носятся в воздухе, заполняют город…[10]Появляется толпа хозяек, вышедших на охоту за провизией, они собираются вокруг убогих прилавков или перед «витринами» лавок, идет бойкая торговля, но вскоре и покупатели, и продавцы с опасностью для жизни оказываются замешаны в адскую сутолоку повозок, телег и возов, с грохотом прикативших от ворот Сены или ворот Винного пути и тяжко нагруженных дровами, углем, сеном, бочками… В качестве эскорта выступают грузчики. Иногда вся эта толчея и суматоха дополняется табунами лошадей, скачущих к реке на водопой, затем погонщики с трудом выволакивают обратно утоливших жажду животных. Время от времени возникают то ли направляющиеся в провинцию, то ли возвращающиеся оттуда тяжелые многоместные рыдваны, кучера беспрерывно вопят: «Поберегись!.. Поберегись!..» – и стараются пробиться сквозь бушующие толпы, то цепляясь за что-то колесом, то сметая попавшийся на пути лоток, то с грохотом роняя на землю вывеску…