Читать онлайн «Сказания о Русской земле. Книга 3». Страница 58

По свидетельству иноземцев, число домов в Москве в 1520 году доходило до 41 500. Лома строились из бревен очень крепко, дешево и скоро. При этом, как мы уже говорили, можно было купить целую избу за 30 или 50 копеек; лошадь стоила рубль, корова – 3 четвертака, сани с упряжью – около гривенника, а рабочему платили за сутки копейку; цена хлеба была раз в 80 дешевле, чем теперь; правда, и тогдашний рубль был почти в 7 раз тяжелее нынешнего.

Однако мягкая рухлядь, до которой были так падки иностранцы: меха соболей, бобров, горностаев, лисиц, особенно черно-бурых, была сравнительно дорога; так, собольи меха, продававшиеся обыкновенно сороками, ценились от 40 до 400 рублей за 40 штук и выше. «Иногда меха, пригодные для пошивки всего одной одежды, – говорит Павел Иовий, – продаются за тысячу золотых монет».

Иностранцы привозили нам большею частью серебро в слитках, шелковые и золотые ткани, жемчуг, золото, а также произведения своих стран. Привозимый товар подвергался осмотру, и с него взималась пошлина. Кроме того, все редкие и дорогие вещи прежде всего отправлялись во дворец, где они показывались государю. Делалось это для того, чтобы государь имел возможность награждать и дарить своих людей за службу, а также иноземных послов самым лучшим и редким товаром, так как государи наши имели обычай дарить только то, что нельзя было достать ни за какие деньги на рынке.

Из Москвы же западные купцы вывозили кожи, меха, воск и рыбу; седла, узды, одежды, ножи и топоры шли больше к татарам. Особенно оживлялась торговля зимой, когда мороз сковывал все реки; длинные вереницы возов, нагруженных всяким добром, тянулись тогда к Москве, причем главный торг происходил на крепком льду Москвы-реки, чему очень дивились иноземцы. Из иностранных купцов только поляки и литовцы могли свободно приезжать в Москву прямо от своего лица; шведам и немцам разрешалось торговать только в Новгороде; а туркам и татарам – на ярмарке Холопьего городка на устье Мологи, куда съезжались и все прочие иноземцы. Только будучи принятыми под покровительство какого-либо посольства, иностранные купцы, кроме поляков и литовцев, могли въезжать в Москву для торговли. Исключение составляли жиды; в половине XVI века им вовсе был запрещен въезд в Москву и вообще во все государство вследствие тайной торговли запрещенными товарами.

К иностранцам Василий Иоаннович был вообще крайне приветлив, но так же, как и покойный отец, зорко следил за тем, чтобы они отнюдь не ездили осматривать разные местности в нашем государстве с целью разведывать новые торговые пути и местонахождение драгоценных руд и камней. Так, в 20-х годах XVI века прибыл в Москву с письмом от папы и ливонского магистра некий итальянский путешественник – капитан Павел; он убедительно просил разрешения отпустить его водой в Астрахань, дабы открыть путь в Индию, суля нам при этом через несколько лет золотые горы от пошлин, которые мы будем взимать с иностранцев за провоз индийских товаров, но государь отклонил это ходатайство.

По замечанию Герберштейна и некоторых других иностранцев, русские купцы почитались очень хитрыми и лживыми и непомерно запрашивали за свои товары.

Продать по добровольному соглашению за рубль то, что себе стоило копейку, в этом заключалась высшая торговая мудрость или тот московский обман, на который негодовали иностранцы. Но они же говорили: «Странно однако же, что между русскими, которые вообще обман не считают делом совести, но, напротив, скорее называют его делом разумным и достойным похвалы, есть много таких людей, которые почитают грехом, если они не возвратят покупателю, передавшему им по ошибке при расчете лишние деньги. Возвратить такие деньги они почитают себя обязанными, потому что передача случилась по неведению и против воли покупателя, но передача в цене по доброй воле почиталась обыкновенным барышом и не возвращалась».

Дурному мнению заезжих иностранцев о нравственности русских способствовало, конечно, то обстоятельство, что, не зная страны и приезжая в какой-либо город, особенно же в Москву, они прежде всего попадали в руки хитрых пройдох из среды гостиного двора или подьячих. С другой стороны, несомненно, что «московская торговая вороватость, – говорит И.Е. Забелин, у которого мы заимствуем все приводимые здесь сведения о быте Московского государства в XVI веке, – выросла и была воспитана вследствие сношений и встреч с вороватыми же иноземцами. Каждый сам себя оберегал».

Вот что писал про русских приехавший в Москву в конце XVI века посол германского императора Варкоч: «Некоторые писатели изображают московитян непостоянными и грубыми до варварства, а потому не советуют вступать с ними ни в какие дела, но я должен заметить, что они имеют тонкий, сметливый ум и отличаются особенною приверженностью к христианской церкви, что доказывается уже тем, что клятвопреступление нигде не наказывается так строго, как у них».

Самой торговой частью Москвы и вместе с тем серединой ее, как и в настоящее время, был Китай-город, или Большой посад у Кремля, который, по мысли Василия Иоанновича, приведенной в исполнение уже после его кончины, был обнесен земельными стенами, устроенными, по словам летописца, весьма мудро: сплетали тонкий лес между столбами и бревнами, а внутри таких плетеных стен были построены еще деревянные стены, уже по обыкновенному в то время способу. Огороженный таким образом Большой посад был назван Китаем, что могло значить оплетенный, плетеночный, потому что по местному наречию кит, кита – веревка, сплетенная из травы или хвороста, которой перевязывают соломенные кровли. Вскоре после постройки деревянных стен были заложены вместо них белокаменные, но название Китай-город осталось.

А. Васнецов. Старая Москва. Улица в Китай-городе начала XVII века

«Трудно вообразить, какое множество там лавок, – говорит один иностранец про Китай-город, – коих там до 40 000; какой везде порядок, ибо для каждого рода товаров, даже для последнего ремесленника, самого ничтожного, есть особые ряды лавок; даже цирюльники бреют в своем ряду».

Павел Иовий рассказывает, что при Василии Иоанновиче всякий московский квартал имел ворота и рогатки, коими запирали на ночь улицы, так как по ним запрещалось бродить без дела; у рогаток этих ставились сторожа, пропускавшие только лиц знакомых и почтенных, которых даже провожали до дому.

Следуя примеру своего родителя, Василий Иоаннович бдительно следил за тем, чтобы не была занесена какая-нибудь заразная болезнь из других государств; вследствие этого приезжих иноземцев иногда подолгу задерживали на границе.

Немало внимания обращали эти иноземцы на необычайное для них в Московском государстве запрещение простолюдинам употреблять крепкие напитки с целью уничтожения пьянства; это было установлено также покойным отцом Василия – Иоанном III и строго поддерживалось его преемником. При этом «великий князь Василий, – рассказывает один иностранец, – выстроил для своих телохранителей, за рекой, новый город "Наливайки", название коего происходит от русского слова "наливай", потому что им одним дозволено пить мед и пиво, когда хотят, поэтому они и удалены за реку, чтобы не заражать других своим примером».

Вид народной толпы, относительно одежды, на улицах древней Москвы сильно отличался от нынешнего. Как одинаковы были у всех нравы и обычаи, начиная от великого князя и кончая простым человеком, так и покрой одежды был также у всех одинаков; разница состояла лишь в том, что убранство бедных было попроще; богатые носили иноземное сукно, шелк и дорогие меха, а простой народ сермягу, армячину и другие сукна деревенского изделия да одевались зимой в овчину.

При этом, по отзыву иностранцев, русская одежда была сходна с греческой, а не с татарской, как теперь думают многие, даже из русских.

Мужчины брили на голове своей волосы гладко, что считалось щегольством; люди достаточные всегда носили небольшую шапочку – тафью, покрывавшую темя и богато вышитую шелком и золотом, а иногда драгоценными камнями и жемчугом, которого вообще в те времена на Руси употребляли превеликое множество.

В такой тафье изображался иногда еще Александр Македонский, а брили себе голову также и балтийские славяне в древние времена; поэтому считать тафью и бритье головы как заимствование от татар нет оснований. На тафью надевали шапку с меховой опушкой и удлиненной кверху тульей, или «вершком». Этот вершок на шапках богатых людей сшивался также из дорогих тканей и украшался золотыми запонами и жемчугом. Бояре же носили высокие «горлатные шапки», в три четверти аршина вышиной, из меха черно-бурой лисицы. В летнее время носили поярковые колпаки и круглые шапки.

П. Корин. Интерьер Успенского собора Московского Кремля

К. Лебедев. Освоение русскими новых земель