Читать онлайн «Неизвестная блокада». Страница 77

Аналогичные настроения были и у других представителей интеллигенции, рассчитывавшей на то, что власть должна помочь именно им. «Иерархия потребления» в условиях голода еще более сузила круг «избранных». 3 февраля 1942 г. Л.Р. Коган, декан библиотечного факультета Библиотечного института им. Крупской, записал в своем дневнике: «...До сих пор нет ответа из Ленсовета. Когда надо — «избранник народа», а когда он болен и гибнет, никого это не трогает, и ему предоставляется подыхать по своему усмотрению. Всякие спасительные учреждения существуют только для узкого круга «своих». Так было, так, к горю, и остается пока что»202.

Наиболее радикальные настроения находили свое выражение в призыве отдельных представителей интеллигенции создать правительство взамен обанкротившейся власти. На заводе «Большевик» группа инженерно-технических работников намеревалась обратиться к населению города с воззванием о принятии активного участия в формировании «нового правительства», которое, по их мнению, способно было прийти к заключению мира203.

Однако доминирующим настроением была апатия. Об этом информировали Берлин немецкие спецслужбы204, о таких настроениях писали и сами ленинградцы: «...сейчас люди, может, от голода и слабости, больше остаются по своим углам, предаваясь судьбе и случаю»205. Все чаще в разговорах ленинградцев говорилось о самоубийстве как избавлении от ужаса блокады206.

События декабря 1941 г. обозначили новую веху в умонастроениях и поведении некоторой части горожан. Основными причинами этого были голод и высокая смерность. Немецкая разведка отмечала нарастание глубокого кризиса в Ленинграде. Артиллерийские обстрелы, вызвавшие рост жертв среди гражданского населения, а, главное, голод, который в середине декабря, по данным немцев, стал главной причиной смертности в городе, обусловили этот кризис207. Но успешное контрнаступление Красной Армии под Москвой, а также дипломатическая активность Англии, предъявившей ультиматум Финляндии, Венгрии и Румынии, вновь на несколько дней вдохнули надежду на возможное ослабление тягот в осажденном городе208. Однако вскоре стало ясно, что эти надеждам не суждено было сбыться. Наряду с этим появилось весьма важное новшество в традиционно патерналистских настроениях населения, в том числе и интеллигенции — место олицетворявшего слабую власть Сталина и быстро утратившего начавшую было расти в августе— октябре 1941 г. популярность Гитлера («похоже, немцам совсем не нужен Ленинград»)209, стали занимать союзники и идея превращения в международный открытый город под контролем США. Немногочисленные заявления Сталина и других представителей высшего руководства в СССР в первые месяцы войны в дневниках ленинградцев отражения практически не нашли. В то же самое время речь Рузвельта 9 декабря (как и многие последующие материалы о нем) нашла широкий отклик у ленинградцев. В одном из дневников отмечается:

«...не могу удержаться, чтобы не сделать нескольких выдержек... Как интересно будет жить по окончании войны, если она, действительно принесет нам новое устройство мира на началах справедливости и в целях блага всех народов, независимо от классовой принадлежности, национальности, веры!»210.

Настроения населения заметно ухудшилось по причине «несправедливости» в очередности эвакуации. Трагизм ситуации дополнялся отсутствием дров и отключением 6 декабря 1941 г. электричества. Пропаганда жертвенности и указание причины страданий — германского фашизма — стали отныне стержнем агитационной работы местной власти в Ленинграде211.

Характеризуя состояние власти в городе, немцы отмечали активную работу ВКП(б) по росту партийных рядов главным образом за счет молодежи и военнослужащих, продолжение проведения партийных собраний, а также еще большую активность органов НКВД, особенно по заброске агентов в занятые немцами районы.

Антинемецкая пропаганда среди населения имела определенный успех. Во второй декаде декабря впервые в дневниках ленинградцев появились упоминания о немцах, как «разбойниках-фашистах», «гуннах», «варварах» и т. п.212 Напротив, отношение к союзникам и их лидерам было у старшего поколения ленинградской интеллигенции уважительным. Это были те, кто, подобно выдающемуся музыканту М.М. Курбанову, доживая свой век в СССР, помнили и другие времена213. Практически во всех дневниках представителей этой группы есть вырезки или конспекты выступлений Рузвельта и Черчилля, передаваемых по линии ТАСС. Например, 25 декабря 1941 г. в одном из них приведены высказывания Рузвельта и Черчилля о мотивах участия их стран в войне, сделанные по поводу Рождества. Отрывки из выступлений руководителей союзников безусловно показывают симпатии автора дневника в отношении США и Великобритании, надежду на сотрудничество с ними в общей борьбе против фашизма и развитие дружественных отношений с ними после войны. В частности, из речи Рузвельта приведен следующий фрагмент:

«Мы приобщились с многими другими нациями и народами к великому делу.

Один из великих вождей стоит около меня. Он и его народ показали пример мужества и жертв во имя будущих поколений».

В выступлении Черчилля внимание привлекло его заявление о том, что «нас привела на поле боя не жадность, не вульгарное честолюбие и не дурное вожделение.»214.

Наряду с этим были и те, кто не верил в искренность заявлений лидеров США и Великобритании и подписанных с ними соглашений и ожидал от союзников подвоха. Такие взгляды разделяли представители «новой» советской интеллигенции, молодежь и большинство простых людей, находившихся под влиянием довоенной и военной советской пропаганды. Эти две тенденции сохранились до конца войны, определяя в конце концов доминирование первой категории над второй.

Состояние ожидания сменилось осознанием необходимости действовать. Определенная часть населения убедилась в том, что «промедление смерти подобно» — каждый день уносил несколько тысяч человеческих жизней. По сути дела, ленинградцы оказались в своеобразной ловушке — возможность эвакуации в декабре 1941 г. была предоставлена очень незначительной по численности группе лиц, выход за пределы вражеского кольца в направлении линии фронта рассматривался как измена Родине215. Многокилометровый марафон через Ладогу был под силу лишь единицам. Помощи извне ждать не приходилось — все резервы были брошены на оборону Москвы.

В то время как большая часть населения по-прежнему молчаливо сносила тяготы, думая не о сопротивлении, а о том, как выжить сегодня и пережить завтрашний день, были те, кто направил свою «волю к жизни» против таких же страдающих людей. Голод вызвал появление ряда новых видов преступлений — хищение продовольственных карточек, грабеж с целью завладения теми же карточками или продуктами питания, нападения на магазины и булочные, убийства с целью употребления трупов в пищу. Часть рабочих и домохозяек призывала к проведению забастовок, погромам хлебных и продуктовых магазинов216.

Начиная с декабря 1941 г., УНКВД стало фиксировать случаи людоедства217. За первую декаду месяца было зафиксировано 9 случаев, за две последующие недели — еще 13, к 12 января 1942 г. в целом по городу было отмечено в общей сложности 77 случаев каннибализма, а за первую декаду февраля уже 311218. Это явление было хорошо известно жителям города, которые, по данным военной цензуры, неоднократно упоминали о нем в своих письмах. Наряду с резким увеличением случаев людоедства возросло число фактов использования в пищу незахороненных человеческих трупов. Все чаще совершались убийства и грабежи с целью завладения продуктами питания и карточками. За две недели января было зафиксировано 40 подобных преступлений. Людоедство квалифицировалось по аналогии с бандитизмом как особо опасное преступление против порядка управления. Расследованием этих дел занимался СПО219.

В общей сложности за декабрь 1941 г. в Ленинграде было ликвидировано 36 «контрреволюционных» групп. УНКВД арестовало 2210 человек, в том числе: за контрреволюционную деятельность — 344 человека, за спекуляцию, бандитизм, хищения соц. собственности — 1054 человека. Эта простая статистика показывает, что на одного, направившего свое недовольство против власти, приходилось трое, выбравших другой путь спасения220.

«Гапоновские» настроения по-прежнему были очень распространены. Их носители пытались воздействовать на власть, используя те же средства, что и ранее. В среде интеллигенции укрепилась идея организации демонстраций под лозунгом «хлеба и мира», написания коллективных обращений в Смольный и т. п.221Аналогичные настроения были зафиксированы информаторами РК в ряде научных учреждений города, где отдельные ученые и сотрудники открыто обвиняли руководство города в том, что в Ленинграде голод и холод, высказывались за поход к Смольному с требованием хлеба и мира222. Стали появляться новые планы организованного выступления против власти. Один из них состоял в том, чтобы с помощью подростков одновременно в разных районах города поднять на общую демонстрацию протеста голодный народ посредством распространения в очередях у булочных соответствующих листовок и плакатов223. Кроме того, в городе стали распространяться листовки и анонимные письма, содержавшие призыв к организованным действиям против власти. В некоторых листовках назначался день и место для организованных выступлений.