Читать онлайн «Неизвестная блокада». Страница 56

К числу вербуемых лиц, по свидетельству самих сотрудников НКГБ, относились следующие категории: 1) склонные к наблюдению и доносу; 2) алчные, беспринципные, падкие на деньги; 3) нуждающиеся; 4) находящиеся под угрозой судебной ответственности; 5) озлобленные неудачники; 6) способные честолюбивые карьеристы; 7) члены семей арестованных органами госбезопасности; 8) патриоты-фанатики 215 .

Поскольку в предвоенное время число нуждающихся, а также находящихся под угрозой судебной ответственности или же членов семей, арестованных НКВД, в городах было огромным, то недостатка в информаторах у советской тайной полиции не было. Что же касается доносов политического характера, направляемых в Смольный, то их доля в общем потоке писем и жалоб была мизерной216.

Одна из стратегий выживания в условиях сталинского режима состояла в негласном сотрудничестве с НКГБ, и существование таких институтов, как, например, церковь, во многом зависели от контактов с «кураторами» из органов госбезопасности. Продвижение по службе также могло приостановиться, если имевший амбиции инженер, ученый или артист отказывался помогать «органам».

Отстутствие доступа к личным делам информаторов и агентов217 не позволяет нам показать соотношение названных выше категорий. Очевидно, что в течение блокады основными мотивами сотрудничества населения с советской тайной полицией были упомянутые выше стратегии выживания и усилившийся в военное время патриотизм. Не прекращавшаяся в средствах массовой информации, наглядной и устной агитации кампания по усилению революционной бдительности, несомненно, находила отклик у части населения, помогавшего власти выявлять пособников противника218.

Мотивы сотрудничества с тайной полицией в годы блокады несколько отличались от тех, что существовали в довоенное время. Во-первых, с введением карточной системы в середине июля 1941г. деньги утратили свое прежнее значение. Хотя черный рынок и существовал, на нем происходил товарообмен, а не торговля. Во-вторых, в течение осени 1941 г. и блокадной зимы сами сотрудники госбезопасности подчас голодали, о чем недвусмысленно свидетельствуют архивные документы. Поэтому маловероятным представляется сотрудничество населения с органами госбезопасности непосредственно за продовольствие, которого у последних просто не было. Полностью, однако, эту возможность исключить нельзя, предположив, что в Ленинграде на котловом довольствии УНКВД и милиции находились наиболее ценные агенты и информаторы. В пользу этого предположения говорит тот факт, что списочный состав оперработников в конце 1942 г., как уже упоминалось, составлял 1217 человек, а на котловом довольствии находилось более двух с половиной тысяч. Конечно, необходимо учитывать наличие обслуживающего персонала УНКВД, однако трудно себе представить, что его количественный состав был таким же большим, как оперативный.

И все же, принимая во внимание то, что ежемесячно в Ленинграде вербовалось от нескольких сот до полутора тысяч новых агентов219 в связи с выбытием старых (главным образом по причине высокой смертности и неактивности, что, само по себе, подтверждает наше предположение), прокормить всю информационную сеть, которая насчитывала более десяти тысяч человек (не считая политорганизаторов домохозяйств) было просто невозможно. К тому же следует иметь в виду, что УНКВД непосредственно не имело отношения к распределению продовольствия. Численность войск по охране и обороне предприятий к февралю 1942г. сократилась «ниже минимально допустимого». Кубаткин вынужден был проинформировать об этом начальника войск НКВД генерал-майора Аполлонова 220 . Таким образом, «материальный» мотив сотрудничества, по крайней мере, в течение 1941—1942 гг., по нашему мнению, правомерно исключить. Что же оставалось? Очевидно, Управление НКВД могло помочь сохранить работу тем, кто соглашался предоставлять требуемую информацию. В условиях блокадного города, закрытия множества предприятий и минимального обеспечения иждивенцев наиболее очевидная стратегия выживания состояла в том, чтобы получать рабочую карточку. Вероятно, поэтому недостатка в информации о настроениях работающей части населения города в условиях блокады у УНКВД не было. Спецсообщения о настроениях рабочих, инженеров и даже руководителей предприятий всегда изобиловали подробной информацией.

Вторую достаточно большую группу лиц, из числа которых легче (и целесообразнее) было рекрутировать информаторов, формировали работники сферы торговли и столовых. Цена «хлебного места» в блокадном городе была очень высока, и поэтому резонно предположить, что вербовка осведомителей из числа работников торговли не представляла особого труда. Число магазинов и ларьков в течение блокады неизменно уменьшалось (см. таблицу), что еще более облегчало работу органов госбезопасности с этой категорией горожан221.

Наличие информаторов в местах общественного питания и торговли позволяло регулярно отслеживать «голодные» настроения всех тех, кто туда приходил, включая ленинградскую интеллигенцию.

Третьей крупной категорией лиц, из числа которых, очевидно, вербовались информаторы, были работники госпиталей. Они также находились в привилегированном положении — получали котловое питание, находились в тепле и не привлекались для общественных работ. Помимо выявления настроений больных, среди которых были и раненые, их задачей было оказание содействия органам НКВД в борьбе с членовредительством военнослужащих, которые проходили лечение в госпиталях Ленинграда222.

Среди других мотивов сотрудничества с органами НКВД в качестве информаторов в условиях блокадного города могли быть: оказание содействия в эвакуации членов семьи; перемещение в более благоприятные жилищные условия и т. п. «Принудительными» мотивами по-прежнему оставались непосредственная угроза репрессии в отношении тех, кто в свое время находился под следствием и был освобожден, предварительно согласившись быть осведомителем223, или же наличие родственников, арестованных или осужденных, судьба которых подчас зависела от сговорчивости их близких с органами госбезопасности. Сохранялись и информаторы-добровольцы, поддерживавшие контакты с органами госбезопасности по идейным соображениями или же из карьеристских устремлений «на всякий случай».

Тогда же, когда органам НКВД казалось, что информации «с мест» поступает мало, следовали призывы к партийному активу обратить особое внимание на информационную работу. Например, на совещании партактива Дзержинского района 18 марта 1944 г. заместитель начальника УНКВД ЛО сетовал на то, что «со стороны партийных организаций проводилась недостаточная работа по разоблачению вражеской деятельности», что «органы НКВД и РК партии исключительно мало получали сигналов об антисоветских проявлениях в учреждениях и на заводах»224.

Информация УНКВД была чрезвычайно важна для корректировки пропагандистских усилий, для выравнивания дисбаланса между ожиданиями горожан и объективной реальностью. Не случайно, что из центрального аппарата регулярно поступали директивы с просьбой «срочно сообщить отклики интеллигенции, рабочих и колхозников в связи с «докладом тов. Сталина», «сообщением Со-винформбюро», «заключением договора» и т. п. Знание массовых настроений было важнейшей предпосылкой «мудрой», отвечающей чаяниям народа политики Сталина. Нередко именно с откликами научной интеллигенции на те или иные события вели скрытую полемику органы пропаганды и агитации.

В спецсообщениях УНКВД звучали голоса представителей практически всех слоев общества — домохозяек, рабочих, рядовых инженеров, известных ученых, академиков, деятелей культуры. Наверное, ни один другой источник не может обеспечить такой репрезентативности, как документы НКВД. Спецсообщения органов НКВД были очень детальными, в них приводились десятки примеров высказываний людей самых разных профессий, положения (за исключением партийной и советской номенклатуры), добытых агентурно-оперативным путем. Интерес к членам партии возрос в 1943—1944 г., а в конце войны настроения «отдельных» членов ВКП(б) прочно вошли в спецсообщения органов госбезопасности.

Говоря об особенностях документов чекистов, надо учитывать то обстоятельство, что от агентов требовали активной работы (за «пассивность» из оперативной сети ежемесячно исключались сотни людей), что могло и наверняка оказывало определенное влияние на них, подталкивая не только к отражению реальной ситуации вокруг себя, но и к некоторому «творчеству». Проверка достоверности информации осуществлялась, как правило, агентурным путем на стадии возбуждения уголовного дела и в ходе следствия на основании показаний свидетелей или иных лиц, проходивших по делу. Естественно, что подавляющая часть так называемых «негативных настроений» так и осталась настроениями, оставив след лишь в архивах НКВД. Тем не менее, важно подчеркнуть уникальность этого источника, поскольку в спецсообщения УНКВД, направлявшиеся «наверх», попадали главным образом типичные, характерные высказывания, повторявшиеся многократно в донесениях агентуры и оперативных работников, а также в материалах военной цензуры.