Читать онлайн «В канун грозных потрясений: Предпосылки первой Крестьянской войны в России». Страница 42

Тенденциозность Следственного дела представляется очевидной. Иной вопрос, какая из версий о смерти царевича соответствует случившемуся. Окончательного ответа при существующем состоянии источников дать нельзя. Во всяком случае версия о «самозаклании» царевича могла быть измышлена сразу после убийства Дмитрия с целью самосохранения лиц, находившихся на дворе вместе с ним. В. И. Шуйскому не надо было ничего сочинять: достаточно было отобрать ту версию, которая оказалась более приемлемой для Годунова. Но и совершенно исключить возможность соответствия версии о «самозаклании» царевича реальным фактам тоже нельзя. Так или иначе, но версия о «самозаклании» стала официальной. В наказе Р. М. Дурову, встречавшему литовского посланника Павла Волка весной 1592 г., говорилось: «А нечто учнут спрашивать о князе Дмитрее о углетцком, каким обычаем его не стало, и Ратману молыти: князь Дмитрея не стало судом божиим. А был болен черным недугом, таково на нем было прироженье, ещо с млада была на нем та болезнь»[569].

Вторую группу источников о событиях 15 мая 1591 г. составляют литературно-публицистические произведения, возникшие в годы царствования Василия Шуйского и Михаила Романова. В них обосновывалась версия об убийстве Дмитрия лицами, подосланными Годуновым. Вступив на престол 20 мая 1606 г., после убийства самозванца, присвоившего себе имя Дмитрия, Василий Шуйский стремился убедить народ в том, что царевич давно скончался и поэтому так называемый «царь Дмитрий» был не кто иной, как самозванец. Это было тем более важно, что в июне 1606 г. на юге страны вспыхнуло новое восстание, знаменем которого снова стала тень Дмитрия. А в мае 1606 г. от имени бояр была составлена окружная грамота, в которой говорилось, что Дмитрий «умре подлинно», В грамоте, написанной от имени царицы Марии 21 мая, объявлялось, что царевич «убит… от Бориса». Этот же мотив развит в «известительной грамоте» Василия Шуйского от 4–5 июня, написанной в связи с перенесением «мощей» царевича Дмитрия из Углича в Москву 3 июня 1606 г.[570]

Летом 1606 г. создается в Троице-Сергиевом монастыре «Повесть, како отомсти» — публицистический рассказ о начале «смутного времени». В ней говорится, что Борис послал в Углич Михаила Битяговского с сыном и племянником убить царевича. В полном согласии с официальными источниками излагаются события 1591 г. во многих памятниках. Кратко, но в том же духе писал и Авраамий Палицын.

В «Новом летописце» (1630 г.) помещен ряд дополнительных сведений. Оказывается, когда Борис задумал убийство царевича, к его «совету» «не приспе» Григорий Васильевич Годунов. Советники Бориса (среди них летописец называет «братью» Годунова и Клешнина) решили послать в Углич Владимира Загряжского или Никифора Чепчугова. Последний был довольно заметной фигурой: «Щелкаловым свой, и оне его по свойству вынесли». Но и Чепчугов, и Загряжский отказались принимать участие в подготовлявшемся убийстве. Тогда Андрей Кленшин сказал, что у него есть «братия и други», которые могут осуществить замысел Бориса. Один из них, Михаил Битяговский, вместе с сыном и племянником, сговорясь с мамкой Марией (так в источнике) Волоховой, сотворили убийство. Сначала царевича ударил ножом в шею Данилка (так в источнике) Волохов, но «не захватил ему гортани». Увидев это, кормилица начала кричать, прикрывая собой Дмитрия, и была избита Данилой Битяговским и Никитой Качаловым. Они же и убили царевича. Мать Дмитрия, «видя пагубу сына», стала кричать. Убийцы выбежали за ворота. Тогда соборный пономарь забил в колокол. Убийцы побежали расправиться с ним, но сделать этого не смогли — во двор прибежали Нагие «и все люди града Углича». Никита и Данила бежали из города за 12 верст, потом вернулись и были убиты угличанами. Царю сразу же послали гонца с рассказом о событиях. «Борис же велел грамоты переписати, а писать повеле, яко одержим бысть недугом и сам себя зарезал небрежением Нагих». В Углич послана была комиссия во главе с Шуйским, который «начат распрашивати града Углеча всех людей, как небрежением Нагих заклася сам. Они же вопияху все единогласно… что убиен бысть от раб своих», от Михаила Битяговского, по повелению Бориса Годунова. Даже на пытке в Москве Михаил и Андрей Нагие подтвердили версию об убийстве Дмитрия[571].

Наиболее пространный рассказ о событиях 15 мая 1591 г. помещен в позднейшем «Сказании о царстве царя Федора Иоанновича» (конец XVII в.). Но в рассказе нет новых данных и много риторических восклицаний. Составитель «Сказания» добавил только, что во время следствия окольничий А. П. Клешнин «учел рыкати на граждан, аки лев», когда ему сказали правду. После этого угличане, убоявшись «страху и смерти, вси умолкоша и ничто глаголаша, токмо рекоша: истиннаго мы дела не ведаем, тут не были». Клешнин же «повеле тотчас речи их писати по своему проклятому умыслу и велел к тем речам руки прикладывать и неволею иных прелщая, а кои не хотят руки прикладывать, и тех разослал по далным городам окованных»[572].

Несомненный интерес представляет рассказ «Нового летописца». По Л. В. Черепнину, его составитель, вышедший из кругов, близких к патриарху Филарету, пользовался разнообразным комплексом источников, в том числе материалами архива Посольского приказа. К их числу, по мнению В. И. Коренного, следует отнести упомянутый В. Н. Татищевым летописец Иосифа, келейника патриарха Иова. В. Д. Назаров возражает против методики восстановления В. И. Корецким текста этого летописца[573]. Хотя нет пока полной ясности в том, какие летописные источники использовал составитель «Нового летописца», некоторые моменты заставляют внимательно отнестись к его сведениям о событиях 15 мая 1591 г.

Так, среди Нагих, отстаивавших версию об убийстве царевича, здесь названы Михаил и Андрей, а Григорий не упомянут. Это целиком соответствует Следственному делу, согласно которому только Григорий отступил от позиции Нагих и поддержал официальную версию о «самозаклании» Дмитрия. По мнению В. И. Корецкого и А. Л. Станиславского, именно в связи с отказом принять участие в организации убийства царевича (согласно «Новому летописцу») дворецкого Г. В. Годунова отстранили от активной государственной деятельности,[574]. Н. Чепчугова восемь лет не упоминали в разрядах,[575]. а Загряжских понизили в разряде служилых людей. Сведения о Г. В. Годунове встречаются ежегодно с 1584 по декабрь 1590 г.[576] Небольшой разрыв в сведениях о нем с декабря 1590 по октябрь 1592 г. не может быть однозначно истолкован: настораживает упоминание о Г. В. Годунове как о человеке, противившемся планам Бориса. И факты службы Чепчуговых и Загряжских при дворе царя Михаила, и их близость к Филарету[577]. могут быть интерпретированы по-разному. Словом, упомянутые наблюдения Корецкого и Станиславского интересны, но вопроса о достоверности рассказа «Нового летописца» относительно событий 15 мая все же не решают.

Третью группу источников составляют свидетельства иностранцев. Наиболее раннее из них — письмо Д. Горсея лорду Бэрли от 10 июня 1591 г. В нем сообщалось следующее: «19-го числа того же месяца (мая. — А. З.) случилось величайшее несчастье: юный князь 9-ти лет, сын прежнего императора и брат нынешнего, был жестоко и изменнически убит; его горло было перерезано в присутствии его дорогой матери, императрицы; случились еще многие столь же необыкновенные дела, которые я не осмелюсь описать не столько потому, что это утомительно, сколько из-за того, что это неприятно и опасно. После этого произошли мятежи и бесчинства». По мнению Я. С. Лурье, это сообщение «является весьма важным источником, особенно если учесть, что Горсей был в этом вопросе лицом беспристрастным: он был близок к Борису и никак не мог стремиться очернить его в глазах лорда Бэрли»[578]. Тем не менее это наблюдение не решает вопроса об источнике информации Горсея и, следовательно, о степени ее достоверности.

В письме Горсея интересно упоминание о том, что царевич был убит в присутствии матери. В показаниях Волоховой говорилось, что Мария Нагая прибежала после того, как он поколол себя ножом. Свидетельство Горсея, если его считать отражающим реальные факты, позволяет понять, почему Мария прямо называла тех, кто зарезал ее сына. Однако Р. Г. Скрынников решительно отводит сообщение Горсея, считая его основанным на тенденциозной информации Афанасия Нагого. Действительно, в более поздних мемуарах Горсей красочно описывает, как к нему в Ярославле прибежал Афанасий Федорович и сообщил: «Царевич Дмитрий мертв, дьяки зарезали его около шести часов; один из слуг признался на пытке, что его послал Борис; царица отравлена и при смерти». Но после этого Горсей пишет: «..город был разбужен караульными, рассказывавшими, как был убит царевич Дмитрий»[579]. Таким образом, сводить сообщение Горсея к рассказу одного А. Ф. Нагого нельзя. Ярославль был наполнен слухами различной достоверности.