Читать онлайн «Мифы древнего мира». Страница 32

Парис (с античной статуи)

Но чем менее было в этой борьбе военного искусства, тем более выказывалось в ней свободы и игры человеческих чувств и страстей. Изображение их мы находим в знаменитой эпической поэме «Илиаде».

Ахиллес (с античной статуи Лувр. Париж)

Одиссей (с античной статуи Лувр. Париж)

Героические поэмы Гомера «Илиада» и «Одиссея» являются образцом эпического изображения и в этом отношении составляли для греков величайшие национальные творения, в которых они искали и находили зародыши своего образования. Здесь мы представляем из них некоторые сцены, изображающие как нельзя лучше дух того времени.

Сонмы греков и троянцев стояли друг против друга. Вдруг из рядов троянцев гордо выступает вперед красавец Парис, покрытый барсовой шкурой, с луком за плечами, с мечом при бедре и с двумя копьями.

Принесение в жертву Ифигении

Громко вызывал он греков оскорбительными словами. Это услышал смертельный враг его, Менелай, находившийся на своей колеснице. Радуясь, как лев, почуявший идущую ему навстречу добычу, бросился он к нему, соскочил на землю и хотел уже вступить с ним в бой. Но при виде его испугался кудрявый юноша и, как путник, очутившийся на пути своем в опасности наступить на ехидну, поспешно обращается вспять, так и он невольно обращается в бегство и исчезает в толпе прочих троянцев.

Это увидел брат его Гектор, и недостойное поведение Париса привело его в негодование. «Неженка! — кричит он ему, — женолюбивый красавец! Лучше бы ты не родился или умер, прежде чем научился обольщать женщин! Поистине, это было бы лучше для тебя, чем стоять теперь здесь к стыду всех троянцев и возбуждать насмешки греков, воображающих при виде того, как ты выступил вперед с такою великолепную и величавою осанкой, что ты один хочешь решить исход битвы. Удивительно, как ты отважился отправиться на корабле в чужую землю и из среды воинственных мужей увезти прекрасную женщину на горе твоему отцу и всем нам и к вечному твоему позору. Не правда ли, Менелай в эту минуту кажется тебе совсем не тем, чем тогда? И если б он подцепил тебя, мало помогли бы тебе твоя кифара, твой стройный стан и богиня любви. Да, если бы троянцы не были сонливым сбродом, то давно бы отплатили тебе, как виновнику несчастья, за все зло, причиненное им тобою».

«Брат, — отвечал Парис, — ты прав. Я стыжусь самого себя и сам не знаю, почему испугался, увидев Менелая. Со всеми другими я всегда был спокоен. Но я желаю исправить дело, хочу с ним померяться силой и сразиться перед всем народом в открытом, решительном единоборстве».

Обрадованный Гектор тотчас же поспешил в передние ряды, сражавшиеся с греками, простер над ними свое копье, приказал им остановить сражение. Некоторые из неприятелей направили было на него свои стрелы, но Агамемнон, заметив его намерение, громко воскликнул: «Остановитесь, воины! Не пускайте теперь стрел, ибо он желает говорить!»

«Да, — произнес Гектор, — я хочу возвестить обеим сторонам. Слушайте! Брат мой Парис, главный виновник всех бедствий, желает положить им конец и предлагает Менелаю вступить с ним в открытое единоборство за обладание Еленой и всеми сокровищами. Кто победит, получит и Елену, и богатства, и низложением побежденного должна окончиться война. Вы возвратитесь домой, и мы заключим с вами дружественный союз».

Менелай принял предложение, но потребовал, чтобы условие это было скреплено торжественным договором и в исполнении его поручился бы сам царь Приам. Тотчас же послали в город за Приамом и необходимыми жертвенными животными. Предводители соскочили со своих колесниц, а народ расположился на земле, ожидая поединка.

Старый Приам сидел в это время с Еленой и некоторыми из своих дочерей на стене и следил издали за ходом битвы. К нему прискакал сын его Антенор и пригласил сесть к нему в колесницу. Молодые люди помогли старику сойти со стены, другие привели агнцев. Затем они быстро понеслись на поле сражения. Здесь все вожди, как греческие, так и троянские, стали в круг, а вестники обошли кругом и окропили каждому из них руки водой, чтобы никто не приступил к священному действию с нечистыми руками. Затем Агамемнон извлек из ножен большой нож, обстриг головы жертвенным агнцам и подал всем вождям по пряди шерсти, потом, воздев руки к небу, произнес следующую молитву:

«Зевс, достославный властитель, и ты Гелиос, всевидящий бог солнца, и вы реки, и ты земля, и вы в преисподней, призванные карать души умерших клятвопреступников, будьте свидетелями наших клятв и этого священного договора! Если Парис низложит Менелая, то удерживает за собою Елену и сокровища, а мы возвратимся домой на своих кораблях. Если же он падет, то троянцы должны возвратить ее и все сокровища и заплатить нам справедливое возмездие, которое да продолжится и на будущее поколение».

Все поклялись, что так и должно быть, и тогда Агамемнон перерезал горло агнцам и положил трепещущих животных на землю, чтобы кровь их смешалась с пылью. Затем каждому была подана чаша вина, из которой первые капли были вылиты на землю в честь богов, и все пожелали, чтобы Зевс таким же образом пролил кровь того, кто первый нарушит священную клятву.

Бой Менелая с Парисом

Тогда круг расширился, чтобы дать место единоборцам. Но тут добродушный Приам сказал дрожащим голосом: «Почтенные мужи, позвольте мне вернуться к себе, чтобы не быть свидетелем смертельной битвы моего возлюбленного сына. Да свершится воля Зевса. Он все устрояет к лучшему».

С этими словами Приам сел в колесницу, взял с собой убитых агнцев, и Антенор поспешно повез его назад в город. Гектор и Одиссей, как посредники обоих противников, отмерили место для битвы и бросили в шлем два жребия (камешки) — один для Менелая, другой для Париса, чтобы решить, кто из них первый должен пустить в противника копье. Гектор до тех пор потрясал шлемом, пока не выпал камешек. Жребий достался Парису.

Единоборцы и зрители заняли места. Парис в блестящей броне, в медных поножах и в непроницаемом шлеме, украшенном развевающимся конским хвостом, вооруженный мечом, щитом и копьем, выступил с одной стороны, а Менелай с другой. Они потрясли своим оружием, собрались с духом, и Парис со всей силы бросил копье в противника, но оно ударилось о железную оковку щита, острие согнулось и копье бессильно упало на землю.

«Теперь, всемогущий Зевс! — воскликнул Менелай, — Дай мне силу наказать юношу, так жестоко меня оскорбившего, дабы на будущее время никто не дерзал осквернять гостеприимства». Сказав это, он бросил в противника копье с такой силой, что оно пробило щит и наверняка пронзило бы сердце, если бы Парис быстрым поворотом не уклонился в сторону. Но в то самое мгновение, когда смущенный юноша смотрел на свой щит, Менелай выхватил меч, бросился с ним на Парис и нанёс ему такой сильный удар по голове, что раскроил бы череп, если бы хрупкий меч не разлетелся в куски, ударясь о твердый шлем. Тогда вскричал он, скрежеща зубами: «Жестокий Зевс! Неужели и на этот раз лишишь ты меня заслуженной за храбрость награды!» И он в третий раз бросился на Париса, схватил рукой за развевавшийся на шлеме конский хвост и хотел повергнуть противника на землю. И ему удалось бы это, если бы не разорвался ремень, которым шлем был прикреплен под подбородком. Пользуясь этим мгновением, Афродита похитила своего любимца Париса от угрожавшей ему неминуемой гибели, скрыв его в облаке, — и Менелай остался один.

Все греки воскликнули, что Менелай победил, и Агамемнон громогласно потребовал исполнения договора. Но в это самое время в Менелая попала неизвестно кем пущенная стрела и слегка его ранила. Поднялся страшный шум, и все греки громко возопили о вероломстве троянцев. Агамемнон же поклялся до тех пор не успокоиться, пока это вероломное и коварное племя не будет истреблено, а город его не погибнет от пламени.

Однажды, когда битва была в полном разгаре, видно было, как Диомед, подобно кровожадному льву, носился на своей колеснице по полю битвы. За ним следовала его дружина, готовая снять доспехи с убитых или отвести в лагерь к кораблям колесницы и коней тех, которых он поразит. Восемь знатнейших троянских юношей уже пали от копья Диомеда. Тогда Эней, один из храбрых троянских мужей, поспешил к юному троянцу Пандару, искусному стрелометателю, и сказал ему: «Пандар! Где твой лук и твои никогда не дающие промаха стрелы? Смотри, теперь ты должен поддержать свою славу, так как вон там свирепствует сильный муж, поразивший уже многих, и никто из наших не может одолеть его».

«Это сын Тидея, Диомед — ответил Пандар, — с ним, должно быть, сам бессмертный бог, потому что стрела моя уже один раз попала в него, алая кровь брызнула из раны, а он снова на поле битвы и размахивает копьем, как будто с ним ничего не случилось. О, нет! В него я не хочу снова метить. Сражение с богами приносит несчастье. К тому же я здесь один; у меня нет колесницы, хотя отец и советовал мне взять её при отъезде. У нас, говорил он, стоит их одиннадцать, и каждая запряжена превосходными конями; возьми одну из них — она тебе пригодится. Но я пожалел коней, ибо они привыкли дома к обильному корму; в Трое же, подумал я, даже люди будут терпеть недостаток в пище, так как их там много соберется. О! Я желал бы лучше вернуться домой, потому что какую помощь могут мне оказать здесь мой лук и мое прославленное искусство. Я пускаю свои стрелы метко, но они никого не убивают. Я только раздражаю свирепость неприятеля. Как только вернусь домой, тотчас же брошу в огонь все эти ничтожные доспехи!»