Читать онлайн «Устная история». Страница 41

М. В. Мокрова считает устный исторический источник «соавторством» двух людей — расспросчика и рассказчика: «Устная история, как любой диалог, подразумевает взаимное влияние собеседников друг на друга. И воздействие на содержание создаваемого источника оказывает не только респондент, но и интервьюер. Респондент сообщает автобиографические сведения, как он их помнит, и отвечает на поставленные вопросы. Интервьюер устанавливает цели и задачи интервью и на протяжении всей беседы задает направление и корректирует характер получаемой информации; от него требуются не только профессиональные историко-научные, технические и методические знания, но и определенные личностные характеристики». Таким образом, существует как бы двойное авторство: респондент — автор воспоминаний, а исследователь, производящий запись, — автор фонодокумента.

Другие авторы сводят влияние интервьюеров на интервьюируемых к минимуму и требуют, чтобы они, направляя беседу в нужное русло, не вмешивались в рассказ, а значит, и не меняли содержания повествования. Следовательно, по их мнению, информация, содержащаяся в интервью, определяется лицом, чей голос записан на пленку, и мало зависит от лица, осуществившего процесс записи.

Однако для отечественной устной истории эта проблема все же не столь остра и является в основном отголоском дискуссии в зарубежной науке. В силу разных обстоятельств в России сложилось достаточно вольное обращение с устными историческими источниками, которые, как и в этнографии, социологии, лингвистике, фольклористике, считаются интеллектуальным продуктом их собирателя (фольклориста, этнографа) или создателя (устного историка).

Другая проблема сформировалась в плоскости споров о достоверности устного исторического источника. Эти споры в значительной степени были порождены догмами позитивизма в предыдущие годы. После свершившихся в 1970-1980-е гг. «переворотов» в исторической науке — от позитивизма к постмодернизму, от классической научной парадигмы к неклассической («новая история», «новая культурная история», «новая интеллектуальная история») этот спор представляется архаичным, а приверженцы объективности как главного свойства исторических источников именуются «историками-антикварами»; их оппоненты — «новые историки», или «историки-феноменологи». За почти двухсотлетний период представления об истории как науке прошли путь от «от культа исторического факта и установления жесткой зависимости в цепи „исторический источник — исторический факт — историческая концепция“ с претензией на строгую научность истории и ее способности давать достоверные знания о своем предмете» до отрицания событийно-описательной истории, отказа от объяснения событий прошлого через действие универсальных закономерностей, подмены фактической аргументации абстрактным конструированием, увлечения реконструкцией повседневного мира ушедшей культуры и т. д.[77]

Не бросаясь из крайности в крайность, необходимо извлекать из разных подходов те способы, методы и технологии работы с источниками, которые позволяют реконструировать максимально адекватную картину изучаемых эпох. Уже давно в зарубежной практике, а с недавних пор и в отечественной утвердились новые подходы к информационной насыщенности исторического источника. Историки не ограничиваются фактологическим или событийным прочтением источников. Благодаря наработкам так называемой «новой исторической науки» и постмодернизма ценным в источниках стал именно тот индивидуальный жизненный опыт, в котором самозначимыми являются и повседневная жизнь, и ценности, и взгляды, и жизненные установки. В целом тенденциями постмодернистского подхода стало усиление позиций субъекта в процессе исторического познания.

В свете этого иной смысл приобретает вопрос об Источниковой чистоте и источниковом «мусоре» материалов исследовательского интервью. Оказывается, достоверность и объективность устного исторического источника — вопросы, не чуждые устной истории. Только понимать их надо не так, как они трактуются в позитивистской истории, с ее культом фактов и цепочками доказательств. Основным источником информации любого интервью является память человека. Особенности коллективной и индивидуальной исторической памяти обуславливают сильные и слабые стороны устного исторического источника. Те и другие могут являться пищей для размышления историка. Но необходимо уметь с ними работать.

Примером является изучение разными исследователями, в том числе историками, мифологизации исторических событий прошлого: Гражданской войны, процесса образования поселений, истории переселений и т. д. Действительно, многие устные рассказы о Гражданской войне, о коллективизации, о ГУЛАГе, о региональных и государственных деятелях основаны на реальных фактах, но в процессе передачи от очевидцев к слушателям, от дедов к отцам, от отцов к детям, из поколения в поколение, «округляются» по законам жанров народного творчества и приобретают сначала вид преданий, затем, по истечении определенного времени, трансформируются в легенды и мифы. Например, на Алтае повсеместно бытует рассказ о посещении Н. С. Хрущевым деревенского магазина: он якобы зашел в деревенский магазин с пустыми полками и прилавком, попросил у продавщицы килограмм пряников и подставил под них шляпу, так как у продавщицы не было даже упаковочной бумаги. Толчком к созданию этого предания послужил реальный факт посещения Хрущевым Алтайского края и бедность деревенской торговой сети в советское, особенно послевоенное время, когда за товарами ездили в город.

А знаковым, узнаваемым элементом народного стереотипа Н. С. Хрущева стала круглая шляпа, в который он запечатлен на всех фотоснимках и в газетных публикациях. Основой мифологизации этого исторического факта являются традиционное мышление и психология сельского населения и народная традиция облекать исторический факт в оболочку устного народного творчества.

Примером мифологизации реальных исторических событий является история о разрушении сельских храмов в период богоборчества. Более того, в информационном пространстве современных сел существует огромный пласт рассказов о судьбе священников прихода, самого храма, о месте, где располагалась церковь, об иконах и крестах и т. д. Наряду с конкретно-историческим материалом в них содержится источниковый материал по православно-этнической ментальности и крестьянской психологии. Для фиксации «уникальных человеческих документов» можно разработать самостоятельный исследовательский проект по устной истории «Борьба советской власти с церковью в 1920-1930-е гг.». В вопроснике необходимо предусмотреть получение информации о закрытии приходов, репрессиях против священников и верующих, разграблении и разрушении церквей, судьбе участников разрушения, судьбе икон, крестов, святых источников и т. д. Таким образом, даже мифологизация является полезной для понимания человеческого содержания истории.

Тем не менее отечественное источниковедение отстает от отечественной исторической науки, ревниво относясь к появлению и тем более признанию новых видов и типов исторических источников. В его фокусе до сих пор находится проблема верификации, в том числе верификация источников устной истории. Многие источниковеды и историки до сих пор заостряют внимание на проблеме достоверности и недостоверности устных исторических источников, указывая на их эмоциональную насыщенность и субъективность как на неизбежный недостаток «человеческих документов». Ряд исследователей считает невозможным использование их в качестве исторических источников в силу сомнительной достоверности. Кроме общеизвестных контраргументов о том, что и традиционные источники, даже такие формализованные документы, как акты, протоколы, отчеты, статистические данные, могут содержать искажения и быть столь же субъективными[78], устные историки все чаще говорят об ином дискурсе в интерпретации устных исторических источников.

Например, важное значение при интерпретации устных исторических источников среди модернистских и постмодернистских новаций имеет обоснование новых областей исторических исследований, в частности исследование индивидуальной и коллективной исторической памяти. Для устной истории интересны и некоторые наработки реконструирования прошлой реальности на основе такого материала интервью, как слово, образ, метафора, знаковое моделирование реальности, т. е. реализация исторических исследований через лингвистические смыслы, посредством которых люди прошлого воспринимали реальный мир и истолковывали окружающее. Так, усиление позиций субъекта в процессе исторической реконструкции на основе устных исторических источников представляется перспективным, поскольку расширяет возможности использования инновационных методов исторического исследования.