Читать онлайн «Рассказы о неизвестных героях». Страница 31

Я думаю, оба эти документа говорят сами за себя и не нуждаются ни в каких комментариях.

Несколько раз спешные дела мешали мне совершить давно задуманную поездку в село Еремеевку, на место действия рассказанной выше истории. Однако в конце концов я получил оттуда известия, которые заставили меня ускорить выезд. Дело в том, что старой Еремеевке суждено было вскоре исчезнуть. Шло строительство мощной Кременчугской ГЭС на Днепре, и в 1960 году должно было начаться заполнение нового, Кременчугского моря. Еремеевка была одним из тех сел, которому предстояло оказаться на дне этого будущего моря.

Я приехал в село летом 1959 года. Еремеевка еще находилась на прежнем месте, но с каждым днем все больше редели ее густые сады, вырубаемые в связи с затоплением, были разобраны многие старые хаты, и подводы с домашним скарбом колхозников, переезжающих на новое место жительства, то и дело тянулись к окраине села. К счастью, оставались пока нетронутыми каменное здание школы, где помещался в 1941 и 1942 годах госпиталь Силина, дом бывшей сельской управы и еще жили на старых местах, в своих прежних хатах некоторые участники интересующих меня событий. Я встретился здесь с Марией Рубачевой, с бывшим кооператором Иваном Кузьменко, с колхозником Павлом Ивановым, тем самым, что когда-то оказался очевидцем расстрела Силина в Кременчугском лагере, и, наконец, с бывшим сельским старостой, другом и помощником Силина Иваном Константиновичем Калашником. Судьба этого человека сложилась драматически — он испытал на себе ту политику, которую после войны проводили враг народа Берия и его приспешники. И. К. Калашник был несправедливо обвинен в пособничестве врагу и несколько лет отбывал незаслуженное наказание. Он вернулся в село лишь незадолго до моего приезда туда.

Но, пожалуй, самой интересной для меня была неожиданная встреча с бывшим главным врачом госпиталя Михаилом Александровичем Добровольским, который тоже оказался в Еремеевке. Старому врачу, столько испытавшему в годы оккупации, довелось пережить еще одну большую личную трагедию — он узнал, что вся его семья, остававшаяся в Одессе, была расстреляна гитлеровцами. После войны он уехал в Одесскую область и несколько лет работал там в медицинских учреждениях. Но его все время тянуло сюда, в Еремеевку, на место памятных ему событий, и в конце концов он вернулся в это ставшее ему родным село и поступил работать в местную больницу. Я записал подробно его воспоминания, записал рассказы других участников событий, мы вместе с ними ходили по селу, и они показывали мне все, что было связано с историей госпиталя Силина.

А потом я побывал и там, где рождалась будущая Еремеевка. К западу от села местность резко поднимается, словно крутым уступом, и вот на гребне этих высот, куда не достигнут волны Кременчугского моря, возникал новый поселок. Вдоль дороги ровным рядом стояли удобные, добротные дома с широкими окнами, дома, в которые с удовольствием переезжали из своих старых и подслеповатых хатенок еремеевские колхозники. Уже стояла водонапорная башня, строилось здание больницы, поднимались стены будущего сельского клуба. Только в отличие от старого села новая Еремеевка еще не была укутана в зелень садов и стояла на открытом, голом месте. Впрочем, это не омрачало радости новоселов — они уверенно говорили, что за пять-шесть лет разведут здесь такие же сады и Еремеевка снова станет зеленой и тенистой.

И я, бродя по этому новому селу и представляя, каким оно станет через несколько лет, думал о том, что в его жизнь должен обязательно войти подвиг, совершенный здесь советскими людьми в 1941–1942 годах. Лишь теперь, спустя много лет, этот подвиг становится широко известным нашему народу, и нет сомнения, что он будет достойно отмечен. И, вероятно, еремеевским колхозникам, областным организациям Полтавщины и правительству Украины стоит подумать над тем, как увековечить его. Почему бы, скажем, Еремеевке не переменить свое имя и не называться отныне село Силино? Почему бы не поставить в центре этого нового села на постаменте бронзовую фигуру Леонида Андреевича Силина со связанными впереди руками, каким он стоял на школьном крыльце, обращаясь в последний раз к народу со своей памятной речью? Почему бы, наконец, пионерам и комсомольцам новой Еремеевской школы не создать у себя небольшой музей, посвященный этой славной странице в биографии их села? Пусть будущие поколения жителей села всегда гордятся подвигом Силина и его товарищей и на примере их воспитывают свою молодежь такими же верными сынами и дочерьми Родины, какими были эти люди.

Весной 1962 года я подробно рассказал о госпитале в Еремеевке и подвиге Леонида Андреевича Силина в нескольких выступлениях по Московскому телевидению. В последней передаче, посвященной этой истории, со мной вместе выступили перед телезрителями жена Силина Анна Леоновна и его сыновья Леонид и Геннадий. Эта передача вызвала многочисленные отклики — сотни людей прислали свои письма в адрес телестудии, выражая восхищение подвигом героя, посылая слова сочувствия и привета его семье. Московский Совет депутатов трудящихся и Краснопресненский райсовет, узнав, что семья Силина нуждается в жилплощади, предоставили новую квартиру его жене Анне Леоновне и младшему сыну Геннадию, в то время еще студенту одного из московских технических вузов. Новую квартиру получил и старший сын, который к этому времени обзавелся своей собственной семьей.

Двадцать лет тому назад московский юрист Леонид Силин назвался доктором Леонидом Силиным и организовал госпиталь в тылу врага. Это была благородная ложь — она помогла спасти сотни жизней раненых советских воинов, попавших в гитлеровский плен.

Но теперь на земле есть настоящий доктор Леонид Силин. Это старший сын героя — Леонид Леонидович, окончивший Московский медицинский институт и сейчас работающий над своей будущей кандидатской диссертацией. История госпиталя в Еремеевке подсказала ему выбор своей профессии. Его младший брат недавно стал инженером, и оба молодых Силина, только вступающие на самостоятельный жизненный путь, всегда имеют перед собою великолепный пример в жизни и труде — светлый образ своего героически погибшего отца.

Шел декабрь 1943 года. Впервые после того, как полтора года тому назад пал геройски сражавшийся Севастополь, советские войска вступили снова на крымскую землю. Части нашей Приморской армии форсировали Керченский пролив из района Тамани на Кавказе и высадились на крымском берегу. Расширяя отвоеванный плацдарм, они освободили Керчь и в нескольких километрах к западу от города вступили в небольшой разрушенный поселок Аджимушкай. Там, на окраине селения, бойцы обнаружили полузаваленные входы в подземелья, которые на штабных картах назывались Аджимушкайскими каменоломнями.

Здесь, под землею, в толще мощного каменного массива, на котором стоял поселок Аджимушкай, тянулась разветвленная и многоярусная сеть широких тоннелей и узких боковых коридоров, раскинувшаяся в разные стороны на многие километры вокруг. И как только наши солдаты с фонарями и с факелами в руках осторожно спустились туда, их глазам открылась страшная картина. Эти подземелья хранили в своем мраке следы жестокой и долгой борьбы, происходившей когда-то здесь. По всем тоннелям и коридорам было разбросано всевозможное военное имущество: поржавевшие красноармейские каски, позеленевшие патроны и гильзы, покрытые слоем ржавчины винтовки с разбитыми и сгнившими ложами, фляги, котелки, куски телефонного кабеля, саперный инструмент. Здесь и там на стенах можно было различить выцарапанные или выкопченные надписи, адресованные Родине, родным и близким, и, судя по датам, которые иногда встречались, все они были сделаны летом и осенью 1942 года.

Но самое страшное заключалось в том, что весь этот подземный лабиринт был полон останками погибших здесь людей.

Иногда это была просто груда человеческих костей, иногда — целые скелеты, еще одетые в полусгнившие лохмотья красноармейских гимнастерок. Порой эти скелеты, странно скорченные, свидетельствовали о том, что человек умер мучительной смертью, вероятно — задохнувшись. На других еще сохранились остатки бинтов, и можно было предположить, что эти люди погибли от ран. Рассказывают, что в одном месте наши бойцы увидели прислоненное, к стене древко с уже истлевшим знаменем и около него на полу — скелеты двух часовых. Но самое необыкновенное и трагическое зрелище ожидало их в дальнем отсеке большого тоннеля.

Здесь, судя по всему, находился госпиталь подземного гарнизона. Этот отсек, как и все остальные помещения в подземельях, был вырублен в толще камня-известняка, но, видимо, потому, что воздух здесь был более влажным, на всех оказавшихся тут предметах с течением времени образовался твердый белый осадок извести. В госпитале стояли десятки коек, а на койках и прямо на полу лежало множество странных белых мумий. То были трупы людей, погибших от ран и от голода. Сама природа заключила каждого из мертвецов в своеобразный известковый гроб, подобный саркофагам фараонов древнего Египта.