Читать онлайн «Христианство: Античность, Византия, Древняя Русь». Страница 24

Следующий этап представлен посланиями апостола Павла в дошедшей до нас редакции. Здесь встречается целый ряд более конкретных упоминаний о происхождении, жизни и судьбе Иисуса Христа: он потомок Давида, рожденный смертной женщиной, воспитанный первоначально в традициях иудейской религии, пострадавший за грехи людей и умерший мученической смертью в Иерусалиме, однако воскресший на третий день.

Но совершенно разработанными идея и образ христианского мессии предстают только в евангелиях: здесь подробно прослеживается родословие Христа, рассказывается о мистическом зачатии Марии, обрученной с Иосифом, и рождении Иисуса в Вифлееме. Далее в евангелиях повествуется о том, как Иосиф с Марией и младенцем Иисусом, спасаясь от козней иудейского правителя Ирода, бежали в Египет, а позднее вернулись в Палестину и обосновались в Галилее, в Назарете; как Иисус принял крещение от Иоанна и сам обратился к проповеди сначала в Галилее, а затем и в Иерусалиме; как он возбудил своей популярностью в народе подозрение и ненависть иудейских первосвященников; как был схвачен ими, представлен на суд сначала иерусалимского синедриона, а затем римского наместника Понтия Пилата, был признан виновным в неверии и мятеже и предан мучительной казни; как на третий день после этого воскрес, вновь явился своим ученикам и призвал их продолжить его проповедь среди народов.

Рассмотренный таким образом материал новозаветных сочинений, естественно, подсказывает вывод о развитии идеи и образа христианского мессии от абстрактного, общего и туманного представления о спасителе к более конкретному представлению о богочеловеке, наделенном земной биографией. Этот вывод как будто бы вписывается в то общее развитие темы мессии, которое открывается ветхозаветными пророчествами и находит продолжение в облике кумранского учителя справедливости, а завершается евангельским Христом. Если принять во внимание несомненную идейную и даже литературную зависимость евангельского образа мессии от более ранних, ветхозаветных разработок (ср. не только общую тему страдания и жертвы за грехи людские, но и такие конкретные элементы в судьбе мессии, общие в Ветхом и Новом заветах, как распятие на кресте вместе со злодеями, надругательства над распятым, деление палачами его одежд и пр.), то заключение в духе критического направления о неисторичности Христа кажется вполне закономерным.

И все же такой вывод должен рассматриваться не как безусловное заключение, а как всего-навсего вероятная гипотеза, не исключающая оговорок и иных возможностей решения. В самом деле, сделанное выше на основе анализа новозаветной традиции радикальное заключение опирается, в свою очередь, не на факт, а на предположение — на принятую весьма вероятную, но не безусловную схему относительной и абсолютной хронологии новозаветных сочинений. Мы не должны забывать, что прототипы сохранившихся редакций апостольских послании и евангелий могли быть созданы еще в середине I века, то есть примерно в то же время, каким обычно датируется Апокалипсис, что ставит под сомнение и принятый взгляд на поэтапность возникновения новозаветной литературы, и саму идею развития образа христианского мессии. Но и без того промежуток времени, отделяющий создание Апокалипсиса от завершающих редакций апостольских посланий и евангелий, слишком короток — всего каких-нибудь тридцать или сорок лет, — чтобы допустить без всяких оговорок столь стремительное развитие темы Христа. Наконец, надо принять во внимание и жанровое своеобразие новозаветных сочинений, которое должно было диктовать различный подход к интерпретации этой темы: в пророческом Откровении Иоанна она, естественно, должна была трактоваться иначе, чем в претендующих на историзм евангелиях.

С другой стороны, появляется и такое соображение: разве постепенная спекулятивная разработка темы мессии обязательно должна исключать существование конкретного исторического персонажа, который мог стать живым воплощением этой темы, носителем идеи и образа мессии? В таком предположении нет ничего невероятного. А так как решить этот вопрос на основании христианской традиции, с ее акцентом на тему богочеловека, не представляется возможным, то остается проверить эту версию на материале, лежащем за пределами Нового завета, то есть на основании свидетельств античных языческих писателей.

В этой группе источников первое и важнейшее место принадлежит сочинениям иудейского историка Иосифа Флавия, творчество которого падает на вторую половину I века н. э., время, прямо совпадавшее с возникновением христианского движения или, во всяком случае, недалеко отстоявшее от него. Флавий дважды свидетельствует об Иисусе Христе. В «Иудейских древностях», рассказывая о ряде бедствий, постигших Иудею в то время, когда в Риме был императором Тиберий, а наместником в Иудее — Понтий Пилат (правление последнего датируется приблизительно с 27 по 37 год), Флавий упоминает о казни Христа: «Около этого времени жил Иисус, человек мудрый, если его вообще можно назвать человеком. Он совершил изумительные деяния и стал наставником тех людей, которые охотно воспринимали истину. Он привлек к себе многих иудеев и эллинов. То был Христос. По настоянию наших влиятельных лиц Пилат приговорил его к кресту. Но те, кто раньше любил его, не прекращали этого и теперь. На третий день он вновь явился им живой, как возвестили о нем и о многих других его чудесах боговдохновенные пророки. И поныне еще существуют так называемые христиане, именующие себя таким образом по его имени» (XVIII, 3, 3, пер. Г. Г. Генкеля). Второй раз об Иисусе Христе упоминается Флавием в тех же «Иудейских древностях» в связи с рассказом о событиях времен Нерона. Характеризуя самоуправство и жестокость одного из иерусалимских первосвященников Анана Младшего, историк упоминает и о таком факте: «Он (Анан. — Э. Ф.) собрал синедрион и представил ему Иакова, брата Иисуса, именуемого Христом, равно как нескольких других лиц, обвинил их в нарушении законов и приговорил к побитию камнями» (XX, 9, 1).

Первый отрывок — самое знаменитое место в античной языческой традиции о Христе. Он вызвал огромную полемику в научной литературе нового времени. Критическое направление, отвергавшее историческое существование Иисуса Христа, объявило этот отрывок (как, впрочем, и другие свидетельства о Христе у ранних античных писателей) неподлинным, видя в нем позднейшую вставку какого-либо христианского переписчика или редактора. И действительно, при ближайшем рассмотрении в рассказе Флавия бросаются в глаза такие детали, которые странно выглядят у писателя, бывшего правоверным иудеем, и потому возбуждают сомнения в подлинности свидетельства. Это касается оговорки о том, что Иисуса едва ли можно было считать человеком, утверждения, что он именно и был мессией — Христом, а более всего — заявления о его воскресении после смерти.

В противоположность этому второй отрывок, где упоминается об Иакове, брате Иисуса Христа, не вызывает никаких подозрений, и это заставляет с осторожностью отнестись к решению вопроса о подлинности первого. Быть может, правильнее было бы, не отрицая подлинности свидетельства в целом, признать здесь наличие некоторой последующей христианской обработки, которая и придала рассказу Флавия флёр благочестия в христианском духе. Но даже если, как мы сейчас допустили, оба свидетельства Флавия об Иисусе Христе в целом являются подлинными, то это еще не значит, что они обладают силой первоисточника. В любом случае нельзя исключить возможности того, что Флавий опирался на уже существующую христианскую традицию. Как человек любознательный, живо интересовавшийся современным религиозным движением в Иудее, как вдумчивый историк и писатель, внимательно изучавший все доступные ему материалы, он не мог пройти мимо христианских свидетельств о творцах их веры, в чем бы эти свидетельства ни заключались — в письменных ли сочинениях или устном предании.

Последнее соображение тем более должно учитываться, если рассматривать сочинения живших и творивших несколько позже римских (латинских) писателей — Плиния Младшего, Тацита и Светония. Впрочем, из названных авторов прямо и определенно свидетельствует об Иисусе Христе только один Тацит. В «Анналах» он рассказывает о том, как император Нерон в 64 году пытался свалить вину за вспыхнувший в Риме страшный пожар на приверженцев нового религиозного движения — христианства. В римском народе ходил слух, что город был подожжен по прямому приказу сумасбродного императора, который будто бы хотел насладиться невиданным зрелищем. «Поэтому, — продолжает Тацит, — чтобы уничтожить этот слух, Нерон подставил виновных и применил самые изысканные наказания к ненавистным за их мерзости людям, которых чернь называла христианами, Виновник этого по имени Христос был в правление Тиберия казнен прокуратором Понтием Пилатом, и подавленное на время пагубное суеверие вырвалось снова наружу и распространилось не только по Иудее, где это зло получило начало, но и по Риму, куда стекаются со всех сторон и где широко прилагаются к делу все гнусности и бесстыдства. Таким образом были сначала схвачены те, которые себя признавали [христианами], затем, по их указанию, огромное множество других, и они были уличены не столько в преступлении, касающемся пожара, сколько в ненависти к человеческому роду» (Тацит. Анналы, XV, 44, пер. В. И. Модестова). И далее с подробностями рассказывается, каким страшным казням и издевательствам были подвергнуты ни в чем не повинные люди.