Читать онлайн «Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920». Страница 39

В качестве помощников мы избрали четырех николаевских солдат, которые давным-давно дезертировали и жили в Баргузине под вымышленными именами. На руках они носили клеймо «Б» – «бродяга», но были честными, трудолюбивыми русскими людьми и женились на сибирских девушках. Двое из них были раскольниками, и все четверо выделялись своим уважением к семейной жизни.

Один из них, Григорий Яковлевич Соловьев, шесть месяцев провел в тайге, добывая золото и древесину. Павловна, его жена, жила все это время на одном лишь чае. Вернувшись, муж принес не только золото, но также масло, мясо и рыбу, и Соловьевы устроили пир для себя и своих друзей. Весной запасы пищи подошли к концу, и отважный Григорий оседлал двух лошадей, наполнил мешки провизией и снова пропал. Его вылазки в тайгу были очень опасными. Его подстерегали половодья и лавины, казацкие пули и встречи с другими браконьерами. Его очень любили за благородный и дружелюбный характер. Он и его жена стали нам ближайшими друзьями и советниками в нашем предприятии. Григорий хотел бы нам помочь, но не рискнул стать нашим проводником, хотя проводник из него бы вышел отличный. Поскольку сам он не брал на себя такую роль, мы попросили его найти честного человека из числа «таежных волков».[46]

Он познакомил нас с одним из старожилов – стариком, который также был беглым солдатом; он всегда выступал против начальства и в конце концов украл казну своего полка и закопал деньги. Отбыв срок на каторге, он несколько раз пытался вернуться в Россию за деньгами, но пока что это ему не удавалось. Он жил в деревне в 40 верстах от города. Этот старик был умным и деловитым человеком и пользовался большим влиянием среди местных жителей. Соловьев сказал нам, что если он не сможет рекомендовать надежного проводника, то, значит, найти таких невозможно, так как все известные ему надежные люди не желают рисковать. Участвовать в нашей затее желали многие, но все они были ненадежны.

Мы попросили Соловьева написать старику и пригласить его к нам, чтобы можно было с ним поговорить. После множества предосторожностей тот наконец явился и сказал нам:

– Вы поставили перед собой очень сложную задачу. Не думаю, чтобы вам удалось ее выполнить. О вашем исчезновении узнают по всей Сибири. Вероятно, вы не доберетесь до Читы, но, если это вам удастся, вдоль всего пути до Владивостока вас будут ждать ловушки. Кроме того, вам придется пройти тысячи верст по горам, где опасны не только дикие звери, но и туземцы.

В ответ мы только повторяли:

– Найдите нам проводника. Мы хорошо ему заплатим и снабдим его оружием, главное – найти его.

Он отказался это делать, сказав:

– Я не знаю никого достойного и опытного. Чтобы хорошо знать тайгу, надо регулярно в ней бывать. Тайга капризна, опасности налетают внезапно. Тот, кто побывал в ней однажды или дважды, не может считать, что узнал ее. Я знаю одного честного человека, который носил золото в Читу. Но сейчас от него не будет никакой пользы. Он забыл все тропы и собьется с пути.

С меня было довольно. Неужели у нас самих нет голов на плечах? Разве мы не можем исправлять ошибки проводника? У нас есть карта и компасы и будут деньги, оружие и провизия. Мы решили обратиться к этому человеку, который ходил в Читу, раз нам гарантируют его честность.

Мы немедленно начали собираться в путь, но выяснилось, что это легче задумать, чем сделать. Нужно было достать паспорта для всех нас. Выяснилось, что деньги и лошадей мы сможем добыть лишь при условии, что начнем заниматься сельским хозяйством. Время шло. Миновал целый год, в течение которого мы активно вели шифрованную переписку и втайне покупали оружие.

Тем временем Дмитрий Григорьевич Любовец женился на местной повивальной бабке, получил постоянное место учителя и тем самым лишился стимулов к побегу. Нас осталось только трое. И Шамарин, и Тютчев устали от жизни в Баргузине. Тютчев особенно томился без серьезной конспиративной работы, которой он занимался, когда был членом группы «троглодитов» в Петербурге, из которой вышел ряд виднейших деятелей движения «Народная воля».

Однажды летом 1880 г. в Баргузин прибыло около двадцати ссыльных. При появлении троек мы поспешили к полицейскому участку поздороваться с новичками и посоветовать им, где лучше поселиться. Я сказала им, что буду для всех готовить, пока они не найдут жилье. Среди них было лишь две женщины.

Среди мужчин был один, приговоренный к ссылке в Саратовскую губернию, но правительство в административном порядке изменило этот приговор на ссылку в отдаленный сибирский городок. Его звали Иван Логинович Линев. Это был очень интересный человек 42 лет от роду, бывший помещик из Костромской губернии.

Он учился в Горгорецком сельскохозяйственном институте, а потом посещал Петербургский университет. Сменить учебное заведение его уговорила мать, встревоженная буйным образом жизни детей помещиков, учившихся в институте. Она была умной, высокообразованной женщиной, которая хотела, чтобы ее сын стал действительно полезным членом общества. Иван испытывал к ней глубокое уважение и старался выполнять ее желания. Он проучился в университете около двух лет. Когда начались студенческие беспорядки конца шестидесятых – начала семидесятых годов, Линев был арестован и исключен из университета, после чего поступил в один из новосозданных либеральных институтов.

Тем временем ширилось хождение «в народ», и Линев следил за ним с большим интересом. Он сочувствовал нашей деятельности и понял, что единственный способ действительно узнать народ – идти в него и работать с ним. В России, где помещик и крестьянин принадлежали к различным классам с четко определенными границами, а прослойки между ними еще не существовало, сделать это было трудно.

Поэтому Иван решил поехать в Америку, трудиться там рабочим, а затем вернуться и учить других. Поскольку он не знал никаких ремесел, сперва ему пришлось заниматься тяжелым трудом. Он провел целый сезон чернорабочим на северных лесозаготовках и лесопилках.

После этого он стал рабочим на строительстве железной дороги под Чикаго; но среди рабочих росло недовольство, они забастовали, и Джона, как его звали в Америке, вышвырнули с работы вместе с многими тысячами других. Тщетно прождав несколько месяцев, он решил устроиться сам. Он продал свой лучший костюм, купил тележку, куртку и кепку, какие носят старьевщики, и в таком облачении ходил по чикагским улицам, останавливаясь под окнами и гудя в гудок, подобно другим старьевщикам. Но домохозяйки и слуги не обращали на него никакого внимания – выяснилось, что в каждом доме привыкли иметь дело с каким-то одним старьевщиком и не желают пользоваться услугами нового человека.

Когда это предприятие провалилось, Джон оказался перед угрозой голодной смерти. Он продал свою экипировку, получил рекомендательное письмо и отправился в Калифорнию, в Сан-Франциско. Сперва он не пользовался письмом, так как хотел всего добиться сам. После долгих поисков он получил место официанта. От него требовалось носить полные тарелки из кухни в зал, держа в каждой руке по три тарелки, и обслуживать посетителей быстро и вежливо. Блюда менялись, а ему нужно было помнить, что заказывал какой клиент. Сперва ему не удавалось это запомнить, и посетители выражали недовольство. Затем Джон уронил две тарелки и в смущении скрылся на кухне. В тот раз хозяин ничего ему не сказал, но, когда то же самое случилось на следующий день, вежливо заметил помещику-официанту, что тот распугает всех клиентов, не говоря о разбитой посуде и пропавшей еде, и посоветовал ему более скромную должность мойщика посуды на кухне, на которую Джон согласился.

На кухне стояли два больших таза – один с горячей водой, а второй с опилками. Тарелки следовало сперва погружать в воду, затем в опилки. После этого другой человек вытирал их полотенцем. Груды тарелок скапливались с ужасающей скоростью, и Джон не мог с ними управиться, хотя старался изо всех сил. Другие работники на кухне отпускали шутки в его адрес и ставили перед ним все новые и новые горы посуды. Ему стало стыдно, и, получив несколько заработанных долларов, он ушел оттуда.

Бродя по улицам, он в конце концов пришел в китайский квартал города, где нашел лавку, в которой требовался работник, чтобы шить мешки. Но жалованье было таким маленьким, что жить на него мог только китаец.

Джон знал, что ему стоит работать на ферме; но время для этого было неблагоприятное вследствие экономического кризиса, а также массовой китайской иммиграции, из-за которой люди других национальностей с трудом находили работу.

Положение становилось серьезным, и Джону пришлось прибегнуть к рекомендательному письму. Благодаря ему он получил место в большом магазине, торгующем материей. Владелец магазина был доволен Джоном и вскоре сделал его своим старшим клерком. Джон провел там год, хотя постоянно искал возможность вернуться к какому-нибудь физическому труду.