Читать онлайн «Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб». Страница 20

Престиж Макса в глазах руководства абвера был действительно высоким – он получил от Немцев Железный крест с мечами. Мы, в свою очередь, наградили его орденом Красной Звезды.

Жена Александра и ее отец за риск при выполнении важнейших заданий были награждены медалями «За боевые заслуги».

(Тут опять необходим комментарий. Судоплатов явно отступает от истины: ведь Гелен, Шелленберг и другие руководители немецкой разведки хвалили и ценили отнюдь не русского, дворянина и двойного агента Александра Петровича Демьянова, а своего резидента Фрица Каудерса, который собирал и обрабатывал донесения множества агентов, включая и Демьянова. – Б. С.).

Из материалов немецких архивов известно, что командование вермахта совершило несколько роковых ошибок, отчасти из-за того, что целиком полагалось на информацию абвера, полученную от источников из советского Верховного Главнокомандования. Дезинформация, передаваемая Гейне – Максом, готовилась в Оперативном управлении нашего Генштаба при участии одного из его руководителей, Штеменко, затем визировалась в Разведуправлении Генштаба и передавалась в НКВД, чтобы обеспечить ее получение убедительными обстоятельствами. По замыслу Штеменко, важные операции Красной Армии действительно осуществлялись в 1942—1943 годах там, где их «предсказывал» для немцев Гейне – Макс, но они имели отвлекающее, вспомогательное значение.

Дезинформация порой имела стратегическое значение. Так, 4 ноября 1942 года Гейне – Макс сообщил, что Красная Армия нанесет немцам удар 15 ноября не под Сталинградом, а на Северном Кавказе и под Ржевом. Немцы ждали удара под Ржевом и отразили его. Зато окружение группировки Паулюса под Сталинградом явилось для них полной неожиданностью.

Не подозревавший об этой радиоигре Жуков заплатил дорогую цену: в наступлении под Ржевом полегли тысячи и тысячи наших солдат, находившихся под его командованием. В своих мемуарах он признает, что исход этой наступательной операции был неудовлетворительным. Но он так никогда и не узнал, что немцы были предупреждены о нашем наступлении на ржевском направлении, поэтому бросили туда такое количество войск.

Дезинформация Гейне – Макса, как следует из воспоминаний Гелена, способствовала также тому, что немцы неоднократно переносили сроки наступления на Курской дуге, а это было на руку Красной Армии».

Словом, по Судоплатову, выходит, что практически вся информация, поступавшая руководителям германской армии и разведки якобы из высших советских штабов, в действительности представляла собой выгодную советскому Верховному Главнокомандованию тщательно продуманную смесь правды и лжи, в приготовлении которой он, Судоплатов, принимал самое непосредственное участие.

Однако сразу возникает ряд вопросов по его рассказу – вопросов, на которые, к сожалению, недавно умерший Павел Анатольевич уже никогда не сможет ответить. Во-первых, из офиса «Макса» в Софии поступали и совершенно точные донесения вроде цитированного выше сообщения Минишкия-Мишинского, появление которых никак нельзя объяснить целями дезинформации противника. Но какое отношение имел к этому Гейне – Демьянов? Во-вторых, Судоплатов ошибается, когда считает предпринятое в конце ноября 1942 года, через несколько дней после начала ознаменовавшего перелом в войне контрнаступления под Сталинградом, наступление Красной Армии на ржевско-вяземский плацдарм отвлекающим ударом. На самом деле в этой операции, названной «Марс» (в честь римского бога войны), участвовало даже больше войск и боевой техники, чем в сталинградском контрнаступлении, названном «Уран» (в честь древнегреческого бога неба). Тут еще большой вопрос, какая из операций в действительности носила отвлекающий характер. Думаю, что, скорее, на эту роль подходит не «Марс», а «Уран», начатый на несколько дней раньше и действительно приковавший внимание немецкого командования к району Сталинграда, так что после начала советских атак на Ржев и Вязьму руководство вермахта не имело никакой возможности перебросить какие-либо подкрепления для борьбы с наступавшими армиями Жукова. И цели у операции «Марс» были столь же, если не более, решительными, чем у операции «Уран»: разгром группы армий «Центр» и последующее широкомасштабное наступление к побережью Балтики и границам Восточной Пруссии. Сталин и другие руководители Красной Армии все еще мечтали о сокрушении противника по всему фронту и быстрому продвижению к границам Рейха. Но наступление на Ржев и Вязьму окончилось неудачей. Советские ударные группировки сами попали в окружение и только с большими потерями, лишившись почти всего тяжелого вооружения, пробились к своим. От полного разгрома их спасла нехватка сил у немцев.

Причины неудачного наступления Западного и Калининского фронтов во многом связаны с недостатком полководческих способностей у маршала Г. К. Жукова. Его слава полководца – миф, опровергаемый неуспехом ряда операций, проведенных под его руководством. Ведь провалом закончилось, например, не только это наступление «Марс», но и два других на тот же ржевско-вяземский плацдарм, весной и летом 1942 года. Неудача постигла Жукова еще и потому, что здесь ему противостояли боеспособные и успевшие построить долговременную оборону немецкие войска, тогда как в сталинградском контрнаступлении главный успех был достигнут на фронте румынских армий, куда менее боеспособных и не успевших еще как следует закрепиться на недавно занятой территории.

Надо сказать, что маршал Георгий Константинович Жуков в годы Великой Отечественной войны, будучи заместителем Верховного Главнокомандующего в советской военной иерархии занимал второе место после Сталина. Вполне закономерно поэтому, что рано или поздно его имя должно было занять то места, которое прежде занимало в советской мифологии войны имя Сталина. Правда, до того как это случилось, прошло несколько десятилетий. Потребовалось сначала развенчать сталинский «культ личности», а затем вернуть Жукова из постигшей его при Хрущеве опалы. Но мифологичное сознание советского народа настойчиво требовало какого-то одного, главного свершителя Великой Победы. И в начале горбачевской перестройки срочно превращенный в «народного маршала» Жуков посмертно принял на себя роль первого полководца Великой Отечественной. Вот только если и любили его фронтовики, то главным образом из тех, кто служил в высоких штабах. Но мало кому из рядовых солдат довелось выразить свою пламенную любовь Георгию Константиновичу, ибо губил он их бессмысленно и бессчетно в плохо подготовленных лобовых атаках. В своем стихотворении «На смерть Жукова» Нобелевский лауреат Иосиф Бродский очень точно сказал об этом:

Сразу скажу, что с точки зрения военного искусства воевал Жуков плохо. Да и не мог он воевать хорошо. Тут не только недостаток военного образования сказался (академий будущий маршал не кончал) – в условиях советской системы люди считались всего лишь легко заменяемыми винтиками огромной государственной машины, а полководцы больше боялись тирана Сталина, чем очень сильного, жестокого противника. У того же Бродского читаем об этом:"… смело входили в чужие столицы, но возвращались в страхе в свою». Жизни солдат, которых и воевать-то толком не учили, не стоили и медного гроша. При советском режиме невозможно было воевать не числом, а умением. Воевали именно числом, буквально заваливая врага трупами собственных солдат. Жуков здесь если и отличался от остальных, то именно в этом худшем смысле. Можно полностью согласиться с мнением другого маршала, А. И. Еременко, еще в феврале 1943-го записавшего в своем дневнике: «Следует сказать, что жуковское оперативное искусство – это превосходство в силах в 5-6 раз, иначе он не будет браться за дело, он не умеет воевать не количеством и на крови строит свою карьеру».

А главнокомандующий союзными армиями в Европе американский генерал Дуайт Эйзенхауэр, симпатизировавший Жукову и до конца жизни считавший его своим другом, был немало потрясен жуковскими откровениями, о чем и поведал в мемуарах:

«Меня в высшей степени поразило описание русского метода преодоления минных полей… Маршал Жуков рассказал мне о своей практике, которая, грубо говоря, сводилась к следующему: «Есть два вида мин: противопехотные и противотанковые. Когда мы подходим к минному полю, наша пехота производит атаку так, как будто этого поля нет. Потери, которые наносят нам при этом противопехотные мины, мы считаем лишь равными тем, которые мы бы понесли от артиллерийского и пулеметного огня в том случае, если бы немцы прикрыли данный район не минными полями, а значительным количеством войск. Атакующая пехота не подрывает противотанковые мины, поэтому когда пехотинцы достигают дальнего края поля, по проложенному ими проходу идут саперы и делают в свою очередь проходы для техники, снимая противотанковые мины»".