Читать онлайн «Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны». Страница 42

Жатва

Под средиземноморским солнцем всего за пару месяцев вызревает сначала ячмень, а потом и пшеница. Каждая семья снова отправлялась на поля, но на сей раз — с соломенными жгутами, вилами, серпами и точильными камнями. В первую очередь предстояло расположить к себе сурового Духа колосьев посредством молитв, песен, возлияний, а первинки жатвы посвятить Владычице Зерна — Ситопотинии. Серп, drepanon, чаще всего представлял собой слегка изогнутое бронзовое лезвие и напоминал тот, что используется на юге Франции. Однако в XIII веке до н. э. все еще был в ходу инструмент, известный в Малой Азии и Греции с эпохи полированного камня: кусочек оленьего рога с цепочкой вставленных в отверстия осколков кварца или обсидиана. Левой рукой жнец захватывал пук стеблей, а правой срезал их приблизительно посередине. Недавно на Ближнем Востоке Джек Р. Харлан попробовал воспользоваться таким орудием и за час сжал столько дикой пшеницы, сколько достаточно для получения килограмма зерна. Если владелец поля был богат, то делил работу между несколькими группами работников: одни срезали колосья, другие связывали их в снопы, очищая от плевел, репейника и лопуха, третьи уносили снопы и расставляли по краю поля, а дети подбирали оставшиеся после жатвы колоски. Наемным, erithoi, и временным работникам, opiroqo, хозяин выплачивал жалованье — разумеется, пищей и питьем.

На священном току, придуманном Део, Хозяйкой ячменя, по кругу раскладывали хорошенько подсохшие колосья на коротком стебле. Влекомая парой быков или ослов тяжелая доска с торчащими из нее острыми камешками помогала выпотрошить зерно. Стоя на ее поверхности, мужчина или женщина без устали крутились под раскаленным солнцем. Как только работники находили, что колосья в достаточной степени очищены от зерна, солому сгребали вилами, а остальное складывали на небольшом участке гумна. Затем начинали молить богов о сильном ветре, чтобы веяльщик мог подбрасывать вверх полные горсти соломинок, смешанных с зерном. Последнее падало на землю, а отбросы — мякина, остья и труха — рассеивались по жнивью. Точно так же обрабатывали горох, чечевицу и вику. На день-два обмолоченное зерно оставляли на току и там пересыпали в корзины и кувшины, а потом делили между служителями культа, царем, общиной и хозяевами поля. Легенда об Ино, жене царя Афаманта из Коронеи, показывает нам, что в Беотии зерно, не предназначенное для посева, слегка поджаривали. В окрестностях Трои и на Крите, чтобы сохранить урожай в целости, ограничивались молитвами Сминфею, владыке полевых мышей и крыс, или же предоставляли действовать домашним кошкам и ласкам. В крупных деревнях вроде Давоса на Крите общий урожай ячменя и пшеницы, ama epikere, иногда составлял более десяти тысяч мер. Ячмень превращали в хлебную муку, перебирая и растирая меж двух камней-жерновов. В каждом доме имелась ручная мельница, перерабатывавшая зерно либо в муку, либо в крупу. Вся эта трудоемкая ручная работа возлагалась на женщин. На них же лежала забота поставить, замесить и раскатать тесто. Некоторые глиняные таблички свидетельствуют о том, что женщины, бывало, собирались раз в три месяца или в месяц у кого-то из хозяек, богатых дровами, и пекли хлебы и пироги, обсыпая их сверху семенами сезама, мака, укропа или тмина.

Из всех культур именно выращивание льна более всего поощрялось владыками мелких микенских государств. Во-первых, ради военных нужд: изо льна делались защищавшие грудь и спину воина доспехи, паруса и оснастка военных кораблей, а также шатры. Во-вторых, этого требовала экономика: микенцы хотели во что бы то ни стало избавиться от древней монополии Библа, Тира, Сидона, Арвада и так далее на изделия из тонкой льняной пряжи — тяжелые и легкие покрывала, одежду, занавески, а также нити для плетения сетей и даже материал для письма. Эти-то военно-экономические нужды в конце концов и разорили земледельцев, вызвав голод по всей Греции. Дворцовые надсмотрщики требовали все больших и больших количеств льна и зерном, и пряжей. Лишь немногие категории ремесленников, например кузнецы, оружейники, корабелы и конопатчики, ухитрялись отвертеться от этой повинности. Другие, особенно в годы засухи, попадали в долговую кабалу или вынуждены были пренебрегать жизненно необходимыми культурами. И при этом их лен не мог сравняться по качеству ни с сирийским, ни с египетским.

Раскопки в Лерне, знаменитой болотами и сражениями Геракла, позволили археологам найти около 200 зерен Linum usitatissimum, разновидности льна, которая, по крайней мере, лучше всего подходит к относительно сухому климату Греции. Эти зерна, если из них не делали масло, медикаменты или кашу, осенью засевались в землю. В мае поля покрывали такие синие, нежные цветы, что, казалось, в них отражается само небо. В начале июня, когда образуются колосья и зреют семена, стебель легко выдернуть из земли. Лен не жнут и не веют. Его связывали в пучки и пирамидками ставили на расчищенных площадках или на плоских крышах домов. Когда солнце и ветер хорошенько просушивали пучки, по концам стеблей аккуратно постукивали, чтобы собрать семена, а волокна замачивали в тихой воде под большими камнями. 20–25 дней по всей округе распространялась кошмарная вонь. Лишь в начале июля люди руками вытаскивали пучки подгнившего льна. Избавленный от воды и старательно высушенный, лен развешивали и растягивали на Т-образной подпорке, ощетинившейся гвоздями и очень похожей на значок «se» линейного письма. Потом его колотили дубинкой вроде валька, каким пользуются прачки. Эта процедура называется «трепанием льна», она избавляет волокна от коры и превращает их в пряжу. Последнюю, в свою очередь, чесали: натягивали на карду и обрабатывали либо простым, либо двойным гребнем, он тоже встречается среди иероглифов и значков эгейских текстов. В чесальне пыль стояла столбом до тех пор, пока волокна не превращались в ворох густых хлопьев и кучку ненужных оческов.

Прядильщицы льна, ryneya, накручивали белые хлопья на веретено и, как это делают мастерицы и в наше время с шерстяной пряжей, отщипывали несколько волокон пальцами левой руки, тянули их, свивали, а получившуюся тонкую нить наматывали на коклюшки, зажатые в правой. Чтобы нить стала мягче и блестела, женщины погружали ее, уже спряденную, в масло. Его приходилось стряхивать перед тем, как начинать ткать на вертикально поставленном станке. Мы помним о 50 служанках царя феаков Алкиноя, работавших у него во дворце «Рожь золотую мололи одни жерновами ручными, нити сучили другие и ткали, сидя за станками рядком, подобные листьям трепещущим тополя; но стоит сжать тонкую ткань — и масло течет капля за каплей» («Одиссея», VII, 104–107). Все они пели, как «сладкогласая» нимфа Калипсо «с голосом нежным, как лилия». Так что песни ткачей родились не сегодня.

Обычно ткацкий станок, гистр, состоял из двух вертикальных деревянных планок, пересеченных навоем, к которому крепились нити основы. Их натягивали грузила, закрепленные на уровне земли или пола. Парные и непарные нити разделяла подвижная планочка. На других поперечных деревянных планках, или ремизках, фиксировали нити из двух мотков. Ткачиха тянула планку на себя, и в промежутке между двумя мотками начинала скользить палочка-челнок, kerkis, на которой была намотана нить утка. Закончив ряд, готовую часть ткани каждый раз уплотняли гребнем. Женщины работали стоя и часами топтались у станка, передвигаясь от одной его части к другой.

Едва крестьяне успевали собрать зерновые и бобовые, наступало время убирать и заготовлять на зиму фрукты. На плоских крышах раскладывали сушиться смоквы, составлявшие основу рациона простонародья, миндаль, фисташки, ягоды можжевельника, сосновое семя, лесные и грецкие орехи. На плетенках в кладовых появлялись россыпи мелких и кислых яблок, зернистых груш, терпкой ароматной айвы и всех ягод, которые кажутся нам такими грубыми, — терновника, испанского боярышника, плодов каменного дерева. Осенью их сменяли рябина и каштан, а в конце зимы — мушмула.

Сбор винограда начинался на островах в середине августа и повсеместно продолжался до конца сентября. Округу оглашали крики и песни женщин-сборщиц и мужчин, уносивших полные корзины. Большинство виноградников, woinades, тянулись по склонам холмов за каменными оградами, поверху утыканными острыми осколками, чтобы отпугнуть лис и коз. Нередко виноградные лозы, weyewe, оплетали стволы больших деревьев, но уже тогда их умели сажать и рядами на расстоянии 1,8–2 метров друг от друга, подвязывая к подпоркам или оставляя стелиться по земле. Осенью их окучивали, зимой осторожно подрезали, весной окапывали, в начале лета удаляли лишние побеги, — в общем, в любое время года холили и лелеяли. Срезанные гроздья на 10 дней оставляли дозревать на солнечной площадке, а потом, еще пять дней продержав в тени, разминали ногами в огромном чане из обтесанного камня или обожженной глины. Сусло стекало и сцеживалось в стоящее внизу хранилище. Потом его переливали в высокие кувшины емкостью от 120 до 250 литров.