Читать онлайн «Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны». Страница 14

Не один Крит считает себя родиной Зевса. Мы находим свидетельства о рождении и воспитании Громовержца на Наксосе, в Фивах, Петракосе возле Херонеи, в Мессении, Аркадии и Элиде, не говоря о городах Троады и малой Азии, где с Зевсом отождествляют местного бога гор. Там же, в зависимости от верований и пристрастий сменявших друг друга захватчиков, провели детство Гермес, Гера или Афина.

Несомненный пережиток времен, когда обряды инициации отпрысков аристократического рода проводили в отдаленных, труднодоступных уголках, эти культы и легенды имеют более глубокие корни. Источник их — поклонение Земле, Дее, Гее, Айе, воспринимавшейся как Мать и Кормилица людей и богов. Ее почва, способная покрываться священными оливами и злаками, глубины, где рокочет «колебатель суши» и куда спускаются души мертвых, абсолютно божественны. Иногда земля тепла, как человеческая кожа, и подземный огонь Гефеста, прорывающийся на вулканических островах, доказывает, что она — живая. Там, где мы не желаем видеть ничего, кроме физических и химических явлений, неровностей почвы, впадин и скал, разум древних греков улавливал волю, присутствие, душу.

Огонь, неутомимый, живой и пляшущий, akamaton pyr, как называет его Гомер, — дважды божественен: по происхождению и по своим функциям. Это боги — циклопы, титан Прометей, Зевс, Гермес, Гефест — создали или похитили его, чтобы отдать смертным, и весь мир знает легенду о титане, оторвавшем искру от солнечной колесницы и спрятавшем ее в тростник, дабы вручить представителям серебряной расы, людям, не получившим такой милости от владыки Олимпа.

Человечество всегда волновал вопрос, как зовут первооткрывателя дивного элемента, пользуясь которым люди отличаются от животных? Греки знали, что огонь являлся с божественного Неба вместе с молниями, со священных гор — с внезапными лесными пожарами, наконец из земных глубин, — вместе с вулканической лавой. Знали они также, что молния никогда не ударяет в буковые деревья. С острова на остров вплоть до наших дней, наперекор бурям и туманам, переносили священный огонь, медленно тлеющий внутри гигантской губчатой трубки нартекса (Ferula communis L.). Любопытно, что, по их верованиям, Гермес, пастушеский бог Аркадии, еще в детстве открыл искусство добывать огонь из двух кусочков дерева. Для этого надо было взять две палочки: первая — твердая, «мужественная» и активная — называлась трепан, вторая — полая внутри, «женственная» и пассивная — именовалась очагом. Первую вращали в ладонях, вертикально вставив в выемку второй, как правило, плоско лежащей на земле. Трепан делался из прочного дерева, например крушины, довольно распространенной в карстовых горах Греции, а иногда — из какой-нибудь разновидности ракитника. Для очага брали мягкую древесину или имеющую внутри волокна, как у бузины, нартекса, ложного граната. Часть этих волокон удалялась, чтобы обеспечить свободный доступ воздуха и освободить первый порыв горячего дыхания, появление «ослепительной вспышки неутомимого огня».

В каждом поселении, доме, святилище огонь хранила богиня Гестия, покровительница очага, ибо как первой, так и последней задачей огня было приготовление пищи — священное по сути своей действо — и жертвоприношений богам, ведь, по крайней мере, часть жертвенных животных сжигалась. Подобно солнцу или золоту, огонь царственно чист. Словно душа, он нематериален и неуловим. Как молния, он приобщает к сонму богов и освобождает душу от испепеленного тела. Боги — покровители горшечников, литейщиков, красильщиков и парфюмеров обязаны ему всеми почестями, которые воздавались изобретенным ими ремеслам.

Ни одно из ощущений древних не похоже на наше. Напрасно мы надеемся уловить в Темпейском ущелье или между Олимпом и Оссой те свежесть и очарование оазиса, что покоряли поэтов, путешественников и императора Адриана. Плющ, виноградники, ломонос, жасмин, олеандры, авраамово дерево, которыми так восхищаемся мы, не были для эллинов ни столь же прекрасными, ни такими же благоуханными. Купы ив и платанов, рассыпанные по травянистым коврам у подножия рыжих скал, не являли глазам человечества такой красоты, как ныне, когда у него есть академии и романтизм. «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку», — говорил Гераклит, ведь пейзажи меняются, а заодно — и чувства, какие они внушают. Берега Пенея, да и других рек, изменили свои очертания, особенно в устье и дельте. Средиземное море, чей уровень был на три метра ниже современного, оставляло открытой куда большую часть побережья с его бухтами и рифами. Сегодня почти все античные порты скрыты от наших глаз медленным (в среднем — по миллиметру в год) подъемом уровня воды. В определенных точках, к примеру, на побережье Ахайи и в северной части Крита, города или их существенная часть исчезли в морских водах вследствие сейсмических сдвигов или эррозии почвы. В других местах, скажем, в Фаласарне и Биенносе, суша поднялась на 5–7 метров, и ныне древние молы и стапели лишились воды. Аякс, сын Теламона, и защитники Саламина не узнали бы ни своего родного острова, ни соседних островков, чья площадь изрядно сократилась и которые намного ниже, чем в прежние времена, возвышаются над уровнем моря.

Зато горы были тогда более высокими и более влажными, ибо с тех времен прошли века упорного истребления лесов, корчевания, прореживания и неразумной пастьбы. Виды растительности в основном сохранились, но тогда заросли были значительно гуще и благоухали сильнее. Что касается равнин, то мы знаем: они все еще оставались в значительной степени пропитанными влагой после трех потопов, которые легенда относит к правлению царя Огига в Беотии, Девкалиона в Фессалии и Дардана в Троаде. Вот как! Не один потоп, как у всех прочих народов, а целых три!

Греки XIII века до н. э. и цвета видели иначе. Некоторые клички животных, встречающиеся на микенских табличках, мы вроде бы можем перевести: Керано — Черныш, Подако — Белоногий, Томако — Беломордый. В чуть большее замешательство нас приводят Косуто (Желтоватый? Палевый?), Вонокозо (Темно-красный? Цвета темного вина?). Совсем сбивает с толку Айворо и его уменьшительное Айва (отсюда эпический Аякс) — Пестрый, Пятнистый, Крапчатый или Мерцающий, Переливчатый, Лоснящийся. А что сказать об именах лошадей Гектора — Ксанф (Светлый? Рыжий?), Аэтон (Огненный? Рыжий? Пламенно-белый?), Лампос (Блестящий?) и коней Ахилла — Ксанф и Балий (Гнедой? В белых яблоках?). Одного из коней богини Зари зовут Фаэтон — Светозарный. Это имя и многие другие, упоминаемые в микенских архивах и литературе, наталкивают на мысль об иной интерпретации: древних греков, в отличие от нас, интересовали не колористические нюансы цветовой гаммы, а качество света — блеск, яркость, насыщенность. Так что прилагательное xantos, например, пассивно переводимое нами как «светлый», «белокурый», в действительности может соотноситься с самыми разными реалиями и в зависимости от обстоятельств оказываться то золотистым, то красным, то даже зеленым. Пурпурный мог быть фиолетовым, красным, зеленым или желтым, так как оценивалась лишь интенсивность света. Микенцы вовсе не были дальтониками, они разделяли около ста пятидесяти цветовых терминов, унаследованных потом греками, на две основные категории: блестящие, сияющие и матовые, тусклые или «мертвые». Для этих людей свет жил и вибрировал, они улавливали его игру и противоборство с тьмой там, где мы видим лишь медленное перемещение теней.

Мир запахов тоже изменился. Благовония, извлекаемые главным образом из растений (об этом мы еще расскажем), использовались гораздо больше, чем впоследствии. Изрядная их часть использовалась при поклонении богам, культы которых весьма тщательно соблюдались и были широко распространены. Кроме того, сановники и богатые господа, облеченные властью, требовали, чтобы их постоянно умащивали ароматными притираниями, полагая, что это придает им особую значительность, подчеркивает индивидуальные черты и авторитет. Дикая природа края, менее населенного и засаженного садовыми деревьями и кустарниками, благоухала гораздо сильнее, чем сегодня. Для освещения, постройки кораблей и законопачивания щелей древние широко использовали душистую смолу.

Греки классической эпохи не позаботились описать нам, какие запахи они вдыхали, в сохранившихся текстах упоминаются разве что какое-нибудь особое зловоние или нард, любимые духи знаменитых куртизанок. Микенцы, если верить счетам за притирания и за ящички для хранения таковых, а также сообщениям автора «Одиссеи», наслаждались запахами кедровых лесов, виноградников и туи, букетом хорошо выдержанного вина, естественным ароматом роз, фиалок и гиацинтов. Ни жасмин, ни жимолость не привлекали внимания прежних парфюмеров, равно как ракитник, глицинии и ломонос, коими мы восхищаемся теперь в Темпейской долине.