Читать онлайн «Новейшая история стран Азии и Африки. XX век. 1900–1945. Часть 1». Страница 13

Восточный город в первой половине XX в.

Города и городская жизнь на Востоке имеют тысячелетние традиции. Так в 1875 г. горожане на Востоке составляли 20 % населения, а на Западе – 17 %. Однако по темпам урбанизации афро-азиатские страны уже тогда уступали западноевропейским. В результате к 1950 г. из 10 крупнейших городов мира всего три находились на Востоке – Токио (6,7 млн человек), Шанхай (5,3 млн), Калькутта (4,4 млн). Тем не менее в первой половине XX в. города сыграли в истории Востока важнейшую роль. Именно в города переместился центр тяжести всех важнейших процессов и противоречий развития восточного общества. Сюда устремлялись выходцы из деревни, здесь складывались национальное предпринимательство, новая интеллигенция и другие социальные группы, возникавшие или менявшиеся в ходе модернизации Востока, усвоения им достижений науки и техники. Но здесь же концентрировались органы колониальной администрации и преданные им кадры местной бюрократии, объединялись усилия и капиталы международных монополий и «туземной» верхушки, иностранного капитала и местных компрадоров. Города были колыбелью национального пролетариата и промежуточных слоев, подвизавшихся в торговле, на транспорте, в сфере услуг. В городах происходили ожесточенные социальные столкновения, в которых и рабочий класс, и городские низы, и средние и даже предпринимательские слои набирались необходимого опыта социополитической и идеологической активности, способствовавшей их созреванию и укреплению.

Социальные и политические столкновения нередко меняли направленность тех или иных процессов, ибо классовая или иная общественно-экономическая причина различных конфликтов была, как правило, не единственной и даже не самой первой, уступая обычно пальму первенства этническим, конфессиональным, племенным, кастовым и клановым интересам, политическим амбициям вождей и феодалов. С другой стороны, антиколониальная основа многих общенациональных выступлений затушевывала, нивелировала классовую суть самых разных позиций, сведенных к общенациональному знаменателю. Усложняла картину и борьба конфессий и каст, этнонациональных и религиозных общин (между мусульманами и индуистами в Индии, китайцами и яванцами в Индонезии, индийцами и бирманцами в Бирме и т. п.). Многие из этих конфликтов впоследствии углублялись, множились, разветвлялись. К прежним конфликтам добавлялись новые, особенно – после Второй мировой войны: проблема христианских меньшинств по всему Востоку, проблема еврейских общин после возникновения в 1948 г. государства Израиль, проблема сикхов в Индии, мусульман и тибетцев – в Китае и т. п.

Иными словами, социальная структура Востока вовсе не адекватно отражалась в политической и духовной жизни ввиду пересечения и переплетения социальных механизмов, явлений и категорий разного плана, разных стадий формационного и цивилизованного развития. Кроме того, сильнейшее давление извне, испытывавшееся странами Востока со стороны колониальных держав, во многом менявших и деформировавших в своих интересах восточное общество, не давало возможности полного самопроявления этого общества. Да и не меньший пресс и снизу пауперско-люмпенского дна городов Востока (во многом образованного обездоленными пришельцами из деревни) также обострял и деформировал все нормальные реакции восточного общества.

Это общество, вопреки бурным процессам политических изменений, идеологических взрывов и, казалось бы, радикальных социальных перемен, происшедших в первой половине XX в., изменилось за этот период не так уж сильно. Классы и социальные слои современных укладов (капиталистических, госкапитализма) составляли к середине XX в. не более 10–20 % всего населения Востока, в том числе 2–5 % предпринимательские элементы всех калибров, 5–7 % новые средние слои (интеллигенция, служащие, техники) и всего 5–7 % современный пролетариат (фабрично-заводской, плантационный, горняки и рудокопы). А свыше 4/5 населения по-прежнему оставались в орбите добуржуазных отношений, действуя в рамках натурально-патриархального, феодального, мелкотоварного, феодально-патриархального укладов. К 50-м гг. XX в. более четко определился переходный характер многих социальных структур, порождавший своего рода многоликость общественных типов: полуобщинник-полубатрак, полукрестьянин-полурабочий, полупомещик-полукапиталист и т. п. И хотя сфера феодальных и родоплеменных отношений «в чистом виде» была относительно невелика (не более 10 % всего населения Востока), груз дорыночного традиционализма и социального консерватизма держал в плену большую часть населения.

Вот почему буксовали, уходили в песок, не встречали во многом понимания все попытки революционных изменений сверху, проводившихся, как правило, наиболее модернизированной элитой наиболее современных групп предпринимательства, офицерства, прозападной интеллигенции после получения в 1945–1949 гг. независимости многими бывшими колониями. Эти изменения (например, попытки реформ в Индии после 1947 г., в Бирме после 1948 г., в Индонезии после 1949 г., в Египте и других арабских странах в 50-е гг. как и более ранние попытки реформ в Ираке, Иране, Афганистане 20—30-х гг.) воспринимались преобладавшей по численности и удельному весу в хозяйственных структурах традиционной части общества как «вредные новшества», «непрошеное осчастливливание», недопустимое или, по крайней мере, нежелательное навязывание чуждых ценностей, законов и норм жизни. Именно это обстоятельство явилось решающим фактором провала многих начинаний национальных правительств молодых суверенных государств Востока, замедления или стагнации их развития впоследствии. Конечно, для выхолащивания революционных преобразований и кое-где сведения их на нет много сделали неоколониалисты Запада и их союзники среди феодалов, буржуазии и бюрократии, желавшие сохранить на Востоке социальный статус-кво. Однако без решающей роли упомянутого выше консерватизма традиционной части общества они бы мало чего добились.

Таким образом, подводя итоги социального развития Востока в первой половине XX в., прежде всего надо обратить внимание на следующие его результаты:

1. Социальные процессы на Востоке первой половины XX в. носили противоречивый характер, но тем не менее способствовали модернизации общества, внедрению в его жизнь более современных начал, норм и учреждений, формированию новых классов и слоев, связанных с индустриальной цивилизацией, новейшими достижениями науки и техники.

2. Отмеченная модернизация вместе с тем захватила не все социльное пространство Востока, распространившись всего на 10–20 % населения. Это породило особую сложность, запутанность и многоплановость социальных связей на Востоке, дающего на всем протяжении рассматриваемого полувека пример неповторимого сцепления и переплетения межцивилизационных, межформационных, межукладных и межклассовых отношений, а также – рождаемых ими переходных категорий.

3. Как объект колониальной эксплуатации Восток в большей мере был подвержен воздействию извне. Поэтому мировые войны и экономические кризисы, как и прочие потрясения планетарного или регионального масштаба, ощущались Востоком в социальном плане более глубоко и болезненно, имели далеко идущие последствия, во многом ускоряя процессы развития и содействуя более быстрому обновлению жизни общества.

4. Этому обновлению препятствовали как ограниченность масштабов модернизации (см. пункт 2), так и традиционный груз социального консерватизма в виде добуржуазных и даже дофеодальных отношений и социальных связей, нравов, обычаев, норм общежития, психологических штампов. Огромную роль играло господство этнических, религиозных, кастовых, племенных и региональных барьеров, определяемых ими взглядов, убеждений, догм и требований, культурных традиций и духовного наследия.

5. В этих условиях новые рождавшиеся классы национального пролетариата и предпринимательства, а также интеллигенция и служащие не теряли полностью связей с традиционным обществом и оставались поэтому дробными, слабыми, сориентированными на разные группы и слои традиционного общества. Еще более это относится к крестьянству, основная часть которого принадлежала традиционным укладам.

6. Практически все восточное общество в первой половине XX в. наряду с модернизацией ориентировалось на урбанизацию. К середине века центр тяжести всех социальных (да и прочих) процессов на Востоке постепенно переместился в города, что не могло не сказаться на позиции всех классов и слоев, но в первую очередь – сельских мигрантов.

К началу XX в. Япония подошла быстроразвивающимся государством с мощным капиталистическим индустриальным сектором, однако имеющим многочисленные феодальные пережитки, особенно в сельском хозяйстве и социальной сфере. Японские монополии были тесно связаны с помещиками и монархией. Характерно, что многие японские концерны выросли из старых купеческих монопольных торгово-ростовщических домов, возникших еще в феодальную эпоху. Японская буржуазия использовала такие формы докапиталистической эксплуатации, как кабальная контрактация детей и женщин-работниц, система принудительных общежитий полутюремного типа и т. п. Нищета и безземелье японского крестьянства обеспечивали постоянный приток на предприятия дешевой рабочей силы. Вследствие этого уровень жизни рабочих в Японии был значительно ниже, чем в других капиталистических странах, и приближался к уровню жизни в колониях и зависимых странах. Получая от государства крупные субсидии главным образом за счет налогов, выжимаемых из крестьян, монополистическая буржуазия непосредственно участвовала в полуфеодальной эксплуатации крестьянства. Японские монополии использовали феодальные пережитки с целью получения сверхприбылей и были заинтересованы в их сохранении. Существование большого количества феодальных пережитков определяло финансово-экономическую слабость японского капитализма по сравнению с более развитыми капиталистическими странами.