Читать онлайн «Мифы и легенды народов мира т. 1 Древняя Греция». Страница 14

Монета с изображением головы Горгоны

Но вернемся к горгонам. В литературной версии мифа их три, внешне неотличимых друг от друга: бессмертные Сфено, Эвриала и мыслившаяся смертной Медуза. Они считались дочерями морских божеств Форкиса и Кето. Местом их обитания был дальний Запад, страна смерти, соседняя с владениями Гесперид и Гериона. Их взгляд обладал свойством превращать в камень каждого, кто с ним встречался. Поэтому на эгиде Зевса и Афины помещалась голова горгоны. Изображения горгон были часты на антефиксах этрусских храмов и у входа в ворота этрусских городов – считалось, что они отвращают всякого рода нечисть, защищая дом или город.

К горгонам близки их младшие сестры грайи [60]. Как и горгоны, они находились на рубеже Океана и мира мертвых. Их помещали на островке, лежащем на далекой западной границе мира, где покидает землю солнечная колесница. Дочери морского старца Форкиса (с ним греки иногда связывали и происхождение сирен), грайи в отличие от сирен не имели в своем облике звериных черт, но не обладали юной привлекательностью сирен. Их видели отвратительными дряхлыми старухами с одним глазом и одним зубом на всех трех, которыми они пользовались по очереди. Отрезанные от всего живого морской стихией, они не вмешивались в человеческие дела.

В процессе развития человеческого общества выделилось «множество», ответственное за судьбу рода и каждого человека в отдельности, – мойры [61] (у римлян – парки). Первоначально эта судьба находила воплощение в каком- либо материальном предмете – камне, головне, оставшейся от жертвенного костра, животном. Впоследствии магическая сила судьбы нашла выражение в образах мойр, старших и младших. Старшие мойры считались дочерями Никты (Ночи), младшие – Зевса и Фемиды, богини правопорядка и предсказаний. Зевс – верховное божество неба и супруг Фемиды – стал рассматриваться как «водитель мойр» и в этом качестве почитался в Дельфах наряду с Аполлоном, пророком Зевса и защитником установленного им порядка.

С распространением ткачества у многих народов (хеттов, греков, римлян) мойры получают облик прядильщиц. Так впервые в греческой литературе их называет Гомер. Они мыслились в виде старух, прядущих нити судьбы. Разрыв нити – смерть. Платон, преобразуя народные верования, рисует мойр силами высшего небесного правопорядка, женщинами в белых одеяниях, с венками на головах, вершащими под музыку небесных сфер прошлое, настоящее и будущее.

Мойры приобретают личные имена – Лахесис еще до рождения дает человеку определяющий его участь жребий, Клото прядет нить его жизни, Атропа неотвратимо приближает будущее. Такое «разделение труда», разумеется, стало необходимым лишь тогда, когда вместо мойры каждого человека в отдельности выделилась тройка беспощадных властительниц судеб, не принимающих апелляций от людей и неподвластных богам.

Сестрами мойр от одной с ними матери Фемиды считались оры. Как и другие «множества», оры первоначально не имели определенного числа и личных имен. Затем «множество» было выражено числом три, и оры, мыслившиеся судьями судеб, получили имена Эвномия (Благозаконие), Дике (Справедливость), Эйрене (Мир). У афинян они имели имена Фалло (цветущая), Ауксо (приумножающая), Карпо (плодоносящая), выражающие идею произрастания, плодородия. Таким образом, природа ор двойственна. Они охранительницы порядка как в природе, так и в обществе, но также богини плодородия и времен года. Связь с природой сохранялась во внешнем облике ор: они изображались жизнерадостными девами с цветами и растениями в руках.

Перенесенные на Олимп, оры были отданы в услужение Гере, которая первоначально мыслилась как богиня Земли и считалась строгой охранительницей неизменного порядка в природе и человеческих отношениях. Им поручалось открывать и закрывать врата небес и также скрывать обиталище богов от посторонних глаз. Оры оказывали услуги Гелиосу, отворяя двери небесной конюшни, помогая ему впрягать в солнечную колесницу нетерпеливых коней. Их можно было видеть в свите Афродиты и среди спутниц Персефоны. Так же как хариты, они были участницами пышного и шумного шествия Диониса. В поздних легендах одна из ор, получившая имя Хлорида, была отдана в жены благодатному западному ветру Зефиру и стала рассматриваться как олицетворение весны.

К орам близки по облику и предназначению хариты [62], но считались они дочерьми Зевса и Геры, Гелиоса и Эглы или, по более распространенной версии, океаниды Эвриномы. В Фигалии (Пелопоннес) в святилище харит посетителям даже показывали скованную цепями женскую статую с рыбьим хвостом, называя ее Эвриномой.

Еще задолго до приобретения такой родословной хариты почитались и в Спарте, и в Афинах, и в Орхомене, и в других местах древнейшего обитания греков. В частности, культ их засвидетельствован на острове Парос еще во времена Миноса. Первоначально они почитались в виде упавших с неба камней – метеоритов.

Гомеру известно множество безымянных харит. У более поздних авторов их то две, то три, но имен их греки называли, по крайней мере, с десяток – в зависимости от места почитания.

Они стали божествами природы, но не порядка в ней, а радости, которую она приносит всему живому своей цветущей красотой. Вместе с орами и музами они были поселены на Олимпе. Войдя в окружение Зевса, Геры [63], Аполлона, Диониса, Афродиты [64], Афины [65], чаще всего они тешили богов и смертных плясками, но могли и участвовать в женских работах, например ткали свадебное одеяние Гармонии.

Обычно хариты изображались обнаженными. Однако у входа на акрополь Афин находились фигуры трех харит, будто бы работы Сократа, в длинных одеяниях. Видимо, скульптор представил харит в их древнем облике.

Девять муз с их именами и функциями покровительниц искусств – Каллиопа, Клио, Мельпомена, Эвтерпа, Терпсихора, Талия, Полигимния, Урания, Эрато – результат длительного религиозно-мифологического развития.

Первоначально, как и другие боги-множества, музы не имели ни индивидуального облика, ни личного имени, являясь абстрактными понятиями. Лишь постепенно в отдельных уголках Греции стали выделяться более ограниченные группы муз, мало похожих на тех, к которым мы привыкли, и имевших совсем другие имена. Древние поэты называют их «старшими», «доолимпийскими». Так, на Геликоне почитались Мелета, Мнема и Аэда, в Дельфах – Нета, Меса и Гипата, в Сикионе – несколько муз (от одной из них дошло имя – Полиматия), на Делосе существовал культ семи муз, чьи имена не сохранились.

Девять муз появляются впервые в «Одиссее», а Гесиод уже называет их имена. В это время они – обитательницы Олимпа, что не мешало им и на земле сохранить за собой излюбленные местности – гору Парнас в Дельфах и гору Геликон в Беотии. В начале поэмы «Теогония» («Происхождение богов») Гесиод обращается к музам Геликона, предстающим не как абстрактные, безликие вдохновительницы поэта, а как очаровательные быстроногие девы, кружащиеся в хороводе на склоне горы вокруг алтаря Зевса. Поэт любуется их нежными ступнями, чистой кожей, омытой в роднике Гиппокрены, и слышит их голоса, обращенные к пастухам, пасущим овец на том же Геликоне.

Матерью муз Гесиод называет Мнемосину, богиню Воспоминания, а отцом – Зевса с его царским девятилетним циклом власти:

Очередная ночь давала одну из муз, и можно думать, что первоначально муза воспринималась как покровительница каждого года, дарованного верховным богом царям, которые, подобно критскому Миносу, были обязаны, согласно Гомеру, «в девятилетие раз общаться с великим Зевесом». Если наше предположение верно, то концепция олимпийских муз оформилась в эгейском мире во II тыс. до н. э., когда избранниками муз могли становиться лишь цари:

По наиболее вероятному значению греческого слова «муса», или «муза», – это «размышляющая, помышляющая, мыслящая», что, видимо, объясняет, почему в качестве матери муз фигурирует Мнемосина (Память) – необходимый элемент размышления.