Читать онлайн «Легенды и мифы России». Страница 34

Выйдет указ, по еретическому наущению, погасить огни — и погасят, — уверенно говорили бывалые люди из кузнецов, оружейников, серебренников, царских поваров и проч.

— Наколдует еретик своим дьявольским наваждением — и самые огни на земле погаснут, — толковали промеж себя наиболее суеверные. А в торговых рядах и на площадях им поддакивали:

— Огонь, как и вода, очищает всякую скверну. В огне Сам Господь являлся людям и говорил с ними. Огонь нисшел с небеси: кто такой дерзкий осмелился его уничтожить?

Первым заметил в книгах ошибку и первым решился исправить ее знаменитый архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий, незадолго перед тем содействовавший убедительными воззваниями своими ко всему православному русскому люду — спасению отечества от внутренних смут и нашествия чужеземцев. Ему поручено было исправление книг, испорченных неграмотными переписчиками и невежественными справщиками, но один из них сделал на архимандрита донос, весь смысл которого сводился к тому, что архимандрит-де подлинный еретик, не исповедующий Духа Святого, «яко огнь есть». Крутицкий митрополит Иона, человек ума невысокого, образования малого, характера слабого, управлявший церковными делами за отсутствием патриарха Филарета, еще томившегося в плену у поляков, — доносу поверил. Когда слух о мнимом еретичестве троицкого архимандрита достиг до келий Вознесенского монастыря, где жила инокиней мать царя, начали суд и дело. В царицыных кельях допрашивали заподозренного с двумя его товарищами-справщиками. На допрос главного виновника старались водить через весь город, среди враждебно настроенной, грубой и дерзкой толпы. Водили Дионисия на посмешище, хотя и в монашеском одеянии, но в рубище и цепях, а чтобы еще резче выделить его из толпы, иногда сажали на клячу без седла. Суеверы из невежественных ремесленников и торговцев, с нескрываемою злобою, бросались наносить ему всякие оскорбления: иной швырял палкой, другой подбегал вплотную и плевал в лицо. На людных местах летели в него комья грязи и кала, сыпался песок, выливались помои. Праведный старец, убежденный в своей правоте и людском неведении и заблуждениях, все оскорбления переносил без ропота и жалоб. Если замечал в озлобленной толпе знакомые лица, то ласково им улыбался. Когда грозили ему заточением, ссылкою в дальние Соловки, требуя отречения от исправы слова, он кротко отвечал судьям: «То мне и жизнь! Я этому рад!»

Тем временем (в 1619 г.) вернулся царский родитель, Филарет Никитич, и взял все это дело в свои мощные руки. Между прочим, он спрашивал Иерусалимского патриарха, приехавшего в то время в Москву за милостыней:

— Есть ли в ваших греческих книгах прибавление — «и огнем»?

— Нет. И у вас быть тому не пригоже!

Списался Филарет с прочими вселенскими патриархами и получил ответ. Тогда Дионисий был оправдан и, вместе с товарищами, возвратился в монастырь, сохранив за собой прежнее звание настоятеля.

Кроме живого огня, русские люди придают большое значение так называемому «освященному огню». Это огонь, вынесенный из церкви после великих священнодействий, и в это время как бы получивший особенную силу и исключительную благодать. В Великий четверг, после чтения Страстей, благочестивые люди несут из церкви зажженные свечи, с которыми стояли в торжественные моменты важнейших богослужений. Причем важное значение придается не только огню, но даже свечам. Так, «венчальная свеча» зажигается при трудных родах и иногда ставится в изголовье умирающих, в расчете на то, чтобы скорее кончились страдания. «Пасхальная свеча», по влиянию и благодати равносильная с прочими, имеет громадное значение для пастухов, у которых будет сохранно стадо, если в рожок закатан будет воск от этой свечи. «Богоявленская и четверговая свечи», кроме защиты во время грозы, имеют еще особые свойства: первая, как и венчальная свеча, помогает в родах и при смерти, вторая владеет могучею силою уничтожать чары колдунов и лечит лихорадки; ею выжигают на косяках дверей и окон кресты, чтобы злые духи не посещали жилище. Затем, всякая свеча, побывавшая в храме и там купленная, обладает магическою силою при разных случаях, перечисление которых, по многочисленности, было бы утомительно.

Признавая за огнем целебную и предохранительную силу, наш народ, в то же время, сохранил уверенность, что священный огонь имеет и множество других, полезных для человека, свойств: чем, например, наказать непойманного вора, ловко ускользнувшего и схоронившего концы? Для этого надо взять восковую церковную свечу, известную всюду под именем «обидящей» («за обидящего») и прилепить перед образом оборотным концом для того, чтобы, подобно свечке, стоящей нижним концом вверх, Господь, таким образом, поворотил душу врага, навел на неизвестного вора такую тоску, чтобы тот раскаялся и возвратил украденное. Еще дальше пошли те суеверные фанатики, которые приготовляют свечи из человеческого жира, в расчете, что такая свеча делает обладателя ее невидимым. Вера в эту свечу-невидимку до сих пор так велика, что люди добровольно обрекают себя на законную кару за разрытие могил. Не менее суеверен и другой обычай — «отогревание покойников». По некоторым сведениям, он состоит в том, что тело усопшего, накрытое простыней и положенное на железную решетку, подогревается снизу костром из березовых дров (отнюдь не сосновых и не осиновых, так как на осине Иуда задавился). Обычай этот соблюдается лишь раскольниками, и притом тайно и непременно ночью.

Последние два обстоятельства: тайна, не поддающаяся поверке, и указание на раскольников, как на виновных в такого рода суеверии, — дают право глядеть на это сообщение, как на злую сплетню, так как на раскольников, как на мертвых, привыкли взваливать все, что угодно. Но с другой стороны, способы поминания усопших родителей чрезвычайно разнообразны, и один из них действительно называется «греть родителей». Практикуется он во многих местах (между прочим, в Тамб. и Орл. губ.) и состоит в том, что в первый день Рождества, среди дворов, сваливается и зажигается воз соломы, в той слепой уверенности, что умершие в это время встают из могил и приходят греться. Все домашние при этом обряде стоят кругом в глубоком молчании и сосредоточенном молитвенном настроении. Зато в других местах около этих костров, взявшись за руки, весело кружатся, как в хороводе на радунице (во вторник на Фоминой неделе).

В массе суеверий, не поддающихся никаким влияниям и внушениям и уживающихся рядом с христианскими верованиями, выделяется одно, где огонь также играет влиятельную роль и где поразительна именно живучесть обмана и его повсеместное распространение. Это бабьи рассказы о «Летучем» (он же и «Налетник», или «Огненный Змей»), являющемся в виде сказочного чудовища— достойного соперника храбрых и могучих богатырей, «Змея Горыныча», превратившегося в удалого доброго молодца — женского полюбовника.

Многие женщины, особенно в местах, живущих отхожими промыслами, передают священникам на исповеди, что их отсутствующие, а часто и умершие, мужья являются к ним въяве и спят с ними, т. е. вступают в половое сношение. Сплошь и рядом не только вдовы, но и замужние женщины, войдя в доверие с любознательными школьными учительницами, охотливо рассказывают им о своих похождениях подобного рода со всеми мелкими подробностями. Изучающим деревенский быт или наблюдающим его по обязанности соседства часто доводится получать указания даже на те избы, куда летят огненные змеи, и на тех женщин, с которыми они находятся в плотском сожитии.

Рассказы подобного рода чрезвычайно распространены, причем бросается в глаза удивительное однообразие частностей этого явления и его печальных, нередко трагических, последствий.

Хотя самая основа того стойкого поверья лежит, несомненно, в существовании того явления природы, которое называется «огненными метеорами», но в глазах темного люда оно получило вид и характер верования в нечистую и злую силу. Иконография успела даже закрепить в представлении молящихся этих уродливых крылатых и хвостатых чудовищ, изображая их в виде змеев, дышащих пламенем и несущих на своих хребтах женщин, обреченных на погибель, или влекомых на соблазн.

У огненного змея голова шаром, спина корытом и длинный-предлинный хвост— иногда до пяти сажен. Прилетая на свое место, он рассыпается искрами, которые вылетают как бы из решета, а летает он так низко, что бывает виден от земли не свыше сажени. Посещает он исключительно таких только женщин, которые долго и сильно тоскуют об отсутствующих или умерших мужьях. Самое же посещение, по словам одной простодушной орловской бабы, происходит следующим образом: «Умер у меня старик, а я и давай тосковать: места себе не нахожу. Так вот и хожу, как оголтелая. Вот ночью сижу у окна и тоскую. Вдруг как осветит: подумала я, пожар — вышла на двор. Гляжу, а старик-покойник стоит передо мной: шляпа черная, высокая, что носил всегда по праздникам, сапоги новые, армяк длинный и кушаком подпоясан. С той поры и начал ходить.»