Читать онлайн «Секс и вытеснение в обществе дикарей». Страница 22

Как уже упоминалось, основное затруднение заключается в том обстоятельстве, что для доктора Джонса и других психоаналитиков Эдипов комплекс есть нечто абсолютное, изначальный источник, fans et origo — начало всего. Для меня же нуклеарный семейный комплекс является функциональным образованием, зависящим от структуры и культуры общества. Он обязательно обусловлен сексуальными ограничениями, характерными для данного общества, и особенностями распределения власти. Я не могу назвать комплекс первопричиной всего, уникальным источником культуры, организации и верований; метафизической сущностью, созидающей, но не созданной, предшествующей всему и не вызванной ни чем.

Я позволю себе процитировать еще несколько важных фрагментов из статьи доктора Джонса, чтобы продемонстрировать те неясности и противоречия, которые я имею в виду. Они представляют собой образчик типичной аргументации в ортодоксальных психоаналитических рассуждениях относительно обычаев диких племен.

Даже там, где (как, например, в матрилинейном обществе Меланезии) их обнаружить не удается, «изначальные Эдиповы тенденции» все-таки присутствуют в скрытом виде: «запрещенная и подсознательная любовь к сестре — только замена матери, а дядя — замена отца». Другими словами, Эдипов комплекс просто замаскирован другим комплексом, как если бы это была картина, нарисованная поверх другой картины. Собственно говоря, доктор Джонс использует даже еще более недвусмысленную терминологию и говорит о «вытеснении комплекса» и о «различных сложных механизмах, посредством которых это вытеснение создается и поддерживается». И в этом для меня заключается первая неясность. Я всегда исходил из того, что комплекс — это сложившаяся конфигурация установок и сентиментов, отчасти лежащих на поверхности, отчасти вытесненных, но всегда присутствующих в бессознательном. Такой комплекс всегда можно выявить эмпирическим способом, практическими методами психоанализа, изучением мифологии, фольклора и других культурных проявлений бессознательного. Если же — и доктор Джонс, похоже, вполне это признает — установки, типичные для Эдипова комплекса, не обнаруживаются ни в сознательной, ни в бессознательной жизни; если, как было доказано, нет никаких их признаков ни в тробрианском фольклоре, ни в снах и видениях, ни в чем-либо еще; если все эти проявления говорят о существовании другого комплекса — где тогда искать этот вытесненный Эдипов комплекс? Можно ли говорить о каком-то еще бессознательном, которое залегает глубже известного нам бессознательного, и что же тогда стоит за понятием вытесненного вытеснения? Конечно, все это выходит за рамки классического психоаналитического учения и заводит нас в совершенно неизвестные края; и я даже подозреваю, что это края метафизики!

Перейдем теперь к рассмотрению механизмов, приводящих к вытеснению комплекса. Как утверждает доктор Джонс, это прежде всего стремление провести границу между кровным и социальным родством посредством различных обычаев, отрицающих фактическое рождение и вводящих рождение ритуальное, а также настаивающих на незнании отцовства и т. д. Я хотел бы сразу сказать, что во многом согласен с точкой зрения доктора Джонса, хотя и смотрю иначе на определенные моменты. Так, я бы не стал столь уверенно говорить о «тенденциозном отрицании физического отцовства», поскольку я совершенно убежден, что незнание этих сложных физиологических процессов так же естественно, как незнание процессов переваривания пищи, секреции, постепенного старения организма, в общем всего, что происходит с человеческим телом. Я не знаю, почему мы должны предполагать, что люди на очень низком уровне культуры приобрели каким-то образом знание об определенных аспектах эмбриологии, в то время как во всех остальных аспектах естествознания они не знают почти ничего о причинно-следственных связях явлений. Тем не менее то, что разделение или, по крайней мере, частичная независимость биологических и социальных отношений в культуре имеют важнейшее значение в примитивном обществе, я попытаюсь показать довольно подробно.

Однако в том, что касается незнания отцовства, мои взгляды, по-видимому, отличаются от взглядов доктора Джонса. Так, в одном месте он говорит: «Между незнанием роли отца в зачатии, с одной стороны, и установлением материнского права, с другой, существует тесная косвенная связь. Я думаю, что оба эти явления вызваны одним мотивом; в каком хронологическом порядке они находятся по отношению друг к другу — совершенно другой вопрос, который будет рассмотрен позднее. Мотив, согласно этой точке зрения, в обоих случаях состоит в том, чтобы отвести от отца ненависть, испытываемую подрастающим мальчиком». Это очень важный момент, но доктор Джонс сам не вполне в этом уверен, поскольку в другом месте он пишет: «Нет причины полагать, что незнание, или, скорее, вытеснение, роли отца в деторождении среди дикарей — необходимый атрибут материнского права, хотя очевидно, что оно должно было в существенной мере подкрепить те мотивы, что привели к установлению материнского права». Связь между двумя процитированными предложениями не вполне ясна: последнее не во всем верно, но первое было бы более понятно, если бы автор пояснил, что имеет в виду под «тесной косвенной связью». Значит ли это, что и незнание отцовства, и материнское право — необходимые следствия главной причины, т. е. Эдипова комплекса, или они оба связаны с ним весьма условно? Если так, при каких условиях необходимость замаскировать Эдипов комплекс приводит к материнскому праву и незнанию, а при каких этого не происходит? Без таких конкретных данных теория доктора Джонса — не более чем абстрактное предположение.

Перейдем теперь от механизмов к «изначальной причине». Это, как мы знаем, Эдипов комплекс, понимаемый как нечто абсолютное и в смысле своего происхождения трансцендентное. Отвлекаясь от статьи доктора Джонса и обращаясь к антропологическим работам психоаналитиков в целом, мы узнаем, как предположительно возник Эдипов комплекс. Он возник в результате известного тотемного преступления в первобытной орде.

Теория Фрейда о драматичных истоках тотемизма и табу, экзогамии и жертвоприношения имеет огромное значение для всех психоаналитических работ по антропологии. Разумеется, ее нельзя обойти молчанием и в настоящей работе, в которой мы попытались соединить психоаналитические взгляды и антропологические находки. Поэтому мы используем эту возможность подвергнуть эту теорию подробному критическому разбору.

В книге «Тотем и табу» Фрейд показывает, как Эдипов комплекс может объяснить тотемизм и избегание тещи, почитание предков и запрет на инцест, отождествление человека со своим тотемным животным и идею Бога-Отца [43]. Фактически Эдипов комплекс, как мы знаем, должен рассматриваться психоаналитиками как источник культуры, как то, что произошло до начала культуры, и в своей книге Фрейд предлагает гипотезу, описывающую, как именно возник Эдипов комплекс.

В этом Фрейд берет пример с двух своих знаменитых предшественников — Дарвина и Робертсона Смита. У Дарвина он заимствует идею «первобытной орды», или, как переименовал ее Аткинсон, «циклопической семьи». Согласно этой точке зрения ранняя форма семьи или социальной жизни состояла из маленьких групп, возглавляемых зрелым мужчиной, который держал в подчинении определенное количество женщин и детей. У другого великого исследователя — Робертсона Смита Фрейд позаимствовал предположение о важности тотемных жертвоприношений. Робертсон Смит полагал, что первый религиозный акт состоял в общей трапезе, когда члены рода поедали с надлежащими церемониями тотемное животное. Затем из тотемной трапезы выросло жертвоприношение — практически универсальный и, несомненно, важнейший религиозный акт. Табу, запрещающее употреблять в пищу тотемных животных в обычное время, представляет собой негатив ритуальной общности и сопричастности. К этим двум гипотезам Фрейд добавил собственную: отождествление человека с тотемом — черта мышления, характерная для детей, примитивных людей и невротиков и основанная на тенденции отождествлять отца с каким-нибудь неприятным животным.

В этом контексте нас прежде всего интересует социологическая сторона теории, и я полностью процитирую фрагмент из сочинения Дарвина, на котором основана теория Фрейда. Дарвин говорит: «Судя по тому, что нам известно о ревности у всех млекопитающих, из которых многие обладают специальным оружием для борьбы с соперниками, мы действительно можем заключить, что общее смешение полов в естественном состоянии весьма невероятно… Если поэтому в потоке времени мы оглянемся далеко назад и сделаем заключение о социальных привычках человека, как он теперь существует, то самым вероятным будет мнение, что человек первоначально жил небольшими обществами, каждый мужчина с женщиной или, если у него была власть, со многими, которых он ревностно защищал от других мужчин. Или он не был социальным животным и все же жил один со многими женами, как горилла, потому что все туземцы согласны в том, что в группе горилл можно встретить только одного взрослого самца. Когда молодой самец подрастает, происходит борьба за власть и более сильный становится главою общества, убив или прогнав остальных (см. работу доктора Т. С. Савиджа в «Бостонском журнале по естественной истории» за 1845–1847 гг., т. V). Младшие самцы, изгнанные таким образом, скитаются одни, и, когда наконец им удастся найти самку, они таким же образом не допустят слишком близкого кровосмесительства среди членов одной и той же семьи» [44].