Читать онлайн «Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997». Страница 41

На сорокамильном пути из Кантона к морю река петляла среди серых глинистых ровных участков, заливаемых при приливе и обнажаемых при отливе, мимо зеленых рисовых полей, разделяясь на лабиринт мелких каналов. Один из первых рукавов назывался «Лоб-Лоб-Крик», по нему в роскошно украшенных «цветочных лодках» скользили одетые в шелка проститутки, чтобы удовлетворять похоть[621] иностранных моряков. За этими сделками следили мандарины, которые брали обычную часть прибыли.

В нескольких милях вниз по течению, недалеко от острова Вампо, стояли у причала большие торговые суда. Среди них можно было увидеть плоскодонные, водоизмещением в тысячу тонн, принадлежащие «Ост-Индийской компании». Их украшали флаги с черно-белыми клетками и красно-белыми полосами, которые реяли среди леса мачт, стоек, подпорок и перекладин. С этих судов выгружали хлопок, шерсть, олово, свинец и серебро, а также часы, украшенные драгоценными камнями музыкальные шкатулки и другие редкие вещи и безделушки с часами, которые называли «синг-сонг».

Но основной поток судов шел между укрепленными защитными полосами, известными, как «Челюсти Тигра», а затем выливался в широкую дельту, охраняемую португальским анклавом Макао и скалистым часовым Гонконгом. Британские купцы оказывались словно бы засаженными в бутылку в единственном порту Кантоне, с жарким малярийным летом и влажными ревматическими зимами. Они подвергались ограничениям, вымогательствам и унижениям, постоянно имели разногласия и не ладили со своими хозяевами. Местные жители плевались, гикали, свистели, а также жестами ясно показывали, что они презирают, смеются над ними и ненавидят «заморских чертей» («фан Ки»).

Дела ухудшились, когда «Ост-Индийская компания» лишилась монополии на торговлю с Китаем в 1834 г. Частные торговцы сражались с муссонами на быстрых новых трехмачтовых клиперах, которые считались лучшими судами в мире[622]. Они начали перевозить беспрецедентные количества опиума из Индии.

Обычно капитаны не хотели сами заниматься контрабандой. Поэтому недалеко от китайского берега они переправляли ящики из мангового дерева (к 1840 г. — сорок тысяч, и в каждом из них было по сорок коричневых брусков опиума размером с человеческую голову) на узкие обтекаемые суда, известные под названиями «взлетающие драконы» или «быстрые крабы»[623]. На них было по три мачты, в также пятьдесят или шестьдесят весел. Они передвигались быстро, несмотря на тяжелое вооружение и железные сетки, спроектированные для защиты от пушечных ядер. Поговаривали, будто у них есть «приклеенные крылья»[624]. Экипажи состояли их жителей Кантона, живущих в лодках, которых называли «паразиты на земле, настоящие драконы на воде»[625].

Китайцы платили британцам за опиум серебром, тем же самым металлом, которым сами британцы платили китайцам за их собственный «наркотик», вызывающий сильное привыкание — чай. Он стал «жизненной необходимостью»[626] в Британии, где ежегодно потреблялось тридцать миллионов фунтов чая на сумму свыше 2 миллионов фунтов стерлингов.

Поэтому весы для драгоценных металлов, которые сильно кренились в сторону Китая до 1830-х гг., теперь склонялись в пользу Британии. По словам одного памфлетиста того времени, это позволяло Индии «увеличить в десять раз потребление британских товаров, поддерживать огромное здание британской власти на Востоке и, путем операций по обмену и переводу денег за чай и другие китайские продукты, вливать огромную прибыль в британское казначейство. В результате британская нация ежегодно получала шесть миллионов»[627].

Чайные пошлины составляли десятую часть национального дохода, достаточную для финансирования половины Королевского ВМФ. Сами британцы в виде стимулятора использовали черный чай «конгоу», в то время как китайцы травились маком.

Опиум, известный, как снотворное, египтянам, грекам и римлянам, имел много свойств. Он мог действовать, как болеутоляющее, успокоительное, афродизиак, продлевал эрекцию и эякуляцию. Опиум возбуждал воображение тех, кто, подобно Томасу де Куинси, погружался в «пропасть божественной радости»[628].

Британцы, которые позволяли свободную продажу опиума дома, явно не относились к наркотику серьезно. Они утверждали, что жалобы Пекина на его разлагающее и развращающее действие являются ложными и скрывают страхи перед усилением британской мощи и потерями китайского серебра — «идола их истинного поклонения»[629]. Англичане одобрительно сравнивали действие опиума на китайцев с действием джина на своих соотечественников. Некоторые даже заявляли: «Опий осуществлял важную миссию успокоения китайца и погружения его во временное забытье». Человек забывал о зле, которое его окружало, о проблемах, которые ему досаждали. Наркотик «вводил в заблуждение его душу при помощи видений Рая, где бегают жареные щенки и крысы; где можно есть птиц прямо из гнезд, а у всех женщин маленькие ступни»[630].

Это обман и ложь. Бёрк справедливо осуждал торговлю опиумом, которую называл «контрабандной авантюрой», а также «большим позором для британцев в Индии»[631]. А доктор Арнольд из Регби сказал: навязывание наркотика Китаю было «национальным грехом самого большого из возможных размаха»[632].

Обычно опиум давал ужасающие последствия для потребителей. Они страдали от расстройства пищеварения, истощения, крайней худобы, вялости и апатии. Кожа становилась бледной и землистой, зубы чернели, мозг затуманивался. Под конец наркоманы превращались в «ходячие скелеты»[633].

Более того, от зависимости было не избавиться без «извиваний всем телом, пульсирующей боли, учащенного сердцебиения и чувства разбитости всего тела». Это испытал де Куинси[634].

Император Дао Гуан (Божественная Правота) опасался, что его царство обеднеет, а подданные отупеют от наркотика. К опиуму пристрастились старшие дворцовые евнухи, а также целые подразделения армии, которые оказались неспособными к войне. Вся администрация Поднебесной развращалась и разлагалась, поскольку мандарины, если сами и не становились наркоманами, получали такую большую долю, что по сути являлись сообщниками наркодилеров.

Свыше столетия императоры пытались покончить с курением опиума. В 1839 г. Дао Гуан отправил специального уполномоченного, Линь Цзэсюя, в Кантон, чтобы решить эту проблему раз и навсегда. Линь был невысоким человеком плотного телосложения, обладателем густых черных усов и длинной тонкой бородки. Он объявил о своих намерениях в письме (не переданном) королеве Виктории. «Порок распространился далеко и широко, — писал он, — и мы намерены навсегда покончить с этим вредоносным наркотиком». В качестве признания сверхчеловеческой силы Сына Неба королева была должна немедленно запретить производство опиума во всей Британской империи[635].

Вслед за этим посланием Линь казнил многих китайских наркоманов и устроил осаду торговых фабрик в Кантоне. Он заставил «заморских чертей», включая «дьяволов под цветистым американским флагом», сдать двадцать тысяч ящиков опиума на сумму 2 миллиона фунтов стерлингов. Свыше трети этого груза принадлежало ведущей британской фирме «Жардин, Матесон энд Ко». Так называемую «иностранную грязь» растворили в известняковых карьерах.

Купцы бежали в Макао, где во время празднования дня рождения королевы один из них стрелял из орудий, повредил китайский военный корабль и «создал великие впечатления»[636]. Они даже удрали в Гонконг, но восстановление трафика опиума вызвало еще большие неприятности в дельте Жемчужной речи. Кульминацией стали два столкновения между фрегатом Королевского ВМФ, оснащенным 28 пушками, и джонками китайского военного флота, несколько из которых были потоплены.

Линь сообщил о славной победе императору. Палмерстон смог убедить Парламент: несмотря на морализаторство Гладстона, честь Британии поставлена на карту в защите свободной торговли. Он отверг мысль о том, что это имеет какое-то отношение к защите «подлого и беззаконного трафика»[637] наркотиков.

Историки склонны соглашаться, что опиум скорее был благоприятной возможностью, а не причиной войны. Однако Палмерстон был неискренним и изворотливым в аргументах и экстравагантным в требованиях компенсации для британских дилеров, занимавшихся наркотиками. Они бесконечно лоббировали свои интересы и были уверены[638] в его молчаливом согласии, несмотря на осторожный рефрен: «Мои уши открыты, но мои губы запечатаны»[639].

Палмерстон прекрасно знал, что победа в борьбе за свободную торговлю увеличит трафик опиума, который составлял 40 процентов индийского экспорта и являлся «крупнейшим бизнесом того времени с каким-либо одним товаром»[640]. На самом деле, торговля этим товаром, которую он убеждал китайцев легализовать, помогла оплатить войну. Она оказалась демонстрацией подавляющего технологического превосходства Британии. А Китай встретился со своей «Немезидой».