Читать онлайн «От империй — к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации». Страница 47

После неудачи под Парижем, когда бургундский гарнизон и городское ополчение практически без помощи англичан с легкостью отбросили от стен города возглавляемое Жанной войско, Карл VII сделал все возможное, чтобы избавиться от Девы, которая в роли мученицы была теперь для Франции куда полезнее, чем в роли военного лидера. И не удивительно, что он не предпринял ничего для ее спасения, когда она попала в плен и была отдана под суд в Руане. Зато впоследствии им были затрачены изрядные усилия, чтобы в ходе реабилитационного процесса создать эффектную легенду, ставшую одним из ключевых национальных мифов Франции.

Захватив Деву, бургундцы передали ее англичанам. Но судили и сожгли Деву все же не англичане, а представители нормандской администрации. В ходе длительного судебного процесса решающую роль играли местные функционеры. Задним числом участники процесса были представлены прислужниками англичан и предателями Франции. Особенно мрачной предстает в этой традиции фигура епископа Пьера Кошона (Pierre Cauchon), политического реформатора и активного деятеля Бургундской партии. Но с точки зрения их собственной логики, они были защитниками законной власти и руководствовались французскими законами — церковными и светскими.

Миф о Жанне был в значительной мере создан уже после окончания войны, в 1450-е годы, когда окрепшему французскому государству нужна была собственная идеология. Именно тогда проводится повторный — реабилитационный — процесс Жанны д’Арк, призванный установить новую, идеологически корректную версию событий. Характерно, что те самые государственные мужи, которые с полным равнодушием наблюдали гибель Девы в 1431 году, теперь проявляют изрядную активность, добиваясь, чтобы ее посмертно не только оправдали, а при возможности и причислили к лику святых.

Создатели мифа об Орлеанской девственнице не только добились своих целей, но в известном смысле переусердствовали. В тени Жанны потерялись остальные деятели той эпохи, включая самого Карла VII. Если про Орлеанскую Деву написаны сотни исторических книг и художественных произведений, то имя французского короля, выигравшего Столетнюю войну, вспоминается с трудом. А про коннетабля Артура Ришмона (Arthur de Richemont), создавшего новую французскую армию и изгнавшего англичан из Нормандии, вообще мало кто знает. В конечном счете, Карл VII предстал перед потомками не блестящим администратором, успешным реформатором, дипломатом и эффективным политиком, каковым он, безусловно, был, а трусом и предателем, косвенным виновником трагической гибели национальной героини. Незамеченной осталась и роль других деятелей той эпохи, например, братьев Жана и Гаспара Бюро (Jean and Gaspard Bureau), которым Франция обязана победами в действительно решающих боях 1440-1450-х годов, создателей самой передовой для своей эпохи артиллерии.

В соответствии с мифологической интерпретацией истории победы французов объяснялись не реформой армии и администрации, планомерно осуществлявшейся королем и его окружением после провала авантюры Жанны д'Арк, не социальными изменениями в обеих воюющих странах, а «национальным духом». Это сыграло весьма плачевную роль во второй половине XIX и в начале XX века, когда националистическая истерия достигла своего пика. Французские генералы, верные консервативной традиции, искренне думали, будто сражения выигрывают не за счет превосходства в тактике и организации, а за счет «élan vitale», боевого духа, заботясь о его поддержании больше, нежели о тактике, снабжении и подготовке войск.

Поскольку, с одной стороны, все же было понятно, что возникновение французского государства не могло быть делом одной лишь Жанны, а с другой стороны, в новой исторической мифологии Карлу VII отводилась в основном негативная роль, то все хвалы достались Людовику XI, завершившему процесс, начатый его отцом.

Миф о Жанне, в основу которого легли материалы «реабилитационного» процесса (такого же, в сущности, если не более тенденциозного, чем прежний, «обвинительный»), превратился в одну из идеологических основ консервативного национализма. Парадоксальным образом, героиня, погибшая на костре по приговору священников, стала, благодаря своей мистической средневековой религиозности, одним из символов официального католицизма во Франции. Радикальное крыло буржуазии в Жанне д’Арк не нуждалось, создавая собственную традицию гражданского патриотизма. Вольтер даже предпринял попытку деконструкции этого мифа, написав сатирическую поэму «Орлеанская девственница». Зато образ Жанны д’Арк занял центральное место в пропаганде режима Виши во время Второй мировой войны и в идеологии крайне правого Национального фронта к концу XX века. По мере того как националистическая трактовка истории Франции все больше ставилась под сомнение, усиливалась и критика официальной версии биографии Орлеанской Девы. Дошло до того, что даже сведения о процессе и сожжении Жанны стали вызывать недоверие. Так, например, Вадим Устинов считает историю Жанны д’Арк «лишь красивой легендой»[265]. Тем более, что легенда о человеке из народа, спасающем страну и короля, возникла еще до появлении Жанны при дворе дофина[266]. В связи с этим Устинов категорически отрицает версию о крестьянском происхождении девушки, считая ее незаконнорожденной дочерью герцога Луи Орлеанского (что объясняет и легкость, с которой она получила доступ ко двору, и ее связь с Орлеанской партией). Устинов и ряд других историков ставят под сомнение даже факт сожжения Жанны в Руане, утверждая, что героиня французских легенд благополучно закончила свою жизнь в качестве замужней дамы в замке Жольни в 1449 году, после чего и был инициирован процесс ее реабилитации, из материалов которого сложилась национальная легенда[267].

С точки зрения Устинова, Жанна д'Арк была, говоря современным языком, своего рода «пиар-проектом» Карла VII и его окружения, причем проектом на редкость удачным, перекрывшим (на столетия!) все успехи английской пропаганды. Но даже если отказаться следовать подобным Устинову радикальным критикам «Орлеанской легенды», очевидно, что официальная версия, построенная практически исключительно на данных реабилитационного процесса, несет в себе мощнейшую идеологическую нагрузку и сконструирована сознательно. Единственное, чего не учли Карл VII и его окружение, это масштабов влияния их собственной пропаганды на будущие поколения французов.

Подавляющее большинство изданных в России обзорных книг по французской истории повествование о Столетней войне завершает эпопеей Жанны д’Арк. После рассказа о том, как она была сожжена в Руане, авторы ограничиваются несколькими абзацами, а то и фразами, сообщая читателю, что вслед за тем англичане потерпели новые поражения, бургундцы в 1435 году перешли на сторону Карла VII, и в 1450-е годы война закончилась победой Франции. Так, советская двухтомная «История Средних веков» сводит всю информацию об этом периоде к двум фразам: «Дела англичан шли с каждым днем все хуже. Они терпели одну неудачу за другой»[268].

Бросается в глаза, что этими несколькими сухими фразами покрывается эпоха в два десятилетия. Для сравнения, вся история Генриха V от высадки в Нормандии до его смерти в Венсенском замке занимает 7 лет, эпопея Жанны д’Арк — вообще два года[269]. Зато авторы «Истории Средних веков» посвятили целых две страницы рассказу о «патриотической партизанской войне», которой попросту не было — в эту повесть искусственным образом объединены разрозненные свидетельства о самых разных событиях (от крестьянских антифеодальных выступлений до разбойных действий банд английских дезертиров). В качестве источника авторы монографии ссылаются на «целый поток патриотической литературы — художественных произведений, политических трактатов и произведений других литературных жанров»[270].

Если французская националистическая традиция (за которой следовали советские историки) представляет каждый феодальный отряд, грабивший купцов на дорогах, партизанами-патриотами, а такой же английский отряд «оккупантами», то английские авторы с удовольствием приводят примеры того, как французское население требовало «избавить страну от засилья дофинистов» (to rid the land of Dauphinist dominance) и обращалось к англичанам с просьбами уничтожить банды, которые терроризировали сельское население (which terrorized the countryside)[271].

Серьезное понимание исторических событий требует анализировать не эмоции, а интересы. Национальная традиция воспринимает «народ» и «население» как единое целое, иногда исключая из него «эгоистические элиты» (но отнюдь не правящий класс как таковой). Между тем в реальности народ разделен на группы, классы и сословия, преследующие весьма разные (зачастую — противоположные) цели.