Читать онлайн «Саладин. Победитель крестоносцев». Страница 66

По словам французского историка Жозефа-Франсуа Мишо, «в то время как в Европе велась проповедь нового Крестового похода, Саладин продолжал свой победный марш. Только Тир, к которому завоеватель дважды посылал флот и войско, продолжал держаться под руководством военачальника, успевшего прославиться на Западе и на Востоке. То был Конрад, сын маркиза Монферратского и зять Исаака Ангела, укрепивший и до этого неприступный город и отвечавший гордым отказом на все посулы и предложения Саладина. Под знаменами Конрада собрались многие храбрецы, еще остававшиеся в Палестине, и после ряда бесполезных атак не знавший поражений султан вынужден был отступить.

Не больше повезло ему и с графством Триполи, которое после смерти Раймонда стало достоянием Боэмунда Антиохийского. Все же остальные города и крепости на Оронте и близ него, в том числе и знаменитый Керак, бывший одной из причин начальной фазы войны, стали добычей мусульманской армии. После этой победы довольный Саладин решил наконец освободить от цепей иерусалимского короля, взяв с него клятву, что тот возвратится в Европу. Ги де Лузиньян клятвы, конечно, не сдержал. Некоторое время он скитался по своим сильно сократившимся владениям, а затем решил попытать счастья в каком-либо предприятии, которое объединило бы вокруг него разрозненные силы христиан. В качестве подходящего объекта он выбрал Птолемаиду, сдавшуюся Саладину вскоре после Тивериадской победы. Город этот, в разное время называвшийся Аккой, Акконом и Акрой (Сен-Кан д’Акр), лежавший на Восточном побережье Средиземного моря, неподалеку от Тира, был весьма удобной гаванью и отличался почти такой же неприступностью, как и его сосед. Высокие стены и башни, окружавшие город, дополнялись глубокими рвами, тянувшимися вдоль его сторон, не примыкавших к морю. Каменная плотина прикрывала гавань с юга и оканчивалась фортом, построенным на скале, прямо среди волн.

Когда в конце августа 1189 года Лузиньян осадил Птолемаиду, он обладал всего лишь девятью тысячами бойцов. Но вскоре к осаждающим стали с разных сторон прибывать отряды. Не остался в стороне и Запад: французы, англичане, руководимые архиепископом Кентерберийским, фламандцы во главе с прославленным воином Жаком Авенским, корабли из торговых городов Италии и даже люди далекого Севера — датчане. В то время когда монархи, принявшие на себя руководство походом, еще только готовились к отплытию, под Птолемаидой собралось до восьмидесяти тысяч христиан.

Извещенный об этих событиях, Саладин, прервав завоевание Финикии, повел свою армию под Птолемаиду и занял позицию на возвышенности, контролируя лагерь христиан, вследствие чего осаждающие, очутившиеся между городом и вражеской армией, сами оказались как бы в состоянии осады. После многих стычек, проходивших с переменным успехом, Саладину удалось пробиться к городу; он постарался воодушевить его защитников, оставил в крепости часть отборных воинов и вернулся в свой лагерь, поджидать флот из Египта.

Через несколько дней флот появился, но, к огорчению мусульман и к радости христиан, то были не египтяне, а очередная партия рыцарей с Запада и единоверцы из Тира, правитель которых пожелал участвовать в отвоевании Птолемаиды. Теперь, располагая достаточными силами на суше и на море, христиане решили дать генеральный бой Саладину. 4 октября они вытянулись против лагеря султана вдоль всей Птолемаидской равнины. На правом фланге находился король Гюи, впереди которого четыре рыцаря несли обтянутое тафтой Евангелие; он командовал французским ополчением и госпитальерами. В центре ландграф Тюрингский возглавил немецкие, пизанские и английские отряды. Левый фланг, упиравшийся в море и состоявший из венецианцев и ломбардцев, имел начальником Конрада Тирского. Резервный корпус составляли тамплиеры; охрана лагеря была поручена брату короля, Жофруа Лузиньяну, и Жаку Авенскому. В целом христианская армия представлялась столь организованной и компактной, что один из рыцарей не удержался от возгласа: «Здесь и без Бога победа наша».

Битву начали кавалеристы и стрелки короля. Внезапным и дружным ударом они смяли левый фланг армии Саладина и обратили врагов в бегство. Начавшаяся паника позволила христианам с ходу взять ставку Саладина, и сам он, покинутый гвардией, едва не погиб в общей свалке. Но крестоносцев погубила их обычная алчность. Овладев вражеским лагерем, они предались неудержимому грабежу, что сразу же нарушило общий порядок. Сарацины, заметив, что их больше не преследуют, соединились под знаменем своего вождя и бросились в атаку. Не ждавшие подобного оборота, христиане, нагруженные добычей, которую не хотелось упускать, обнаружили полную растерянность. Попытки отдельных вождей восстановить боевой порядок не имели успеха, и вскоре христианская армия рассеялась, неся большие потери. Одни тамплиеры пытались бороться, но и они были разбиты, а их гроссмейстер, захваченный мусульманами, по приказу Саладина был казнен.

Это жестокое поражение вновь прижало христиан к их окопам. Но и Саладин, потерявший многих воинов, покинул свой разгромленный лагерь, отошел от Птолемаиды и расположился на горной цепи Карубе. Обрадованные этим обстоятельством, поскольку теперь им никто не угрожал больше с тыла, крестоносцы вновь обратились к осаде города. Она затягивалась и была малоуспешной; мусульманам удавалось не только успешно обороняться от натиска врагов, но и уничтожать их осадные приспособления. А с приходом весны положение еще более осложнилось. Саладин, получивший внушительное подкрепление, спустился с гор и снова стал угрожать осаждающим. Война шла не только на суше, но и на море: между судами, нагруженными оружием и продовольствием для обеих сторон, шли ежедневные схватки; от победы или поражения зависели поочередно изобилие или голод в городе и лагере христиан.

Внезапно разнеслись слухи о приближении огромной армии крестоносцев во главе с самим императором Фридрихом Барбароссой. Саладин, обеспокоенный этим известием, решил предупредить немцев и отправил им навстречу значительную часть своего войска. Осаждающие тут же решили использовать раздробление сил врага, с тем чтобы разбить и отогнать армию мусульман с равнины под Птолемаидой обратно в горы. Завязалось второе крупное сражение в ходе этой войны; оно прошло точно по тому же сценарию, что и предыдущее. Сначала христиане нанесли сильный удар мусульманам и даже проникли в их лагерь. Затем, как обычно, они увлеклись грабежом, дали противнику время собрать силы и ответить контрударом, который привел к полному разгрому христиан. «Девять рядов мертвецов, — говорит арабский историк, — покрыли равнину, лежавшую между холмами и морем; в каждом же ряду было по тысяче воинов». К довершению горя побежденных и радости победителей, когда прибыли наконец ожидаемые немецкие крестоносцы, они оказались не великой армией под началом всемирно известного полководца, а горсткой жалких оборванцев, ведомых никому не известным сыном Барбароссы!

Между тем в христианском лагере начинал все острее чувствоваться голод. Пришлось убивать лошадей. Внутренности лошади или вьючного скота продавали за десять золотых, куль муки оценивался в несколько раз дороже. Совет баронов и рыцарей попытался было провести нормировку цен на продукты, привозимые в лагерь; но тогда продовольствие исчезло вовсе.

Владетельные князья, привыкшие к роскошным трапезам, занялись отыскиванием съедобных растений, чтобы ослабить муки голода. Несколько представителей знати, в том числе и ландграф Тюрингский, покинув лагерь крестоносцев, отбыли в Европу. Что же касается рядовых воинов, то многие из них, доведенные до отчаяния, переходили под знамя ислама. К этим бедам присоединился вечный спутник голода — повальные болезни. От гниющих трупов, которые никто не убирал, по всей равнине шел ядовитый смрад, распространявший заразу. Начался мор среди животных и людей, живо напомнивший мрачные картины зимы 1097 года под Антиохией. Эпидемия унесла ряд вождей, избежавших роковых случайностей войны, в числе прочих Фридриха Швабского[14], несчастного сына Барбароссы, тщетно пытавшегося повторить какой-либо из подвигов своего великого отца.

От эпидемии погибла и Сибилла, королева Иерусалимская, вместе со своими двумя детьми. И смерть эта тут же создала острую политическую проблему. По закону иерусалимский престол должен был перейти ко второй дочери покойного короля Амори, сестре Сибиллы Изабелле, и муж ее, Кофруа Торон, заявил о своих правах. Гюи Лузиньян, не желавший уступать, доказывал, что титул короля пожизненный и короны его никто лишить не может. А тут еще в общую распрю включился и Конрад Тирский, возымевший честолюбивое желание овладеть престолом эфемерного, но престижного королевства. Конрад завязал роман с Изабеллой, которая поспешила развестись со своим супругом и вступила в законный брак с героем Тира, у которого оказалось, таким образом, две жены: одна в Константинополе, другая — в Сирии. Подобный скандал не мог содействовать успокоению враждующих сторон, и, не имея возможности в нем разобраться, вожди решили вынести это дело на суд Ричарда и Филиппа, прибытия которых ожидали со дня на день».