Читать онлайн «Сталин – гробовщик Красной Армии. Главный виновник Катастрофы 1941». Страница 45

Согласно составленным по итогам конфликта секретным отчетам, «лучшая в мире» советская техника в целом соответствовала предъявляемым к ней требованиям.

Танки БТ-5 и БТ-7 показали себя «прекрасными боевыми машинами, способными решать все боевые задачи, какие можно возложить на легкие танки, в соответствии с мощностью их оружия и брони. К недостаткам этих танков отнесли неудачное расположение бензобаков, «что являлось основной причиной пожара этих танков от японских бронебойно-зажигательных снарядов 37-мм орудий».

Артиллерийские танки БТ-7А «показали себя незаменимым средством в борьбе с противотанковыми орудиями». Автомобильные артустановки СУ-1-12, как и на Хасане, себя не оправдали: «Они не могут сопровождать танки в атаке – будут немедленно выведены из строя. Их трудно с машиной закопать в землю, в силу чего являются весьма благодарной мишенью для артиллерии и авиации противника».

С самой лучшей стороны проявили себя танки Т-26: «Несмотря на слабый мотор, прекрасно ходили по барханам. Очень большая живучесть танка. Были случаи нескольких попаданий в танк, и он не выходил из строя. И что особенно приятно: «Танк горит очень редко».

Очень понравились огнеметные ХТ-26 и ХТ-130: «Как правило, японская пехота, находясь в окопах, огня этих танков не выдерживала и бежала». Совсем не понравились Т-37 и Т-38: низкая проходимость на песчаных грунтах и совсем «непригодны для атаки и обороны» (собственно, не для этого они и создавались).

Пушечные бронеавтомобили «показали себя замечательно», продемонстрировав хорошую проходимость и выносливость. Правда, на поле боя у них выявился совершенно идиотский конструктивный недостаток в виде 108-литрового топливного бака над головой командира и водителя. При попадании снаряда горящий бензин выливался им на головы, что «очень плохо отражалось на моральном состоянии экипажей».

В тактическом плане подтвердились тривиальные вещи, как то: танки могут успешно поражать огневые точки, но не способны обеспечить контроль над занятой территорией, а пехота без танков крайне неохотно идет в атаку на хорошо подготовленную оборону. Причем чаще всего так и получалось – раздельно-гильзово: «Организация работ по тесной увязке действий танков, пехоты и артиллерии являлась слабым местом в организации боя. Стремление скорее и скорее атаковать и уничтожить противника без трезвого и реального расчета возможности одновременной дружной атаки приводило к топтанию на месте и ряду неудачных атак с большими потерями…

Времени на организацию взаимодействия и увязку действий было крайне мало, и танкисты уясняли свою задачу уже в ходе боя».

Танковая атака начиналась сигналом командира роты или взвода «Делай как я!», и на этом всякое управление заканчивалось. Флажковая сигнализация и сигнальные ракеты себя не оправдали, экипажи в суматохе боя их не видели; радиостанции считались штукой ненадежной, личный состав знал их плохо, поэтому и пользоваться радиосвязью было некогда: «Микрофон на груди мешает работать, путается, а заниматься настройкой и переключением некогда». Поручневые антенны часто повреждались осколками, и, кроме того, антенны демаскировали командирские машины. Общее руководство на уровне батальон– бригада осуществлялось офицерами связи.

В конце концов, собравшись с силами, создав подавляющее превосходство в людях и технике, в том числе 498 танков и 385 бронемашин, в конце августа 1939 года врагу показали «япону мать». Основную роль в окружении группировки противника сыграли не танковые части – их распределили по стрелковым соединениям, а «бронированная кавалерия» – 9-я и 8-я мотоброневые бригады. Это была их лебединая песня, в 1941 году пушечные БА с противопульной броней исчезли со сцены совершенно незаметно.

Всего в ходе конфликта советской стороной безвозвратно было потеряно 124 бронеавтомобиля (еще 209 получили боевые повреждения и требовали ремонта «различной степени тяжести») и 253 танка (в том числе 186 единиц БТ-5 и БТ-7, 12 «химических машин» и 8 пушечных Т-26). Погибли и пропали без вести, по неполным данным, 695 танкистов, среди них – комбриг М.П. Яковлев, а 864 получили ранения.

Большие пески и пески Дальние достались Монголии, уж не знаю, может, там сегодня яблони цветут. А все равно бронетанковый маршал П.С. Рыбалко отчего-то считал, что на Халхин-Голе «мы опозорились на весь мир». А маршал М.В. Захаров написал: «События в районе реки Халхин-Гол вскрыли ряд недостатков в боевой подготовке войск. Эти недостатки явились отчасти следствием того, что уставы и ряд наставлений были изъяты под тем предлогом, что они в основном писались лицами, которые были посажены в тюрьмы или расстреляны. Новых же уставов и наставлений создать не успели».

Высший класс! Если, к примеру, вредитель М.Н. Тухачевский требовал, чтобы современный боец обладал «способностью к целесообразному и продуктивному использованию передовой техники», значит, теперь надо делать все наоборот, и вообще наше тактическое искусство развивается «на стержне высокого политико-морального уровня… Сила классового воспитания, проводимая нашей партией, является могучей силой, и притом силой только Красной Армии». И незачем «классовому бойцу» и «классовому командиру» морочить голову косинусами! Так, с 1938 года на танки Т-26 устанавливали стабилизированный в вертикальной плоскости прицел ТОС, но не прошло и года, как его начали снимать – «из-за трудности освоения личным составом». И Жукову в полной мере можно проявлять свой самобытный талант, не оглядываясь на уставы, которые «создать не успели». Не в них, объяснил Сталин, сила армии, не в профессиональной подготовке: «Главная сила армии заключается в том, правильна или неправильна политика правительства в стране… При правильной политике даже средние командиры могут сделать гораздо больше, чем самые способные командиры буржуазных государств».

Недостатки в организации войск в августе 1939 года обсуждала специальная комиссия под председательством Г.И. Кулика. В нее вошли начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников, патриархи «клана кавалеристов» – С.М. Буденный, Б.М. Щаденко, С.К. Тимошенко, М.П. Ковалев, К.А. Мерецков и другие. Касаемо существующей организации танковых войск, начальник Автобронетанкового управления комкор Д.Г. Павлов поставил вопрос о необходимости таких структур, как танковые корпуса. Командарм 1 ранга Б.М. Шапошников предложил их ликвидировать, сказав, что «вряд ли сложатся такие условия прорыва, в которых будут использоваться целые мехкорпуса», а командарм 1 ранга Г.И. Кулик уверенно заявил, что с такой махиной штаб корпуса не справится: «С точки зрения управления командир мехкорпуса не сможет объединить в своих руках приданную ему пехоту и обеспечивающую артиллерию. Внезапное рейдирование целого мехкорпуса в тылу противника я исключаю. Противник, несомненно, вовремя обнаружит маневр мехкорпуса и будет ему противодействовать. В связи с громадным ростом средств ПТО я также отрицаю при прорыве самостоятельные действия танков, они должны действовать в тесной связи с пехотой». Против скоропалительных решений выступил маршал С.М. Буденный, резонно заметивший, что разогнать управления танковых корпусов – дело нетрудное, а вот если вдруг надобность в рейдировании возникнет и понадобится бросить в прорыв ударную группу, то создавать и сколачивать ее штаб придется уже в ходе боевых действий и саму группу придется формировать из случайных частей. И вот тогда импровизированный штаб определенно с управлением не справится. Может, и недоставало Семену Михайловичу образования, но здравого смысла и опыта глубоких рейдов было не занимать.

В итоге комиссия рекомендовала танковые корпуса оставить, но исключить из них стрелково-пулеметные бригады, из состава танковых бригад – стрелково-пулеметные батальоны, то есть фактически исключить возможность самостоятельных действий. Танковые соединения должны были оказывать содействие пехоте и кавалерии, а не «увлекаться рейдированием». Танковый корпус иногда может действовать самостоятельно, когда противник расстроен и не способен обороняться, – чисто кавалерийская задача: преследование разбитого неприятеля.

По сути дела, вместе с «вредителями» в безымянной могиле хоронили и теорию глубокой операции: «Глубокое изучение военно-научных проблем, разработка принципиальных вопросов вождения войск стали заменяться узкими, чисто прикладными их решениями – ползучим эмпиризмом. А стратегия как наука и учебная дисциплина в военных академиях вообще не стала изучаться. Все это явилось результатом не только необоснованных репрессий, но и того тупика, в котором оказались общественные науки, в том числе и военные. Военная теория сводилась по существу к составлению мозаики из высказываний Сталина по военным вопросам. Теория глубокой операции стала подвергаться сомнению на том основании, что о ней нет высказываний Сталина, что ее создатели – «враги народа». Такие ее элементы, как, например, самостоятельные действия мотомеханизированных и кавалерийских соединений впереди фронта и в оперативной глубине противника, назывались даже вредительскими и по этой вздорной причине отвергались».