Читать онлайн «Государевы вольнодумцы. Загадка Русского Средневековья». Страница 34

Вопрос о казни еретиков был только одним из резко поставленных пред русским сознанием больших вопросов, которые подняты были сложным еретическим брожением, неслучайно параллельным современному общеевропейскому предреформационному и реформационному кризису. Нельзя сводить выяснение сути ереси жидовствующих к одному только узкому тезису юдаизма, как это делает Голубинский. Бесспорно, что для некоторой и, может быть, самой первоначальной группы жидовствующих именно в Новгороде, как свидетельствует преподобный Иосиф, возврат к Ветхому Завету был наиболее интригующим догматом. Если Мессия еще не пришел, если и Христос не воскресал, то Ветхий Завет обязателен. Оттого, утверждает Иосиф, еретики «всегда собирающеся тайно на всех местах, идеже кто обреташеся, и жертвы жидовские жряху и пасху жидовскую и праздники жидовские творяху». Поскольку и у евреев со времени разрушения Иерусалимского храма в 164 году по Р.Х. культ кровавых жертв фактически упразднен, кроме обряда ритуального выпускания крови при убиении животных в пищу, постольку и здесь надо понимать слова преподобного Иосифа только в применении к жертвам бескровным, т. е. ритуальным блюдам субботним и пасхальным. От обязательной практики обрезания сами ересиархи удержали ярых первых прозелитов. И обрезание практиковалось только некоторыми, особенно зарвавшимися энтузиастами. Евреев никогда не привлекало полное обращение гоев в юдаизм. Иудейство закрепилось на первобытном, этнически замкнутом, кровном национализме. Еще из эпохи новозаветной нам известна иудейская практика задерживания прозелитов на предварительной ступени «пришельцев врат», верующих третьего разряда, а не «пришельцев правды», удостоенных и обрезания. В данном случае пропаганда иудеев, принадлежавших к своему свободомыслящему меньшинству, была главным образом заинтересована в отрицательном результате, в расшатывании русской православной стойкости во имя какого угодно вольномыслия. Это и психологически было более верно рассчитано. Резкая замена христианства только иудейством была бы для русских людей того времени наиболее загадочной и необъяснимой. Теперь же, на фоне общеевропейского перехода от средневекового к новому мировоззрению, широкое свободомыслие наиболее отвечало запросам момента. Неопределенность и пестрота еретических доктрин сознавалась и самими участниками их интимных и салонных разговоров. Великий князь, каясь Иосифу, говорил: «И аз де и ведал их, ересь их, да и сказал ему, которую держал Алексей протопоп ересь и которую держал Федор Курицын». Да и о самом Схарии, как мы видели, Иосиф говорит как об астрологе и чернокнижнике. Таким образом, тезис о неотменяемости Ветхого Завета, который особенно привлек внимание полемиста Иосифа, действительно занимает свое место в пропаганде, но не столь исключительное, как это казалось Иосифу. Можно себе представить, как поражались и сбивались с толку примитивные неискушенные в теоретических дискуссиях головы простых новгородских начетчиков. С одной стороны, первая и большая заповедь закона о единстве Божества, а с другой — христианская Святая Троица. С одной стороны, апостол Иоанн Богослов давно утверждал, что уже «последняя година есть», а вот Второго Пришествия полторы тысячи лет нет как нет. И из святых отцов Ефрем Сирин в конце IV века писал: «се грядет Господь судити живым и мертвым», и вот более тысячи лет это не исполняется. Даже и современные нам, не вышколенные умы могут теряться перед такими вопросами. Такого рода психологическое расшатывание для начала было подобно распахиванию почвы, в которую всеивались модные астрологические доктрины. О Федоре Курицыне и протопопе Алексее Иосиф сообщает: «Звездозаконию бо прилежаху и многим баснотворениям, и астрологи, и чародейству, и чернокнижию, сего ради мнози к ним уклонишася и погрязоша в глубине отступления».

Магия и чернокнижие, в свою очередь, были тоже привлекательной приманкой, как всякая сфера чудесного, для людей мало книжных и просто невежественных, после чего люди становились податливы на всякого рода критицизм и рационализм в реформационном духе. Сам же Иосиф Волоколамский, преувеличивающий роль юдаистической догматики в этом движении, признает в нем доктринальную пестроту и приспособительное многообразие. Зачинщики ереси, по его словам: «Их же видяху благоразумных и писания божественные ведящих, тех еще в жидовство не смеюще приводите, но некие главизны божественного писания Ветхого же Завета и Нового накриво сказующе и к своей ереси прехытряюще, и баснословия некая и звездозакония учаху, и по звездам смотрите и строите рожение и житие человеческое, а писание божественное презирати, яко ничтоже суще и непотребно суще человеком; простейших же на жидовство учаху: аще кто и не отступи в жидовство, то мнози научишася от них писания божественная укоряти». Таким образом, характерной для ереси чертой является соблазн общего вольнодумства; ослепление примитивов новинками рационализма и неведомого им дотоле якобы научного знания. Это типичное переживание европейского человека, вырывавшегося из Средневековья в жизнерадостный светлый мир Возрождения. Первый же борец против жидовства, архиепископ Геннадий, обращаясь к Собору 1490 года, предупреждает, что людям, неосведомленным в новой литературе, опасно состязаться с жидовствующими на теоретической почве. В самой богословской области Геннадий признает свою отсталость по части патрологической[8] письменности. У еретиков оказываются христианские писатели в лучших собраниях, чем у Геннадия. У них же имеется и богатая литература опровержений христианства иудейскими полемистами. Весь идеологический комплекс рационалистического критицизма, по свидетельству Иосифа, порождал ряд отрицаний типично реформационного характера. Еретики отрицали: видимую церковь, монашество, культ икон и мощей. Это была уже тень реформации, осенившая своим крылом смежную с Западной Европой часть Древней Руси. В комплекс психологии Ренессанса входил и либертинизм нравственный. Иосиф, не без достаточных оснований, характеризует наших жидовствующих как с цепи сорвавшихся либертинистов. Они, по его словам, «упивались, объедались и сквернились блудом».

Как общество тайное, движение жидовствующих не могло быть движением массовым. По признаку секретности оно было по-своему аристократично. Разбираясь критически в противоречиях свидетельств Иосифа, можно из них же извлечь твердые данные по вопросу о широте жидовствующей пропаганды. Иосиф пишет: «толики души погубиша, их же и исчести не мощно»; или: «отведоша от церкви множество несведомо». А параллельно с этим Иосиф в письме к духовнику великого князя говорит: «И только бы государь восхотел их искоренити, ино бы вскоре искоренил, — поймал двух или трех еретиков, и они всех скажут». Выходит, еретиков только кучка, а не масса. Это и сообразно с природой тайного общества. Да и после соборного суда 1504 года в Волоколамский монастырь посылается на покаяние всего один еретик. Но около тайного ядра рождалась и некая широкая периферия с соблазнами более туманными и неопределенными, скорее всего, по части астрологии и оккультных знаний. Сам же Иосиф пишет: «Аше кто и не отступи в жидовство, то мнози научишеся от них писания божественная укаряти и на торжищах и в домах о вере любопрения творяху и сомнения имееху». Характерность этих периферических тем для жидовствующей пропаганды подтверждается и сохранившимися остатками истребленной литературы самих жидовствующих, и полемической, и апологетической литературой, переводной и оригинальной, направленной против них.

В интересах жидовствующей и вообще вольномысленной пропаганды было — ослепить малоосведомленных русских идеей искаженности ветхозаветной Библии, на которую оперлась вся христианская церковь, т. е. опорочить греческий и славянский перевод LXX[9]. Бесспорно еврейский оригинал благоприятнее для иудейского истолкования мессианских пророчеств, чем более древний (с точки зрения буквы) греческий текст LXX. Поэтому привыкшие к аргументам от буквы писания иудеи постарались перевести на живой разговорный русский язык некоторые части Библии. Сохранилось Пятикнижие Моисеево, в котором принятый церковнославянский текст по местам смело переработан по еврейскому оригиналу и в духе еврейского понимания масоретского текста и передан русским языком XV–XVII столетия с примесью белоруссизмов. Явный знак происхождения этого литературного документа на почве Литовской Руси.

Известна еще так называемая «Псалтирь Жидовствующих» (издание проф. Сперанского). Это агитационный псевдоним для обольщения неискушенных читателей с подложным штемпелем перевода с еврейского на русский будто бы «благословением и приказанием святейшего Филиппа митрополита всее Руси» (1409–1431). Это не Псалтирь и не псалмы, а просто молитвы, в числе 74-х, более краткие по объему, чем псалмы, но подобные им по языку и построению, как и все иудейское и христианское богослужение. Целью этой псевдо-Псалтири было отвлечение от Псалтири канонической, в которой христианская мысль поражается яркими пророчествами о евангельском Христе.