Читать онлайн «Государевы вольнодумцы. Загадка Русского Средневековья». Страница 2

8 ноября 1470 года под благовестный звон софийских колоколов пестрая свита киевлян вступила в Великий Новгород. Дробно стучали копыта коней о сосновые плахи мостовых, колыхались парчовые стяги, гордо подбоченясь, ехали гайдуки.

Увы, торжество встречи было омрачено печальным событием: три дня назад в своих покоях тихо опочил новгородский архиепископ Иона. Осиротела огромная паства. С кончиной владыки рухнул хрупкий мост между двумя враждующими партиями, поделившими Великий Новгород пополам, подобно мутному Волхову. Пришло время выбирать — покориться Москве, либо с помощью Литвы отстаивать свою независимость. Прибытие князя Михаила усиливало «литовскую партию», в числе которой стояли умная и волевая боярыня Марфа Борецкая и ее сын Дмитрий, только что избранный степенным посадником. Казалось бы, противники Москвы могли торжествовать, однако на лицах их вождей лежала печать тревоги. Смерть владыки поменяла весь расклад, и теперь судьба республики напрямую зависела от того, чей кандидат наденет белый клобук новгородского владыки.

Предстоящие выборы архиепископа затмили собой приезд нового князя. Что князь? — наемник на жалованье, не понравился — завтра же вече укажет ему «путь чист». А за владыкой несметные богатства Софийского дома, духовенство бесчисленных храмов и монастырей, сонм мирских слуг, лучший новгородский полк, но главное — власть духовная, которой не смеют ослушаться ни заносчивый боярин, ни простой смерд.

Княжеская резиденция со времен Рюрика находилась на Городище, в трех верстах от Новгорода. Сейчас ее занимали московские наместники, и, чтобы не обострять и без того раскаленные отношения с Москвой, их решили пока там оставить. Князя Михаила Олельковича поселили на Ярославовом дворе, а его многочисленную свиту разместили по монастырям и постоялым дворам, что не могло не обидеть самолюбивых киевлян. Зато Захария Скара и его помощники могли быть довольны — они оказались в самой гуще городской жизни, получив возможность наблюдать ее изнутри.

Новгород того времени производил сильное впечатление на всех, кто видел его впервые. Он был разумно спланирован, хорошо содержался и своей чистотой выгодно отличался от Киева или старинной Вильны (Вильнюса). Город напоминал собой человеческий организм. Его головой был детинец, ремесленные слободы — руками и ногами, торг — чревом, а его легкими было огромное озеро, влажное дыхание которого доносилось с юга. Город вел деятельный образ жизни, неплохо питался и одевался. Его движения были размашисты и исполнены особенной живости. Эта живость чувствовалась и в том, как люди шли, ехали, торговались, ругались, зубоскалили, топтались на морозе, окликали другу друга, рубили дрова и несли воду. Она чувствовалась в каждом движении, в переменчивых выражениях лиц, в гримасах и блеске глаз. Если человек злился, он кричал, махал руками, лез в драку, если что-то рассказывал, то во весь голос, если смеялся, то во всю глотку. Это были свободные люди, упрямые, настырные, недоверчивые, привыкшие самолично решать свои дела.

В городе великое множество церквей, вокруг которых протекала вся жизнь новгородцев от рождения и до смерти. Белое духовенство не было замкнутой кастой, клирики почти не отличалось от мирян даже внешне, они одевались в обычную одежду и только на головах носили большие валяные шляпы, под которыми скрывалась выбритая тонзура, она же «гуменцо» или «поповская плешь». Вчерашний мирянин мог стать священником, а вчерашний священник завтра мог стать мирянином. Священнослужителей для своих храмов прихожане нанимали за плату и могли уволить, если они их чем-то не устраивали. Все они были женатыми, семейными людьми. Более того, вдовые или неженатые попы считались неполноценными, ибо их подозревали в греховном сожительстве, а значит, их молитвы были неугодны Богу. Присущая новгородцам страсть к торговле не миновала и местное духовенство. Церкви в Новгороде служили товарными складами, как будто Христос вовсе и не изгонял торгашей из храма. Не только в подвалах, но и прямо у алтаря можно было видеть бочки с воском, мешки с меховой рухлядью.

Поскольку новгородское духовенство помимо прочего заведовало в Новгороде торговыми весами и мерами, легко предположить, что именно на этой почве и состоялось первое знакомство Захарии Скары со своими будущими прозелитами. (Прозелит — человек, принявший новую веру. Прозелитизм в современном значении означает стремление обращать других в свою религию. — В.С.)

История иудейского прозелитизма уходит в далекое прошлое. Прозелитами вначале назывались иноземцы-язычники, жившие среди иудеев и выразившие готовность перейти в иудаизм, чтобы получить возможность участвовать в жизни еврейского государства. Со временем количество прозелитов стало расти, что вызывало недовольство сторонников этнической чистоты еврейства. Прозелитом, кстати, был печально известный царь Ирод, идумеянин по рождению. Чтобы отделить евреев по рождению от прозелитов, был введен длительный «кандидатский стаж», во время прохождения которого прозелиты именовались «пришельцами врат», поскольку они могли участвовать в богослужениях, не переступая врат притвора храма. И только избранные прозелиты, всецело принявшие иудейскую веру и удостоенные обрезания, получали право называться «пришельцами правды», «сынами завета», «совершенными израильтянами».

В Средние века раввинистические общины закрылись в себе, подобно личинкам в коконе, в них выработалась особая чувствительность к вопросам чистоты крови. Среди раввинистов в ходу было выражение: «прозелит причиняет такое же беспокойство, как чесотка», что воспринималось как религиозное запрещение прозелитизма. Все это имело результатом безразличие ортодоксальных иудеев к проповедничеству среди «гоев».

Напротив, караимы были прирожденными проповедниками и активно вербовали прозелитов в тех странах, куда их забрасывала судьба. Стремясь «вырваться из еврейского загона», они охотно общались и с христианами и с мусульманами, делая упор на то, что сближало, а не разъединяло их религии. Веруя в Единого Бога, они признавали великими пророками наряду с Моисеем Иисуса и Мухаммеда, изучали не только Ветхий Завет, но и Новый Завет и Коран.

Во второй половине пятнадцатого века во многих странах Европы были приняты законы, под страхом смерти запрещающие обращение христиан в иудейство. В Испании, Португалии и других странах начались массовые избиения евреев. Спасаясь от преследований, огромные массы марранов — крещеных евреев, втайне сохранивших верность иудаизму, хлынули с запада на восток, в Литву и Польшу. Здесь их враждебно встретила католическая церковь, опасавшаяся иудейского влияния на свою паству. Поэтому раввинистические общины старались не давать повода для обвинений в прозелитизме и с тревогой относились к караимской пропаганде. Живший в ту пору в Киеве знаменитый раввин Моше Яаков по прозвищу Моше Изгнанник даже написал по этому поводу специальный трактат. Но никакие трактаты не могли поколебать прозелитизма караимов. Из-за чрезмерной строгости караимских брачных законов, а также военных потерь их численность неуклонно сокращалась. Поэтому привлечение новых членов к караимскому вероучению было не только делом религиозного рвения, но и общинной необходимости.

…Но вернемся в Новгород 1470 года. Первым со Скарой познакомился живший на Торговой стороне священник Денис. Заинтригованный новым знакомством Денис вскоре привел с собой протопопа Алексея. Дом Алексея на Михайловой улице считался в Новгороде чем-то вроде дискуссионного клуба. Здесь собирались образованные книжники, народ, по преимуществу, духовный: софийский протопоп Гавриил, диаконы Гридя Клоч и Наум, зять протопопа Алексея Иван Максимов. Захаживали сюда и миряне, среди которых выделялся молодой боярин Григорий Тучин, сын посадника. Именно этим людям было суждено стать ядром будущего еретического сообщества.

Впоследствии исследователи ереси будут ломать голову над вопросом: как случилось, что всего за несколько месяцев приезжий иностранец сумел поколебать в христианской вере профессиональных служителей православной христианской церкви, причем людей просвещенных, мыслящих, умудренных книжным знанием? Но не будем забывать, что именно книжные люди легче поддаются воздействию сильного интеллекта, а Захария Скара таковым, безусловно, обладал. Кроме того, он был выдающимся знатоком Ветхого Завета — священной книги не только иудеев, но и христиан.