Читать онлайн «Записки археографа». Страница 24

Но церковь смотрит на холостяка оптимистическим взглядом. Нифонт не сторонник слишком больших епитимий для грешивших по молодости. Илья, будущий новгородский архиепископ, а во время создания Вопрошания всего лишь приходский священник, спрашивал у Нифонта: «аже боудоуть душегоубьци, и не имоуть законьныхъ женъ, како дьржати имъ опитемья? – И не повелѣ, зане молоди; и пакы оженѧться и състарѣютьсѧ, тоже, рече, даи опитемью»[267].

Итогом постоянного воздействия духовника должен был стать венчальный брак. В предвкушении его духовник даёт причастие жениху, даже если он и находился под епитимьей и причащаться не должен, рассчитывая на то, что епитимью вчерашний холостяк будет нести уже семейным человеком[268].

Быт семейного человека продолжал оставаться под контролем церкви. Он был чреват другими осложнениями. С одной стороны, создавалась возможность сплотить семью на основе общей – мужа и жены – ответственности за жизнь и поступки каждого из членов семьи. Нифонт очень одобрительно отнёсся к предложению Кирика об общем покаянии мужа и жены: «Достоить, рече, велми волею; яко и дроугъ ко дроугоу и братъ братоу добро есть, тако и мальженома»[269].

С другой стороны, целый ряд неясностей и спорных моментов возникал перед духовниками при попытке регулировать интимную жизнь своих «духовных детей».

В отличие от своих предшественников, сочинения которых использовались Нифонтом и его сотрудниками, новгородский епископ руководствовался принципом «во своей бо жене нетоуть греха»[270]. Этот принцип ощущается при решении всех случае регулирования интимной жизни. Нифонт «разгневася», когда услышал о духовниках, не дающих причастие, «аже в великыи пость съвкоуплАеться с женою своею». Ссылки на авторитет митрополита Георгия, к которым прибег Кирик для оправдания воздержания в Великий пост, не имели успеха в глазах Нифонта, вызвав новый поток возражений[271]. «Разгнѣвася: ци оучите рече, въздержатисѧ въ говѣние t женъ? Грѣхъ вы въ томь!»

 Кирик нашёл другое правило, приписанное каким-то святым, запрещающее «съвкупление» после причастия[272]. Это ограничение вновь не было поддержано Нифонтом. Прежде всего оно не годится для молодожёнов: «А по законоу поимающасѧ малжена, аже сѧ годить и причащавшемасѧ има, имѣти има съвкупление тои нощи несть взбраньно. Тѣм бо тѣломь и оною едино тѣло бываеть. Ци не могли быша псати свѧтии, оже велѧть причащатисѧ има, тоуже и блюстися веляше? – Такоже и женитвѣ нѣтоу опитемьи ни г днии, ни мужеви, ни женѣ»[273].

«Аже будуть молоди, а не мочи начнуть, то нетуть беды»[274], – продолжил свои рассуждения о молодожёнах новгородский епископ.

В отличие от этих, выдуманных чересчур ретивыми духовниками проблем, Нифонта волновали более серьезные вопросы. Признаки тревоги за будущую семейную жизнь чувствуются уже в статье, где идёт речь о молодоженах: «Аще кто хощеть женитисѧ, дабы ся охабиль блоуда м днии, или за и, то вѣнчаль бы сѧ»[275]. Опасность исходила и от «невоздержанности» одного из супругов и, что представляло наибольшую опасность, со стороны сохранения старых, дохристианских норм брака, ещё уживавшихся в быту русских людей XII в. Они нашли своё отражение в существовании института, сходного с римско-византийским конкубинатом, – в семьях, существовавших одновременно с законно оформленным церковью браком. Этот обычай вызывал большое количество вопросов, обращённых к епископу. Показательно, что у некоторых священников эта вторая семья воспринималась как наименьшее зло: «А сего прашахъ: аже велѣль бѧше некоторыи попъ сынови: «Аже сѧ не можешь оудрьжати, боуди съ одною»[276].

В другом случае уже сам Кирик пытается выяснить, можно ли дать причастие тому, кто грешит «съ одною» и хотя покаялся, но собирается «пакы опѧть на тоже възвратитьсѧ», а также «которое лоуче», «оже, владыко, се друзии наложници водѧть яве и дѣтѧ родѧть, яко со своею, и дроузи съ многыми отаи робами: которое лоуче?

– Не добро, рече, ни се, ни оно», – решительно заключил Нифонт»[277].

Нифонт отверг все попытки посягнуть на законный, освящённый церковью брак, уравняв конкубинат с другими формами нарушения супружеской верности.

В том случае, если усилия церкви по сохранению семьи не завершались успехом, то приходилось прибегнуть к крайней мере – «роспусту» – разводу.

Расторжение брака тоже целиком находилось в юрисдикции церкви, как об этом свидетельствует один из древнейших документов русского церковного права – Устав кн. Владимира[278]. «Немотивированный», с точки зрения церкви, развод запрещался. Византийское право признавало уважительными причинами, позволявшими требовать мужу развод:

• прелюбодеяние жены;

• злоумышление жены против жизни мужа, или сокрытие злоумышления на мужа со стороны других, если жена об этом знала;

• болезнь жены проказой.

Причинами, позволявшими требовать развод со стороны жены, считались:

• если брак бесплоден в течение трёх лет;

• злоумышление мужа или сокрытие злоумышления против жизни жены;

• болезнь мужа проказой[279].

Церковный устав Ярослава предусматривал инициативу развода только для мужчин. Среди причин, позволявших требовать расторжение брака, указывались:

• утайка от мужа злоумышления на жизнь князя;

• прелюбодеяние жены, заверенное «добрыми послухы» или самим свидетелем – мужем;

• попытка отравить своего мужа «зелием» или сокрытие подобных злоумышлений, предпринимаемых «иными людьми»;

• «еже жена без мужня слова иметь с чиюждиими людьми ходити или пити или ясти, или опроче дом своего спати», а также «ходити по игрищам, или в дни, или в нощи»;

• и, наконец, если жена «наведеть тати, велить покрасти двор мужа своего» или церковь[280].

В этом перечне вин ясно проступает отличие от норм византийского права, которое можно объяснить только уступкой пережиткам патриархата. С проблемой расторжения брака приходилось сталкиваться и новгородскому епископу. Он угрожал «тому, который роспускаеться, а со инемь совокупляеться», то есть инициатору развода, отлучением от причастия на всю жизнь, пожизненным покаянием.

Нифонту не была свойственна точка зрения Устава Ярослава. Прекрасное знание норм византийского права нашло своё отражение в предоставлении инициативы разводов по некоторым случаям женщине. Нифонт охранял имущество жены, разрешая развод тогда, когда муж, имевший большой долг, «а порты ея грабити начнеть или пропиваеть или ино зло».

Статья о «роспусте» – разводе, сообщённая Нифонтом, интересна как доказательство сохранения в браке раздельной собственности супругов. В Вопрошании сохраняется право мужа расторгнуть брак в случае измены жены; возможность жены возбудить развод по этому поводу не оговаривается.

Большая группа статей посвящена семейной жизни духовенства (ст. 19, 20, 26-29, 77, 78, 80-82, 84; Савв. 4, 6, 17). Постановления по этому вопросу пронизаны стремлением примирить мирской образ жизни приходских священников с исполнением ими духовнических обязанностей, добиться того, чтобы семья священника стала образцом применения христианства в быту. Византийские образцы и в этом случае не могли стать точным образцом для подражания, так как местные условия значительно отличались от византийских. «Достоить ли попоу своеи женѣ молитва творити всѧкая, – спрашивал Кирик, – или в селѣ, или сдѣ? – По всей грьчьстѣй земли и области не дають своимь женамъ попове. Аже не боудеть иного попа близь, а сътворити»[281].

Нехватка священников заставляет отказаться от обычаев «грьчьстей земли». Это правило убедительно опровергает утверждение Е. Голубинского о якобы «великом изобилии» священников в домонгольский период[282]. Исполнение обязанностей священника заставляло более тщательно регламентировать его личную жизнь: «попоу бѣлцю бывшю съ своею женою предъ слоужбой днемь, лзѣ слоужити, ополоскавшесѧ или не мывшесѧ»[283]. Но и здесь Нифонт верен принципам, высказанным им для светских людей. Они распространяются в значительной степени на священников. В том случае, если священник нарушает запрещение быть с женой перед службой, Нифонт советует: «Расмотривше, …аже молодь и не въздерьжливъ, не боронити… а лоуче не запрещати силою, али болен трехъ»[284].

Жизнь священника и его семьи разворачивалась перед глазами прихожан. Моральный авторитет церкви определялся моралью самих представителей духовенства. Отсюда понятно стремление новгородского владыки прибегать к крайним мерам, когда приходилось сталкиваться с нарушениями норм брака со стороны духовенства. Прежде всего, Нифонт стремился оградить клир от проникновения туда лиц, уже запятнавших себя блудом.