Читать онлайн «Записки археографа». Страница 12

Ст. 35 ЗИСД говорит, что невенчанные жёны были даже у представителей клира (!). Это положение вызывает осуждение у митрополита: «Аще не венчался будеть с женою диак, недостоин поповьства».

Дальнейшее содержание этой статьи свидетельствует, однако, о широком распространении семьи, не освящённой церковью, с чем митрополит не мог не считаться. Для того, чтобы дьяк стал священником, ему достаточно «венчатися, аще и дети будуть»[90].

Языческие обычаи обличаются в пространной ст. 102, переведённой из какого-то византийского поучения. Очень интересна ст. 127, свидетельствовавшая о причудливом переплетении язычества и христианства: языческого поклонения «роду и рожаницам», культу предков и христианскому поклонению Богородице.

Часть духовенства прямо содействовала отправлению старых языческих обычаев, что вызывало протест митрополита. «Аще кто крестить вторую трапезу роду и рожаницам трепарем святыя Богородица, и той ясть и пиеть, да будет проклять»[91].

Критика христианства в условиях роста народных волнений и активизации язычества, обозначавшаяся так ясно во второй половине 60-х – начале 70-х гг. XI в., привела к появлению скептического отношения к важнейшим обрядам новой религии. Критики христианства на Руси отказывались почитать обряд причащения: «и комкания не мнить тела Христова»[92]. Подобные сомнения в одном из важнейших таинств христианства разрушали всю систему таинств христианства, подрывали связь между духовенством, церковью и жителями Древней Руси, так как отсюда логически вытекала необязательность исповеди и покаяния.

Критика христианства принимает также форму отрицания церковной иерархии, что также вызывало самое решительное осуждение со стороны митрополита: «Иже не мнить церковных санов богом даных апостол, да будеть проклят».

В ЗИСД содержатся статьи, специально посвящённые взаимоотношениям между духовенством и «покаяльными детьми». ЗИСД требует постоянного контроля над верующими со стороны духовенства. Наиболее ранний возраст для кающихся, упомянутый в этом документе, 8-10 лет[93]. Принцип несменяемости духовника ещё не успел оформиться в русской церкви ко второй половине XI в. Верующие могут сменить духовника, если он «отидеть далече», не передав своих «духовных детей» другому священнику.

В случае смерти духовника его прихожане не обязательно должны следовать его предсмертному совету в выборе нового «отца духовного», если это «нелюбо будеть детем». «Покаяние бо водно есть» – провозглашает ЗИСД. Церковь, тем не менее, стремилась поддержать постоянных духовников, ограничивать переходы верующих от одного к другому Сменить «отца духовного» можно было в тех случаях, когда священник оказывался «лют или невежа», блудник или человек, которого осуждают, – «на нь молвять». Однако окончательное право сменить «отца духовного» зависело от высших церковных органов[94].

Церковь отказывала верующим в праве критиковать такого священника. У него нужно было продолжать причащаться, «яко свята… а не грешна». Прекратить исповедание и причащаться у такого «святого» можно было лишь тогда, когда ему вообще запретили «литургисати»[95]. Право исповеди создавало возможность поставить под контроль церкви семью. Мужу и жене разрешалось исповедоваться у одного священника; вмешательство церкви в дела семьи проявлялось в требовании обязательного венчального брака и крещения, а также в регламентации интимной жизни[96].

Вопрос о поставлении священников занял важное место в ЗИСД. И здесь мы сталкиваемся с сильным влиянием старых дохристианских обычаев. Среди кандидатов в священники упоминаются дьякон, имеющий семью, не освящённую венчальным браком (ст. 35); язычник, совершивший любой грех, кроме убийства, но крестившийся и поэтому получивший возможность стать священником (ст. 83). В самом общем виде требования к будущим священникам сформулированы в ст. 61 ЗИСД: «Аще кто научится грамоте, и будет души не погубил, и жену понял девою, и будеть в татьбе не вязань, но ин грех сътворил да покается о нех ко отцу, и съхранеть епитемию, будет попом»[97].

Влияние западного католического права, проникшее в ЗИСД через южно- и западнославянские источники, сказалось в установлении размера епитимии в зависимости от места в клире: «Аще кто в гневе раскровавитца, а постится 70 дней, а поклон 200, а поп лето, а епископ 5 лет, а калугы 3 лет, а простець 8 дней»[98].

Однако в принципиальных вопросах, определявших статус духовенства, митрополит Георгий опирался на положения византийского канонического права. Здесь проявилось критическое отношение митрополита к источникам, использованным в ЗИСД. Так, несомненна полемическая заострённость использования митрополитом постановления Гангрского собора. Он цитирует довольно точно 4-е правило этого поместного собора, в котором проклинались отказавшиеся причащаться у женатого священника: «Аще кто разсмотряет от попа женатаго акы неподобно служившему, приношениа не примата, да будет проклят»[99].

Использование этого правила в ЗИСД носило подчёркнуто антика-толический характер, так как Гангрский собор западной церковью не признавался, и в католической церкви развилось положение о безбрачии священника.

Значительный интерес представляет вопрос об оценке взаимоотношений с «латинянами» в ЗИСД. Этот вопрос всегда являлся свидетельством внешнеполитической ориентации русской церкви и древнерусского государства. В епитимийнике митрополита Георгия содержится следующая формула русско-латинских отношений: «В латинскую церковь не подобает входити, ни пити с ними из единой чаши; ни ясти, ни понагия им дата»[100].

Эта формулировка ЗИСД близка к «Слову о вере крестьянской и о латинской», которое приписывается игумену Печерского монастыря Феодосию. Последний, обращаясь к князю Изяславу, убеждал его: «Вере же латиньстей не прелучайте ни обычая их держати, и комканья их бегати… ни с ним из единого судна ясти, ни пити, ни брашно их приимати»[101].

Сходство между нормами ЗИСД и «Слова» очевидно.

Близость митрополита Георгия и Феодосия Печерского, отмеченная в Вопрошании Кириковом, подтверждается и при сравнении епитимийника митрополита Георгия и «Слова» Феодосия Печерского. Эта близость не ограничивалась тем, что «Феодос… у митрополита слышав, напсал», а распространялась и на политические симпатии этих крупнейших деятелей древнерусской церкви своего времени. Тесные связи великого князя Изяслава Ярославича с католическими странами тревожили не только Феодосия, но и главу русской церкви митрополита Георгия.

С исторической ситуацией конца 60-х гг. связана, как нам кажется, ст. 89 ЗИСД: «Аще кто убиеть разбойника или ратнаго на нь пришедша, да прииметь епитемию за поллета за пролитие крове и засмотревше житие его»[102]. Представляется возможным высказать предположение, что она появилась в обстановке борьбы против польских войск, вторгшихся на Русь в 1069 г.

Епитимийник, возникший в начале 70-х гг. XI в., когда по всей Руси прокатились народные восстания, не мог не отразить социальные проблемы общества. Статьи ЗИСД интересны тем, что в них упоминаются не рабы – собирательный термин для обозначения различных категорий зависимого населения в большинстве церковных документов, – а челядины, хорошо известные по древнейшим памятникам светского права – договорам Руси с Византией и Русской Правде. Владелец, убивший челядина, назывался епитимьей «разбойник». Запрещалась продажа челядина «поганым» под угрозой отлучения от причастия на год, «а поклона колико ему отець духовный повелить»[103].

В ЗИСД мы находим ещё один источник установления зависимости, который отсутствует в Русской Правде: продажу детей. Митрополит рассматривает два случая: продажу ребенка, когда родители не объясняют причины этого поступка, и продажу, вызванную бедностью. В последнем случае епитимья сокращается: «Аще мати продасть детя свое, пост 8 лет; аще не имея продасть, 6 лет, а поклон 200 на день»[104].

«Заповедь ко исповедающимся сыном и дщерем», возникшая в начале 70-х гг. XI в., объединила в своем составе оригинальные статьи, принадлежащие митрополиту Георгию, с положениями, содержащимися в южно- и западнославянских епитимийниках и применимыми в условиях деятельности древнерусской церкви XI в. В содержании епитимийника сказывается сильное влияние дохристианских, языческих обычаев на различные стороны жизни древнерусского общества.

Этот памятник может использоваться как источник по истории Киевской Руси второй половины XI в. «Заповедь ко исповедающимся сыном и дщерем» остаётся ещё мало изученным документом и нуждается в дальнейшем исследовании.