Читать онлайн «Истоки славянской письменности». Страница 36

Во всяком случае, принятие нашей версии позволит объяснить многие загадки этрусской истории и примирить на данный момент противоборствующие научные гипотезы происхождения этрусков (северную и восточную).

Однако вернёмся к вопросу о письменности. Наличие схожего с этрусским письма у северных альпийских и заальпийских племён может поставить под сомнение заимствование пеласгами письменности у финикийцев, а чертковская версия о самостоятельности и не меньшей, чем у финикийцев, древности пеласгийского письма приобретает «дополнительные очки».

В свете всего этого сходство ретринских рун и ряда знаков слогового славянского письма с этрусскими (пеласгийскими) буквами получает другое объяснение, кроме того, которое выражается словом «случайность».

Прежде всего, полагаем, что вам уже бросилось в глаза сходство двух названий: Ретия и Ретра. Оно даёт основания думать, что население этих двух областей было родственным друг другу. Но Ретру населяли славяне. Отсюда следует, что и древнюю Ретию они же. «Невероятно», — скажете вы. Почему? Тит Ливий не причислял ретов ни к кельтам, ни к италикам, ни к германцам, ни к иллирийцам, племенам, безусловно, ему знакомым. Настаивал римский историк на их особенности, утверждая, что они родственники ассимилированных италийских этрусков. Так кто же они, эти особенные? Конечно, можно опять сказать, что совпадение названий «Ретра» и «Ретия» — случайность. Но не слишком ли много случайностей? И разве это научный подход: отметать любую проблему посредством низведения её в ранг случайностей?

Можно объяснить схожесть названий города и области, а также населявших их племён тем, что славяне эти названия попросту заимствовали. Объяснение тех или иных явлений в славянской истории заимствованием — вообще излюбленный приём в современной исторической науке (как и в исторической науке XVIII–XIX веков). Славяне заимствовали всё: племенные и родовые названия, личные имена, наименования (титулы) правителей, оружие, орудия труда, элементы духовной культуры. Создаётся впечатление, что и сами-то славяне — некое заимствование и не более.

Однако по этому пути мы не пойдём. Вспомним, что пеласги, бывшие древнейшим населением значительной части Европы и части территории Азии, рядом учёных считаются прямыми предками славян (см. выше). Исходя из этого, можно многое расставить по своим местам без «случайностей» и «заимствований». Один народ расселялся на огромных территориях. Говорил он, естественно, на одном языке (пра— или протославянском) с различиями на уровне диалектов. Обладал этот народ и письменностью. Отсюда и сходство письма этрусков, пеласгов, ретов Древней Ретии. Он нёс эту письменность сквозь века, и она, безусловно, изменялась, приобретала какие-то территориальные и временные особенности (в том числе и в результате заимствований каких-то элементов письма у других народов). Но, несмотря на это, общие черты, черты сходства с первописьмом всё равно сохранялись. Вот почему руны Ретры и знаки славянского силлабария так схожи с этрусскими буквами.

Однако если мы настаиваем на самостоятельности пеласгийского письма, то откуда сходство с финикийским алфавитом? Тут уж без заимствований не обойтись. Случайность исключается. Верно. Но кто у кого заимствовал? Казалось бы, странный вопрос. Понятно, пеласги у финикийцев. Тем не менее мы придерживаемся другой точки зрения: не финикияне были учителями пеласгов, а, наоборот, пеласги — учителями финикиян. И для подтверждения такой гипотезы есть некоторые факты.

Выше говорилось, что 20 из 22 букв финикийского алфавита были заимствованы финикийцами из слогового протобиблского письма. Последнее не расшифровано, но относится учёными к Эгейским силлабариям, к числу которых принадлежит линейное критское письмо А, а Г. С. Гриневичем причисляется и письменность Фестского диска. И то и другое он дешифровал исходя из предположения, что они передают праславянский язык. Круг замыкается, а самостоятельность пеласгийской письменности подтверждается.

Однако вопросы, и серьёзные, остаются. Во-первых, из наших рассуждений вытекает, что пеласгийская письменность должна быть слоговой. Но этрусское письмо явно буквенное. Оно содержит 26 знаков, слоговое же должно содержать минимум 60–70. Поэтому сомнения учёных в правильности дешифровки Г. С. Гриневичем этрусских надписей, в общем-то, справедливы (II, 9; 213). Буквенными знаками, а не силлабограммами являются и ретринские руны. Попытку Г. С. Гриневича придать им слоговые значения удовлетворительной признать нельзя (II, 58; 363–366).

Как объяснить всё это? Попытаться дать объяснение можно. Финикийское письмо, как известно, является консонантным. То есть, заимствовав графемы из слогового протобиблского письма, финикийцы со временем наделили их звуковыми значениями. Правда, звуки были только согласными. Шаг к буквенно-звуковому письму был сделан не до конца. А завершили этот путь греки: они придумали гласные. Так вот, как представляется, греки заимствовали у финикийцев не столько графемы (схожие у них уже были, они переняли их у пеласгов), сколько звуковые значения для этих графем (взамен слоговых). Затем у греков около VIII–VII веков до н. э. этот принцип заимствовали этруски. При таком объяснении остаётся предполагать, что об этрусской письменности современной науке известно не всё. Возможны находки ещё более древних её образцов, которые могут подтвердить нашу гипотезу и конечную правоту Г. С. Гриневича. Как говорится, поживём — увидим.

По этому же пути, т. е. переходу от слогового письма к буквенно-звуковому, пошли и более поздние (средневековые) славянские племена, те же реты (ретичи, редарии) мекленбургской Ретры. Благо перенимать опыт было у кого (греки, римляне, германцы).

Конечно, всё изложенное нами о южной славянской рунике носит характер гипотезы, но, представляется, гипотезы небезосновательной.

Северные и южные славянские руны имеют в конечном итоге один исток. Этот общий источник лишь с течением времени разделился на самостоятельные потоки.

В распоряжении учёных имеется любопытный памятник, который, по мнению А. И. Асова, писан руникой, сочетающей черты северной и южной, подобной германской и подобной пеласго-фракийской, — это «Боянов гимн» (II, 9; 212).

Об этом гимне речь у нас пойдёт в следующей главе.

Тема «Боянова гимна» очень тесно связана с именем человека, которому приписывается авторство, т. е. фальсификация, этого памятника. Человек этот — Александр Иванович Сулакадзев.

Оценки, которые ему даются в советской и российской исторической науке, мягко говоря, не очень лестны.

Процитируем, например, книгу В. П. Козлова «Тайны фальсификации». Глава о А. И. Сулакадзеве, носящая название «Хлестаков отечественной “археологии”, или Три жизни А. И. Сулакадзева», начинается следующими словами: «Александр Иванович Сулакадзев — наиболее известный отечественный фальсификатор исторических источников, “творчеству” которого посвящён не один десяток специальных работ. К этому необходимо добавить, что он наиболее масштабный фабрикант подделок. По меньшей мере три обстоятельства дают нам основания для такого заключения: непостижимая дерзость в изготовлении и пропаганде фальшивок, размах и “жанровое”, или видовое, разнообразие изделий, вышедших из-под его пера» (II, 34; 155). Причём эпиграфом к данной главе своей работы В. П. Козлов взял слова П. Я. Чаадаева: «Есть умы столь лживые, что даже истина, высказанная ими, становится ложью» (II, 34; 155).

Комментарии, как говорится, излишни. Сочетание названия главы, эпиграфа к ней и первых её слов даёт полное представление о точке зрения автора на личность и деятельность Александра Ивановича. Заметим, что таковое мнение не исключение, а общепринято и хрестоматийно.

Но вот слова другого автора о А. И. Сулакадзеве: «Как много давалось ему несправедливых и язвительных оценок! И сии оценки были в основном литературного характера, будто он был не реальным человеком, а неким придуманным персонажем» (II, 9; 133). Принадлежат эти слова А. И. Асову.

Итак, есть и другое мнение о А. И. Сулакадзеве. И пускай оно единственное, но тем не менее существует. И факт существования этого мнения заставляет нас приглядеться к личности Александра Ивановича Сулакадзева, его жизни и деятельности повнимательнее.

Родился А. И. Сулакадзев в 1771 году в небольшом селе Пехлеце Рязанской губернии. Село принадлежало его родителям. Как нетрудно заметить, фамилия у нашего героя имеет кавказские корни. Сулак — это река в Дагестане. Если верить автобиографическим записям А. И. Сулакадзева, то его дед по отцу — грузинский князь Г. М. Сулакидзе. Последний при Петре I приехал в Россию вместе с царём Вахтангом VI да так и остался на русской службе.