Читать онлайн «Символы славянского язычества». Страница 38

Для троицко-семицких ритуальных действ особенно характерны архаическое завивание венков и кумление. В русской народной традиции действо это приобрело разнообразные формы. Характерно завивание венков, связанное с гаданиями, девичьими преимущественно, а также молодых женщин, недавно обвенчанных. Образное выражение нашло оно в троицких песнях:

Завивание венков происходило от Семика до Троицына дня, а их развивание — на Троицу. Завивание венков варьировало от соединения веток березок, стоявших рядом, увивания их лентами, бусами, поясами, цветами так, чтобы придать им форму венка, до увешивания березок венками из цветов или «козулями» (ритуальным печеньем в форме венка); развивание их происходило в целом идентично. Девушки гурьбой отправлялись в лес, там снимали с венков украшения. Плели венки из березовых веток, с венками на голове и с цветами отправлялись к реке (на пруд, к сельскому водоему). С берега венки бросали в воду, причем предпочтительнее было сбросить с головы венок, не прикасаясь к нему. С трепетом ожидали знака предстоящей судьбы: в какую сторону поплывет венок, в ту сторону и предстоящее замужество, если же венок потонул — жди беды. В старину гадание по венку воспринималось как пророчество, и формы его были многообразны. Так, заплетенный на кого-либо венок втайне, на скрытой от глаз березке в густом лесу, оставался на положенное время, и если листья не сморщились, цветы не завяли, это считалось добрым знаком.

Обычай кумления восходит, по-видимому, к распространенному в русской традиции братанию, отличается же прежде всего тем, что братались на всю жизнь, тогда как кумление связывало теснейшими дружескими узами лишь на время «зеленых святок» (хотя нередко подружки и потом не «раскумлялись»). В троицких песнях это также нашло выражение:

Обычная форма кумления: встав друг против дружки, поцеловавшись, обменивались крестами, бусами, колечками через венок; идентично и «раскумлялись», возвращая надетое друг другу при кумлении.

Направленность троицко-семицкой обрядности на заклятие благополучия, доброго урожая в особенности, раскрывается в архаическом действе «колосок»: в торжественном шествии парами из села направлялись к ржаному полю, крепко держась за руки таким образом, чтобы по ним шла девочка, красиво наряженная, убранная лентами. На всем пути пели предназначенную этому действу песню:

Возле самого поля девочка спрыгивала на землю, срывала пучок ржи и, подбежав к церкви, бросала его к стене.

Схождения троицко-семицкой обрядности с масленичной, майской и купальской проявляются в разнообразных формах. Особенно существенны общественный характер действа, украшенное дерево, антропоморфное чучело или убранный цветущей зеленью персонаж (украинская «тополя», белорусский «куст», южнославянские «пеперуда», «додола» и т. п.), забрасывание деревца или соломенного чучела на ниву или сожжение в высоком кострище в заключение обрядовых действ как знаковое выражение направленности их в Священный Космос, органичных взаимосвязей весенне-летних ритуалов с культом предков-покровителей как одного из основных постулатов традиционного обрядового комплекса, а также с почитанием Матери-природы — Солнца и Луны, земли, вод и деревьев как святыни.

Морально-этические устои общества в значительной мере определялись почитанием предков, родителей, старших в роде (следует напомнить, что в православной традиции «родители», «деды» означали всех предков). Связанность ритуального комплекса с культом предков способствовала сохранности традиционных установлений и поддерживалась христианскими заповедями.

«Русалии — весенний языческий праздник у славян, впоследствии совпавший с Неделею святых отец (перед Пятидесятницею)… Языческие обрядовые игры, совершавшиеся во время русалий, вообще языческие игры. Русалии в Иоанове дни и навечерии Рождества Христова и Богоявления. Русальный — в дни русалий, в дни русальные. Русальная неделя — Неделя святых отец»{330}.

Многообразны аналогии в русалиях с «проводами к праотцам» в других календарных ритуалах. Особый интерес представляют действа вокруг березки: установление деревца в доме и возле него, украшение ветвями красного угла и всего остального в доме, убранство ветвями хлева, ворот и т. п., а также завивание в виде венков в лесу. И, разумеется, венки на голове и другие формы украшения наподобие додолы и пеперуды. Здесь проявляются представления о связи троицких деревьев с душами умерших, о том, что в березовые ветви вселяются души предков, а также с представлениями о дереве как пути в Священный Космос.

Существенно, что «некоторые… формы „русальных проводов“… переходят в купальские ритуалы и прямо с ними смыкаются»{331}.

Купальская обрядность в известной мере является реминисценцией новогодней. День Ивана Купалы, самый длинный в году, в славянской традиции — один из знаменательнейших. С ним связано множество ритуальных действ, поверий, примет. В огромной и разноречивой литературе о купальских кострах, их генезисе и функциональной значимости особенно дискутируется положение о том, что вокруг них сосредоточены основные действа купальской обрядности: «…чрез огнь прескачуще самих себе тому же бесу Купалу в жертву приносят»{332}. Архаическое свойство купальского ритуала заключалось, во-первых, в сжигании в купальских кострах или потоплении ветки, деревца, антропоморфного чучела или куклы, во-вторых, в отправлении ритуальных действ вокруг купальских костров на горах. Для понимания генетической сущности купальских костров особенно большое значение имеют архаические ритуальные действа Западной Белоруссии: троекратное шествие вокруг деревни с троицкой березкой завершается в конце выгона, где на землю сбрасывается борона, на нее — березка, и все это сжигается{333}.

Сравнительный анализ купальских действ вокруг костров и водоемов с действами масленичной обрядности, восходящими к ритуалу отправления на «тот свет», приводит к заключению о явственных аналогиях их с танцами с мечами западных и южных славян, с одной стороны, и периодическим отправлением гетами выбранного по жребию посланника для изложения неотложных нужд обожествленному предку в космический мир — с другой. Форма этого ритуала заключалась в бросании легата на поднятые вверх копья. Сравнительно-исторический анализ купальской обрядности приводит к заключению о том, что в ней содержатся трансформированные, смещенные и слившиеся друг с другом рудименты ритуала отправления на «тот свет»: сжигавшаяся, потоплявшаяся кукла — знак человека, деревце (ветка) по функциональной значимости идентично кукле-чучелу, также являясь символом отправляющегося на «тот свет».

Основное функциональное назначение купальских костров — отправление в космический мир. Кроме связей огня с Солнцем, с Космосом, кроме древнеиндоевропейского представления об огне как переносчике в космический мир (особенно ярко выраженного в ведийских гимнах Агни), об этом свидетельствуют особое значение высоты пламени костра, водружение на кострище высоких шестов с колесом наверху, череп, увитый цветами, на самой верхушке нарочито высоких кострищ, а также высокие прыжки и подскоки через огонь и возле него. По всей видимости, прыжки через костер являются рудиментом трансформированного ритуала отправления на «тот свет», аналогичным мотиву выведения из тайного укрытия героя в преданиях или внесению в дом антропоморфного снопа в дожиночных действах: образно выраженный в преданиях мотив общественного отказа от языческого обычая в обрядности выражен символическими формами. Представление о связях прыжков через костер со здоровьем, помимо очистительной функции огня, также содержит элементы трансформированного ритуала отправления на «тот свет». Оно отражает замену человека знаком его: в пламени сгорало символическое изображение «посланника», люди же, совершив знаковый прыжок, оставались на земле в добром здоровье в отличие от древних индусов, например, вступавших в погребальный костер при признаках наступающей старости. Мотивы основного функционального назначения купальских костров отразились как в мелодической структуре и стиле исполнения купальских песен, так и в их текстах: