Читать онлайн «Крепостная Россия. Мудрость народа или произвол власти?». Страница 47

Таковы основные начала поземельного устройства крестьян, изложенные в «Общем положении». Детально этот вопрос определялся местными положениями, которых было издано четыре. В них нашли свое отражение физико-географические, экономические и общественно-политические особенности дворянских имений, находившихся в различных регионах России. Важнейшая задача местных положений заключалась в определении размера и состава тех земельных угодий, которыми наделялось крестьянское население.

Для примера мы рассмотрим одно местное положение, касавшееся великороссийских, новороссийских и белорусских губернии и впредь для краткости будем его называть Великороссийским местным положением[388]. Согласно этому положению, территория великороссийских, новороссийских и белорусских губерний делилась на нечерноземную, черноземную и степную полосы, каждая из которых в свою очередь подразделялась на ряд местностей. В местностях нечерноземной и черноземной полос было установлено два вида душевых наделов – высший, который в зависимости от местности колебался от 2 дес. 1800 кв. сажен до 7 дес., и низший – от 2200 кв. сажен до 2 дес. 800 кв. сажен. Низший надел составлял 1/3 часть высшего. Для местностей степной полосы, где господствовавшая переложная система полеводства не позволяла с достаточной точностью определить границы дореформенного крестьянского землепользования, устанавливался один вид надела – указный (от 3 до 12 дес.). Следовательно, по разным местностям великороссийских, новороссийских и белорусских губерний норма крестьянского земельного надела на одну ревизскую душу была определена от самой минимальной в 2200 кв. сажен до самой высокой – в 12 дес.

Спрашивается, зачем были установлены высший, низший и указный виды наделов? По замыслу составителей «Положений 19 февраля», их роль заключалась в ограничении определенными рамками взаимных требований крестьян и помещиков. Это значит, что крестьяне при своем освобождении от крепостной зависимости не могли требовать себе земельного надела больше высшей нормы. В свою очередь и помещики формально лишены были права сокращать или урезать дореформенные крестьянские наделы ниже минимальной нормы, установленной законом.

Необходимо подчеркнуть, что нормы душевых наделов, определенные «Положениями 19 февраля», нисколько не были сообразованы с трудовыми силами и материальными потребностями крестьянского населения. Они зависели исключительно от существовавших цен на землю. Как правило, чем дороже ценилась земля в каждой данной местности, тем ниже для той местности был назначен размер крестьянского душевого надела.

Великороссийское местное положение допускало сохранение за крестьянами земельных наделов в дореформенных размерах. Если же они оказывались больше высшей нормы, то помещику разрешалось, не спрашивая согласия крестьян, весь так называемый «излишек» отрезать в свою пользу (ст. 18). Помещик, у которого после отвода земли сельскому обществу оставалось менее 1/3 всех удобных угодий (в нечерноземной и черноземной полосах) и менее 1/2 (в степной полосе) имел право урезать крестьянские наделы, хотя бы они и не достигали высшей нормы (ст. 20). Например, в имении помещика Никулина в Бобровском уезде Воронежской губернии всей удобной земли было 1200 дес. Из этого количества до реформы 1861 г. в крестьянском пользовании состояло 900 дес. (по 3 дес. на одну ревизскую душу) и 300 дес. находилось в непосредственном владении помещика, т. е. под барской запашкой. Бобровский уезд входил в состав четвертой местности черноземной полосы, для которой высший душевой надел был определен в 3,5 дес. Несмотря на то, что душевые наделы крестьян в этом имении не только не превышали высшую норму, но были даже несколько ниже ее, тем не менее помещик Никулин, опираясь на ст. 20 Великороссийского местного положения, мог отрезать в свою пользу часть их земли, именно: 100 дес. Более того, Великороссийское местное положение разрешало помещикам, в случае согласия крестьян, сокращать их наделы до 1/2, а при выкупе – до 1/3 высшей нормы (ст. 121, 122). Наконец, согласно ст. 123 Великороссийского местного положения, помещик мог урезать наделы крестьян даже до 1/4 высшей нормы. По официальной терминологии такого рода наделы назывались четвертными или «дарственными». Они давались крестьянам как бы в «дар», т. е. без обязательства выполнить в пользу помещика те или иные повинности. Статья 123 Великороссийского местного положения фактически сводила на нет значение низшей нормы как предела, за который, по мысли царских реформаторов, не должно было опускаться обеспечение крестьян землею.

Таким образом, в деле захвата крестьянских земель «Положения 19 февраля» предоставили помещикам очень широкие возможности. И эти возможности они постарались использовать с исчерпывающей полнотой, что привело к еще большему сокращению и без того совершенно недостаточных дореформенных крестьянских наделов. Особенно значительными были отрезки в черноземных, плодородных губерниях. Например, в Самарской губернии они составляли 41,32 %, в Саратовской – 42,9 %, в Воронежской – около 29,6 %[389].

В состав отрезков помещики обычно включали ту часть земли, без которой самостоятельное крестьянское хозяйство было немыслимо. Это прежде всего выгоны, сенокосы, пастбища, прогоны, водопои. Лес, как правило, исключался из крестьянских наделов. В результате при проведении реформы 1861 г. произошло не только количественное сокращение крестьянского землепользования, но и резкое ухудшение его качественного состава.

Пользуясь беззащитностью крестьян, помещики отрезали себе всю лучшую их землю. Часто случалось, что пореформенные крестьянские наделы оказывались вообще непригодными для ведения хозяйства. Это можно подтвердить многочисленными фактами. Остановимся лишь на некоторых из них, взятых из жизни бывшей Воронежской губернии. Так, помещица Землянского уезда Исленьева наделила своих крестьян деревни Приволье и хутора Медвежьего одними буграми и солончаком. На этой земле, как можно судить по жалобе крестьян губернатору, нельзя было даже скот пасти[390]. Аналогичный факт имел место в селе Староживотинном Воронежского уезда. Владелицы этого села помещицы Оленины вместо земли отвели крестьянам песчаный пустырь. С таких наделов, жаловались крестьяне, они едва могут «пропитывать семейства»[391]. Или возьмем слободу Подосиновку, принадлежавшую помещице Новохоперского уезда Раевской. Из состава, которыми до реформы 1861 г. пользовались крепостные крестьяне, Раевская бесцеремонно вырезала в виде «конфорок очажной плиты» наиболее хлебородные участки и присоединила их к собственной запашке. Оставшиеся же бесплодные пространства – бугры и овраги отвела в надел крестьянам[392].

В руках помещиков отрезки превратились в сильнейшее орудие экономического угнетения и притеснения «освобожденной» деревни. Они были одной из главных опор, на которой в пореформенный период базировались исключительно тяжелые, кабальные виды аренды и средневековые «отработки». В.И. Ленин писал: «Русская земско-статистическая литература обогатила науку политическую экономию описанием замечательно оригинального, самобытного, едва ли где-нибудь виданного еще на свете, способа ведения помещичьего хозяйства. Это – хозяйство посредством отрезных земель»[393].

Кроме отрезков настоящим бедствием для крестьян явился обмен угодий. Согласно Великороссийскому местному положению, обмен угодий разрешался при обнаружении в недрах крестьянских наделов минеральных источников или каких-либо полезных ископаемых, в том числе и торфа, а также в случае намерения помещика провести по земле крестьян дорогу, ирригационные каналы и т. д. Фактически же дворяне могли провести обмен угодий всегда, когда это было им выгодно.

Обмен угодий служил еще одним средством, при помощи которого дворянство грабило массы крепостного народа. Нередко обмен угодий сопровождался насильственным перенесением крестьянских усадеб с одних мест на другие. Необходимость этого помещики чаще всего обосновывали правилами противопожарной безопасностью в связи с близостью расположения крестьянских изб от барских строений. Но это был лишь официальный предлог, под прикрытием которого они захватывали старинные усадьбы крестьян. В результате крестьяне вынуждены были оставлять давно обжитые, веками ухоженные места и поселяться на участках малоудобных или совсем плохих. Так, помещик Воронежского уезда Д.П. Шуринов выбрал самую солонцеватую землю, какую только можно было найти в имении, и отвел ее под новые усадьбы крестьянам с. Казанская Хава[394]. Помещик Задонского уезда князь Л.С. Волконский перенес усадьбы крестьян сельца Гороховка на узкую полосу сильной супеси и песка, где не существовало ни водопоя, не прогона. Это место было настолько плохим, что даже становой пристав и мировой посредник признали его абсолютно непригодным для поселения. «Вопиющее по своей несправедливости» решение князя Волконского относительно сельца Гороховка, писал мировой посредник в конфиденциальном донесении губернатору, угрожает крестьянам окончательным разорением и нищенством[395].