Читать онлайн «Доносчики в истории России и СССР». Страница 37

В инструкции изложены общие принципы подбора осведомителей в этот период: «Для общего освещения политических настроений, основных социальных прослоек села и города (рабочие, батраки, бедняки, Середняки, лояльная часть интеллигенции и служащих) вербуются лица, лояльно относящиеся к Соввласти, но не выделяющиеся особой советской активностью в окружающей среде. Для обслуживания кулачества нужно вербовать кулаков, имеющих прочные связи со своей прослойкой, но не являющихся ее идеологами и руководителями. Чрезвычайно важно, чтобы вербуемые из враждебной среды, по своему положению в прошлом, родственным связям и прочим признакам (окулачившиеся середняки, родственники красноармейцев и совслужащих и пр.) могли бы поддаваться в процесс практической работы, как осведомители, надлежащей политической обработке и нашему влиянию».

Описана также работа резидентов. «…Резидент систематически поддерживает связь и инструктирует осведомление, которое ему поручено. В практической повседневной работе резидент особое внимание обращает на следующие моменты:

а) чекистское воспитание осведомления и стимулирует развитие его личной инициативы;

б) абсолютную законспирированность, как свою, так и порученной ему осведомительной сети;

в) объективность материалов, т.е. следить за тем, чтобы осведомитель писал о том, что действительно имеет место, ни в коем случае не замазывая или сгущая краски по тому или иному факту;

г) выяснение его личных настроений и политических взглядов, путем периодических бесед с осведомлением по вопросам текущей политики;

д) освещение осведомителем в первую очередь своего основного объекта;

е) тщательное выполнение всех поручаемых ему заданий;

ж) освещение всех текущих вопросов — хозяйственных и политических кампаний, изучение отдельных специальных вопросов;

з) изучение вновь возникающих явлений, сигнализируемых отдельными осведомителями с целью определения степени распространенности этих явлений;

и) осторожную взаимную проверку одних осведомов другими, сконцентрированных в одном месте (цех, село, ВУЗ и проч.).

…Не реже одного раза в 3 месяца резидент обязан дать лично письменную оценку каждому осведомителю, останавливаясь на положительных и отрицательных сторонах последнего».

Особое внимание органы ВЧК-ГПУ-НКВД уделяли приобретению агентуры среди служителей церкви, причем осведомители вербовались среди всех категорий «церковников»: от церковных сторожей до высших иерархов.

Справедливости ради следует отметить, что среди служителей церкви была довольно высока доля «кандидатов» в осведомители, отказавшихся от сотрудничества с органами, несмотря на реальную угрозу репрессий. Многие священники разделяли мнение о советской власти, высказанное священником в ОГПУ Дмитрием Александровичем Багашевым. Он был рукоположен уже в разгар гонений в 1928 году, а на допросе сказал: «Мое мнение о советской власти такое, что советская власть послана Богом, как бич для народа, как бедствие за беззаконие наше… В такой трудный момент служить священником считаю своим подвигом»{123}.

Даже будучи завербованными под угрозами репрессий в качестве осведомителей, искренне верующие служители церкви продолжали оставаться честными людьми и «не брали грех на душу». Вот донесение в органы от священника (1930 год): «Если ГПУ имеет своей целью политическое воспитание элементов, неуспевших достаточно хорошо акклиматизироваться в новых политических условиях, то остается два пути: путь репрессий, ссылки и тюрьмы для нескольких десятков миллионов граждан и другой путь — путь укрепления правового порядка, устранения произвола “власти на местах” и воспитания у граждан уважения к власти и закону, как действительно охране их материальных и духовных интересов. Дело самой власти выбрать тот или иной путь и ожидать существенных результатов. Если я написал худо, то, к сожалению, должен определенно и окончательно сказать, что я “лучшего” материала и впредь давать не обещаюсь»{124}.

Власти сделали выбор: они выбрали путь уничтожения миллионов, и 1932—1938 годы стали трагедией XX века.

Или другое свидетельство: «Положение сотрудника ГПУ (ведь безобидная подписка быть “честным” гражданином и им, моим епископом, дана) совершенно невыносима для моего епископа и доставляет ему тяжкие нравственные страдания. Нервная система его расшатана, ночи он не спит, вызовы в ГПУ и разговоры там, хотя и являются весьма любезными и чуть ли не дружескими, совершенно убивают его, и он чувствует себя развалиной в молодые годы свои»{125}.

О непростых отношениях завербованных служителей церкви с чекистами рассказывают документы, приведенные в книге Королева В.А. «Душу не погублю: исповедники и осведомители в документах… и о методах агентурной работы». Документы характеризуют «работу» трех осведомителей, завербованных чекистами в одной Богоявленской церкви города Соликамска в Пермской области. Осведомителями ОГПУ были священники Кожевников Владимир Аркадьевич (осведомитель «Вишерец»), священник Коняев Михаил Михайлович (осведомитель «Верующий») и сторожиха храма монахиня Одинцова Ульяна Михайловна (осведомитель «Ануфриева»).

Из материалов дела на священника Кожевникова В.А.

12.XI.32 г. Донесение спецосведомителя «Вишерец». «Оперативный сектор ОГПУ. Совершенно секретно… Сущность сведения: …Взаимоотношение церковного Совета со служителями культа в данное время по закону о религиозных объединениях… существенно расходится от таких же в дореволюционный период; …каноническая богослужебная часть к ведению церковного Совета не относится…»

Резолюция чекиста: «Вишерец просто обнаглел, он достаточно умен, чтобы не понять, что эта мура нас только обозлит — он это и хочет. В л [ичное] дело для характеристики и в производственное дело агентурных материалов по церковникам».

8 июня 1933 года. Из показаний обвиняемого Кожевникова В.А. «Не знаю, по какому поводу, но в середине лета 1932 г. сторожиха нашей церкви монашка Одинцова Ульяна сообщила мне, что священник Михаил Коняев ходит в ГПУ, и как он ей сам сказал, решил посещения ГПУ прекратить. Зачем мне об этом сказала Одинцова, я не знаю, подробно я ее не расспрашивал и она больше мне ничего не сказала. Не помню от кого, но я еще слышал, что Коняева видела одна старушка, что он ходит в ГПУ Много раньше, точно когда не помню, мой знакомый прихожанин общины б[ывший] гор[одской] голова Колесников Василий Михайлович предупреждал меня, остерегаться Коняева как человека замкнутого и необщительного. Но, что Коняев служит агентом в ГПУ, Колесников мне не говорил. Когда меня лично вызывали в ГПУ, как секретного сотрудника ОГПУ, я действительно попросил послужить Коняева в церкви одного без меня. Сказал ему, что вызывают в ОГПУ, в ответ на это Коняев мне также сказал, что и он недавно два раза посещал ГПУ, но зачем по какому вопросу и т.д., он мне не говорил и я ему также.

В 1929 г. уполномоченный] ГПУ Рычков обвинил меня в том, что я как секретный] работник ОГПУ раскрыл себя перед рядом священников тем, что не явившись на церк. съезд и получив за это выговор, я объявил затем в свое оправдание, что на съезде быть не мог по той причине, что меня вызывали в ГПУ неоднократно. Отрицая, как и тогда, этот факт раскрытия себя как секретного] работника ОГПУ, признаю, что, кроме данной мной подписки, разговор с уполномоченным Рычковым был предупреждением мне о соблюдении в тайне моей работы и моих посещений ОГПУ. И все же я в конце 1932 г. своим сообщением Коняеву о том, что меня вызывали в ГПУ, вновь раскрыл себя в моей секр[етной] работе в чем и признаю себя виновным. После переезда из Чердыни в Соликамск меня в ГПУ долгое время не вызывали, а когда вызвали и дали поручение по части действий общины в вопросе незаконных ходатайств, вернее сопротивления в отдаче церкви горсовету, то я не дал исчерпывающего материала лишь, потому что, как я уже сказал выше, был далек от церковного совета и общины и не знал их намерений и действительного положения вещей. Вину в том, что я, вместо правдивого освещения перед органами ОГПУ действительного положения вещей в этом вопросе, сам принимал активное участие в организации незаконного сопротивления актива общины в передачи церкви, т.е. скрывал и информировал ложно органы ОГПУ — я отрицаю. Сообщения в ГПУ о том, что Коняев говорит о своих посещениях ГПУ, и что ряд лиц также об этом знают — я не сделал, потому что считал это излишним. По этой же причине и словесно не спросил у уполномоченного] ГПУ надо ли об этом ему сообщить. Также не придал значения и не сообщал в ГПУ о вышеуказанном письме игуменьи Руфины из-за границы монашке Ковригиной. Поручения от уполномоченного ГПУ написать о знакомых мне в г. Соликамске священниках и монашках — я не получал, а следовательно и не мог скрывать известных мне монашек, в частности, Белкину Марию Андр[еевну], Ковригину Пелагею и др. и священников Аполлонова Константина, Руднева Владимира и Щеглова Николая. В данное время признаю свою вину, что я должен был сообщить органам ОГПУ о разговорах о священнике] Коняеве и о письме игуменьи Руфины».