Читать онлайн «Доносчики в истории России и СССР». Страница 15

После «роспроса» в застенке под дыбой, с увещеванием и угрозами, узника подвешивали на дыбу (операция называлась «виска»), где в зависимости от планируемого следователем «сценария» узника пытали «встряской», били кнутом в подвешенном виде, пытали огнем или другими жестокими пытками. При «встряске» узника поднимали на дыбе за связанные руки, связывали ему ноги, продевали между ними бревно, на которое вставал палач. Силой тяжести своего тела и подпрыгивая на бревне, палач растягивал узника, что приводило к выворачиванию рук из плеч и разрыву связок. Часто растянутого таким образом человека били кнутом, при этом число ударов не ограничивалось.

Иногда в каземат к измученному пытками человеку следователи посылали священника, которому узник, страшась смерти, каялся в грехах. Доносчик в рясе открывал тайну исповеди следователю, и полученная им информация оформлялась в виде протокола. Считалось, что верующий в предсмертный час не мог лукавить перед Богом и говорил правду. Священники в качестве помощников следователей использовались и позднее, при расследовании дел декабристов. Писатель-декабрист Михаил Бестужев в своих «Записках» (Русская старина, 1870. Изд. 3-е. СПб., 1875. Т. 1) вспоминал, как он, сидевший в Петропавловской крепости, оказался «в экзальтированном настроении христиан-мучеников в эпоху гонений». «Я, — пишет Бестужев, — совершенно отрешился от всего земного и только страшился, чтобы не упасть духом, не оказать малодушия при страдании земной моей плоти, если смерть будет сопровождаться истязаниями. В одну из таких минут отворяются двери моей тюрьмы. Лучи ясного зимнего солнца ярко упали на седовласого старика в священническом облачении, на лице которого я увидел кротость и смирение. Спокойно, даже радостно, я пошел к нему навстречу — принять благословение и, приняв его, мне казалось, что я уже переступил порог вечности, что я уже не во власти этого мира и мысленно уже уносился в небо! Он сел на стул подле стола, указывая место на кровати. Я не понял его жеста и стоял перед ним на коленях, готовый принести чистосердечное покаяние на исповеди, перед смертью. «Ну, любезный сын мой, — проговорил он дрожащим от волнения голосом, вынимая из-под рясы бумагу и карандаш, — при допросах ты не хотел ничего говорить; я открываю тебе путь к сердцу милосердного царя. Этот путь есть чистосердечное признание… С высоты неба я снова упал в грязь житейских дрязг…»

Если ответчик выдерживал пытку и продолжал настаивать на своем первоначальном показании, наступала очередь изветчика, которого также поднимали на дыбу. По существующей практике каждый из них должен был «очиститься» тремя пытками при сохранении верности изначальных показаний. Если же один из них в ходе пытки изменял показания, то новые показания также проверялись под пыткой трижды. Количество пыток было неограниченным, но редко кто выдерживал более четырех-пяти пыток. В истории Тайной канцелярии известны случаи, когда доносчики для подтверждения истинности своего доноса сами требовали пытки.

Меру жестокости пыток определяли следователи, ведущие расследование, которые руководствовались весьма расплывчатыми рекомендациями вроде: «В вящих и тяжких делах пытка жесточае, нежели в малых бывает». Рекомендовалось применять более жестокие пытки к закоренелым преступникам, а также к людям, физически более крепким: «Также надлежит ему оных особ, которые к пытке приводятся, рассмотреть и, усмотри твердых, безстыдных и худых людей — жесточае, тех же, кои деликатного тела и честные суть люди — легчее».

По закону от пытки освобождались дворяне, люди старше семидесяти лет, недоросли и беременные женщины, однако при расследовании политических дел это не соблюдалось. На дыбе пытали и простолюдинов, и дворян, и стариков, и подростков. Женщин пытали наравне с мужчинами, но число ударов им сокращали, а кнут иногда заменяли плетьми или батогами. Беременных, как правило, не пытали. Преступницу, родившую ребенка, разрешалось наказывать телесно через 40 дней после родов. Однако были и исключения. Известно, что Анна Жукова, прислужница царевны Марфы Алексеевны, принявшей участие в заговоре мятежников против Петра, родила во время пытки «на виске» в 1698 году. Доверенные прислужницы царевен: Вера Софии и Анна Жукова Марфы, были взяты в царском замке, приведены на допрос в Преображенское и преданы пыткам. «Их обнажили совершенно, за исключением детородных частей, и стали бить плетьми. До виски их пытали трижды, причем в последний раз дали по 25 ударов кнута. Царь заметил, что одна из них была беременна. «Обе прислужницы поплатились жизнью за свое преступление, так как сознались, что они помогали вероломным царевнам. До сих пор нет верных известий, какому роду казни они были преданы: по рассказам одних, их закопали живыми по шею, по другим, их бросили в волны Яузы»{48}.

При изучении исторических материалов поражает массовость доносительства на Руси. Изветчики были из разных социальных слоев и групп, разных национальностей, разного вероисповедания, уровня образования и служебного положения. Доносили генералы и князья, купцы и монахи, крестьяне, рабочие люди и учащиеся, офицеры и солдаты, мужчины и женщины, молодые и старые, богатые и нищие. Характерным является то, что основную долю доносов делали представители наиболее униженной и бесправной части населения: преступники-«сидельцы» и рабы — крепостные крестьяне — виноватые или безвинные. По большей части их доносы, порой ложные, — это акты отчаяния затравленных и замученных рабов, пытающихся избегнуть жестокого наказания, облегчить свое положение, отомстить палачам-мучителям и спасти жизнь или получить свободу.

Многие крестьяне, кричавшие «слово и дело» на своих помещиков, под пытками признавались, что «за помещиком своим иного государева дела, что он, помещик, ево бивал плетьми и кнутом и морил голодом, никакова не ведает».

Причиной доносов крепостных и помещичьих слуг порой была зависть и желание погубить своего господина, который стоял над ними, пользовался результатами их труда и жил в роскоши. Доносчику хотелось увидеть своего угнетателя и мучителя в крови, на плахе, под рукой палача и получить выгоду от его гибели. Очевидно, что социальная зависть укоренилась на Руси задолго до Маркса и Ленина, которые назвали ее «классовая ненависть» и возвели в добродетель.

Таким образом, основными причинами массового доносительства стали многовековое рабство и полная зависимость людей от государства. Жестокими законами и репрессиями государство создавало условия, при которых бесправные подданные были обязаны доносить, боясь потерять свободу или даже жизнь. Донести мог каждый на каждого, и это растлевало людей. От царствования к царствованию у подданных менялось поведение и закреплялся условный рефлекс: донесешь властям на кого-то — и получишь в вознаграждение часть его имущества. В полной мере действие этого рефлекса проявилось через двести лет, когда крестьяне стали делить имущество сначала помещиков, а затем более трудолюбивых и богатых односельчан («кулаков»), на которых сами же и доносили. Намного раньше были брошены в их души те ядовитые семена, которые и принесли свои плоды при большевиках. Остается лишь надеяться, что великий физиолог Иван Петрович Павлов не ошибался, когда утверждал, что условные рефлексы, приобретенные в течение жизни, не закрепляются генетически, то есть не передаются по наследству.

К середине XVIII века система сыска в России, базирующаяся на доносах бесправных подданных, не стала отвечать запросам времени и поэтому, начиная с царствования Петра III и Екатерины II, делаются попытки ее реформирования. К этому времени у самодержцев появляется понимание необходимости создания системы сыска, основу которой должны составлять постоянные негласные осведомители в разных слоях общества. Имеются подтверждения того, что во второй половине XVIII века такие осведомители стали появляться как в армии, так и среди гражданских лиц. Не случайно Екатерина II в 1768 году в письме отцу генералиссимуса Суворова (крестнику Петра Великого) одному из доверенных по части политических дел лиц, подполковнику Василию Ивановичу Суворову писала: «Впрочем, по полкам имеете уши и глаза». В декабре 1773 года, когда войско Пугачева одерживало победы над правительственными войсками, московский главнокомандующий князь М.Н. Волконский отдал распоряжение оберполицеймейстеру «употребить надежных людей для подслушивания разговоров публики в публичных сборищах, как то: в рядах, банях, кабаках, что уже и исполняется, а между дворянством также всякие разговоры примечаются»{49}.

На четвертый день после заговора и убийства Павла I, его сын новый император Александр I дал указ Сенату «О прощении людей, содержащихся по делам, производившимся в Тайной экспедиции». На 12 марта 1801 года по делам Тайной экспедиции находились в тюрьмах, в ссылке и под наблюдением всего около 700 человек. Из них к 21 марта были «прощены» и освобождены 482 человека, собирались справки о 54 лицах и неосвобожденными оставались еще 164 человека. По состоянию на 15 мая 1802 года в России непомилованными из семисот остались всего 115 человек.