Читать онлайн «Противники России в войнах ХХ века (Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества)». Страница 6

Пропаганда как инструмент формирования «образа врага» даже в «тоталитарном обществе» отнюдь не всесильна. Например, классовый «интернациональный» подход, приведший к мифологизации в оценках внешнего потенциального противника в лице «пролетариата Германии, сочувствующего СССР» или «обманутого немецким капиталом», в общем-то, не особенно ввел в заблуждение советское население. Политически конъюнктурные пропагандистские колебания относительно германского фашизма в 1930-е годы (от вражды к «дружбе» и далее к войне), хотя и внесли некоторую сумятицу в умы, но также не особенно дезориентировали массовое сознание советских людей. Слишком доверчивые к пропаганде были быстро отрезвлены — в первые же часы фашистского нападения.

Пропагандистский образ врага является далеко не единственным, бытующим в любом конкретном обществе. Так, государство в целом как аппарат управления и отдельно его специализированные структуры, которые должны принимать адекватные решения, стремятся к максимально полному и точному знанию о противнике, к пониманию его, без чего невозможна не только победа, но и сколько-нибудь эффективное ведение войны вообще. На центры принятия военно-политических решений работают многочисленные разведывательные, информационно-аналитические и другие подобные структуры разных уровней. Они создают свой «образ», который существенно более адекватен, но и он может содержать (по разным причинам) не только неверные факты и оценки, но и мифологические элементы — как следствие влияния тех же стереотипов и идеологем.

Есть в обществе и другие субъекты восприятия противника, — те категории населения, которые непосредственно соприкасаются с ним. С одной стороны, это гражданское население, оказавшееся в зоне ведения боевых действий и на оккупированной неприятелем территории (в тех случаях, когда война ведется в границах собственной страны). С другой стороны, субъектом такого восприятия всегда является действующая армия. Как правило, армия является самым массовым субъектом прямого взаимодействия с противником. Весьма специфический характер этого взаимодействия (вооруженная борьба на взаимное уничтожение), безусловно, влияет на механизмы, формы и содержание восприятия противника.

Конечно, опыт такого взаимодействия различен у видов и родов войск, представителей разных военных профессий, да и у конкретных военнослужащих. Однако в ходе войны формируется некий общеармейский коллективный опыт восприятия противника и соответствующий ему «образ врага», который может существенно отличаться и от представлений государственных аналитических служб высоких уровней, и от пропагандистского образа, внедряемого в общество, и от некоторых иных образов, формируемых, например, у гражданского населения. В «армейском» образе значительно меньше пропагандистских штампов и идеологических клише, мало в нем и обобщающей «информационной аналитики». Зато доминируют непосредственный прагматический опыт, здравый смысл и связанные с ними эмоциональные компоненты.

Синхронное восприятие противника в действующей армии, — в отличие от структур, принимающих решения, — не опосредовано многочисленными промежуточными звеньями. Весьма важно, что именно этот непосредственный опыт и формируемый на его основе «образ врага» участники боевых действий впоследствии доносят и до «гражданского» общества, и именно их воспоминания становятся основой коллективной исторической памяти, а пропагандистские клише времен войны постепенно стираются и уходят в прошлое. Конечно, механизм формирования исторической памяти общества очень сложен, но «пассионарность» ветеранов войн, их социальная энергетика выплескивается в различных формах, интенсивно формирующих образ военного прошлого, — в произведениях литературы, искусства, кинематографа, в мемуаристике, общественно-пропагандистской деятельности ветеранских организаций и т. д.

Именно по этим причинам действующая армия как субъект восприятия противника, хотя и является частью совокупности таких субъектов в обществе и государстве, представляется нам наиболее важным и интересным объектом изучения в этом ряду. Поэтому именно армия, в наибольшей степени определяющая синхронное и ретроспективное восприятие противника всем обществом, поставлена нами на первое место в названии этой книги.

Следует также подчеркнуть, что широко используемый сегодня и в журналистике, и в различных научных дисциплинах термин «образ врага», — во многом затертый, размытый и потерявший свое отчетливое содержание, — используется нами отнюдь не как идеологическое клише, не как идеологема (что делается, как правило, в околонаучной «демократической» публицистике),[48] а как синоним разнопланового, многообразного, в том числе и адекватного восприятия противника.

Итак, «образ врага». Для конкретно-исторического анализа проблемы необходимо предварительно очертить ее границы и раскрыть содержание основных понятий. В литературе представлено немало вариантов смыслового наполнения, определений этого термина.

Немало есть сторонников позиции, что «образ врага» — это всего лишь искусственная пропагандистская конструкция, своекорыстно формируемая в массовом сознании «сверху». Она получила распространение в перестроечный и постсоветский период в контексте атаки на коммунистическую систему, которую обвиняли во всех смертных грехах, в том числе в продуцировании «образа врага» как инструмента консолидации «тоталитарного общества». В этом было немало правды, но далеко не вся правда, поскольку подход был основан на «двойных стандартах» в оценке «демократического» Запада и «тоталитарного» Востока.

Например, создатели выставки «Скажи мне, кто твой враг» отстаивали простой тезис: «Настойчиво формируемый «образ врага», в действительности является пропагандистским мифом, «пустышкой», политическим приемом, призванным отвлечь людей от реальных проблем, предъявить им вымышленных виновников их тяжелого положения. Образ врага — это социально-политический миф, который зиждется на эгоистическом интересе и имеет в своей основе стремление отдельных политических групп к расширению влияния, сохранению или захвату власти».[49] Безусловно, в образе врага может содержаться мифологический компонент, но им это явление массового сознания никогда не ограничивается. Это подтверждает и сам автор позиции: «Образ врага наполняется конкретным содержанием в зависимости от социальных и культурно-исторических условий… Образ врага впитывает в себя традиционные предрассудки в отношении представителей определенных национальностей и государств. Путем наложения искусственно создаваемого мифа на издавна существующие стереотипы появляется необходимый кому-то «образ врага».[50] Эти утверждения, в основном, верны: действительно, образ врага исторически конкретен, он зависит от социокультурных условий, он сочетает пропагандистские мифы и стереотипы. Но уже этим он шире «пропагандистской мифологии», поскольку стереотипы, наряду с мифологическими, почти всегда включают и адекватные элементы — фактические и оценочные. А кроме того есть индивидуальный и коллективный текущий опыт, почти всегда есть и разнообразные источники более или менее объективной информации (научные, справочные сведения, система образования, СМИ, в которых «просачиваются» факты и т. д.).

По мнению А.В.Фатеева, «образ врага» — идеологическое выражение общественного антагонизма, динамический символ враждебных государству и гражданину сил, инструмент политики правящей группы общества…».[51] С этим определением можно было бы в значительной степени согласиться, если бы оно не претендовало на универсальность и при этом также не сводило бы определяемое понятие к идеологеме. В действительности «образ врага» не выражает, а отражает восприятие и оценку одного социального субъекта другим, причем этот субъект не обязательно «государство или гражданин». Безусловно, образ врага имеет символический характер, является динамичным, изменчивым, но далеко не всегда выступает инструментом «политики правящей группы общества» (например, субъект восприятия может как раз противостоять этой группе, и она сама быть «врагом»).

Весьма значим вопрос о роли «образа врага» для возникновения войн и в ходе самих войн. «…Человек фиксирует окружающий мир в своем сознании в виде различных образов, которые могут не точно либо вовсе неверно отражать действительность, окружающую его. При этом создаваемые в человеческом сознании образы в значительной степени определяют его поведение. Отсюда следует, что поведением человека можно управлять, формируя в его сознании нужные образы-представления, поддерживая одни, затеняя другие».[52] Безусловно, таким способом можно влиять и на массовое сознание, и на сознание людей, принимающих государственные решения. Но нельзя и переоценивать значение «образов» в реальной политике.