Читать онлайн «Великая Орда: друзья, враги и наследники». Страница 36

Но через несколько лет Хромой Тимур, враг татар-ордынцев, вторгся и в Оттоманскую империю, в бою возле Анкары был пленен султан Баязит (23, с. 313). Ко времени правления Мурада II (1421–1451 гг.) держава Оттоманов оправилась от последствий войны с Хромым Тимуром, и вновь усилилась. Вспомним, что в 1419 году, «когда золотоордынский трон перешел к хану Улу Мухаммаду, его первым дипломатическим шагом было установление дружественных отношений с оттоманским султаном Мурадом II» (23, с. 301), (42). Как видим, воссоединение Улуса Джучи под властью хана Великой Орды Улу Мухаммада, и последующий рост могущества государства Оттоманов – взаимосвязанные явления.

Интересны следующие сведения о государстве турок– оттоманов (османов), словно копирующие историю «монголо-татарских завоеваний»: «Молва о могуществе и справедливости турок распространилась и на Западе. Угнетаемые православные в Литве и Польше представляли жизнь в Турции, как райское блаженство» (62, с. 155). Когда в 1463 году турки вступили в Боснию, крепостные крестьяне поднялись против своих господ.

«Турки… льстят крестьянам и обещают свободу всякому из них, кто перейдет на их сторону», – писал боснийский король Стефан Томашевич[78]. Крестьяне ждали прихода турок и в других странах Европы. «Слышал я, что есть в немецких землях люди, желающие прихода и владычества турок, – говорил Лютер, – люди, которые хотят лучше быть под турками, чем под императором и князьями». Разыгрываемые на немецких ярмарках «масленичные пьесы» обещали народу, что турки накажут аристократов, введут правый суд и облегчат подати. Итальянские философы-утописты призывали к переустройству общества по османскому образцу; Таммазо Кампанелла пытался договориться с турками о помощи и поднять восстание. Османская империя XVI века была символом справедливого и могущественного государства не только для Азии, но и для Европы. Известные философы европейского Возрождения, Жан Боден и Ульрих фон Гуттен, находили в Османской империи образец для подражания. В те времена взоры многих были прикованы к Турции – и Россия не была исключением. Афанасий Никитин одним из первых открыл для Руси Восток, он горячо любил свою родину, но, познакомившись с порядками мусульман, признал, что на Руси нет справедливости. «Русская земля да будет Богом хранима! – писал Никитин тайнописью, по-тюркски – На этом свете нет страны, подобной ей, хотя бояре Русской земли несправедливы. Да станет Русская земля благоустроенной, и да будет в ней справедливость!» (77).

Но осмелимся поправить здесь официального историка С. А. Нефедова кое в чем: упомянутые стихи поэта, путешественника и купца Афанасия Никитина, вообще-то, были написаны автором на татарском языке, и в оригинале приведены нами в (42). И позволим-таки себе внести здесь еще несколько существенных поправок. Афанасий Никитин, необходимо заметить, писал «по-тюркски» (точнее, по-татарски), вовсе не потому, что решил изложить свои стихи тайнописью. Во-первых, вряд ли поэт-путешественник опасался, что будет так или иначе «преследоваться за критику» у себя на родине, где, как мы уже знаем, царили несколько иные порядки, чем это представлено в западническом описании «деспотической Московии». Здесь все проще, чем полагает С. А. Нефедов – писал Афанасий Никитин «по-тюркски», вернее, на одном из тюркских языков, по-татарски, именно потому, что татарский язык в Московии был распространен в ту пору не меньше, чем русский (см. выше). И соответственно, вовсе не потому, что почему– то решил «писать тайнописью», излагал именно на татарском языке свои стихи знаменитый путешественник-купец и талантливый поэт. Во-вторых, эта «тайнопись» была понятна большинству дворянского и вообще правящего сословия Московии и, более того, являлась для большинства московчан их родным языком, как мы убедились выше. Как видим, и смысла-то в использовании подобной «тайнописи» в Московии просто не было в рассматриваемое время.

И еще, Афанасий Никитин никак не мог «открыть русским Восток» – Московия, как утверждает сам же Нефедов и множество источников рассматриваемого времени, сама и была «Восточным государством». То есть, как мы видели выше из сведений Михалона Литвина и других авторов, Московия и Татария в те времена мало чем отличались от Турции, – например, в описании того же С. А. Нефедова, – и в этом отношении вряд ли были менее привлекательными для населения западноевропейских государств.

Вспомним, что европейские послы и путешественники XVI–XVII веков и Московию считали страной Востока. И «сравнения с турецкими султанами стали даже общим местом для иностранных писателей при характеристике московского государя», – отмечал В. О. Ключевский. «Манеры столь близки турецким…» – писал о населении Московии Джером Турбервиль. Сигизмунд Герберштейн и де ла Невиль отмечали, что одежда русских очень похожа на одежду татар и турок. «…И поныне у них оказывается мало европейских черт, а преобладают азиатские», – отмечал в 1680 году Яков Рейтенфельс. Тосканский посол писал о восточной пышности торжеств, об азиатских приемах управления государством и «всем строем жизни», так не похожем на европейский» (77).

Современный историк С. А. Нефедов задается вопросом: «Как отнеслись русские (романовские. – Г.Е.) историки к этому приговору?» То есть, к мнению иностранцев о том, что доромановская Московия была восточным государством, аналогичным Оттоманской империи. Ответ, что закономерно, напрашивается у Нефедова такой: «Очень просто: они его проигнорировали». Но интересно объяснение причины: мол, «Османский султан был великим врагом православной России, и признать какие-то связи с османами было равносильно признанию в преступлении» (77).

Мы помним из всего изложенного выше в этой книге, а также из содержания (41) и (42), что романовские сочинители истории России и их последователи, историки-западники, проигнорировали также многие другие факты, в том числе говорящие о том, что Московия была частью Великой Татарии, державы Монгол. И если учитывать указанные факты, то сходство в общественном устройстве Турции и Московии в рассматриваемое время объясняется просто: оба эти государства были частями одной державы, – Великой Татарии – или, говоря по-другому, ее продолжением.

Надо сказать, что «врагами» в рассматриваемый период (XV–XVI вв.) Турция и Московия, кстати, так же, как русские и татары, «станут» позднее, именно в сочиненной политиками историографии, тогда, когда в XVII веке в России установится романо-германское иго, и Московией будут фактически руководить наиболее влиятельные политические круги Западной Европы. Также эти круги смогут влиять в определенной мере и на политику турок-оттоманов через некоторых лидеров высшего мусульманского духовенства Ближней и Средней Азии, по существу, управляемых теми же наиболее влиятельными политическими кругами Западной Европы (2). И вот только тогда, «слушаясь советов и указаний западноевропейцев, Россия начнет воевать с Турцией, да и с целым рядом других стран, даже «сама с собой» (61) – в зависимости от тех самых «советов и указаний» наиболее влиятельных западноевропейских политических кругов в тот или иной период времени.

С. А. Нефедов и другие официальные историки, стараясь объяснить в рамках догм европоцентристской историографии сходство (точнее, одинаковость) Московии и других «осколков» Монголо-татарской державы – тюрко-татарских государств, – приводят пример Ивана Пересветова. Вот, мол, якобы некий наемник, вернувшийся из Европы, «посоветовал Ивану Грозному перенять опыт турков» – как в организации войска, государственного управления, так и права. Ну а Иван IV, мол, ничтоже сумняшеся, тут же разом все и «перенял». Так пытаются объяснять сходство (вернее, тождество) порядков в Московии и Турции, и вообще в Великой Татарии тем, что Москва и татары «перенимали опыт турков» – но, как видим, было наоборот. В письмах Пересветова, к слову сказать, на самом деле было «наглядно выражено» именно «положительное представление о «правде татарской» (89). К тому же под псевдонимом «Пересветов», как обоснованно полагают многие авторы, писал Адашев, татарин (18), объявленный в романовской историографии, как и многие другие исторические личности из татар, «чистокровным русским», «воевавшим вместе с Иваном IV против татар».

Как было прояснено нами в (42), многие достижения человеческой мысли, передовые не только для своего времени, но и в последующие века, и сохраняющие значение и поныне, например, принципы человечности, справедливости, веротерпимости, равенства возможностей, притом воплощенные в государственной политике, уже имелись в державе Монгол, еще при жизни первого всетатарского царя Чынгыз-хана.

Передовыми в Евразии-Татарии были не только политика, но и материальная и духовная культура – выше было приведено достаточно примеров[79]. Имелось это все у предков современных россиян уже к середине XIII – концу XIV века, и было все это лишь позаимствовано турками, происходившими от татар, точнее, в XV–XVI веках бывшими еще частью средневековых татар – как в смысле этническом, так и в смысле создания государства. Но почти все прогрессивное, введенное впервые в мире именно в Евразии-Татарии, например, установление поместной системы государственной службы, принципы организации армии из различных подразделений «спецов», то есть «разделение труда» в войсках по подразделениям разных родов войск, изобретение огнестрельного оружия и др. историками-западниками приписывается «иностранцам» (77). Или туркам, как в рассмотренном чуть выше примере, или персам, или просто разным «восточным мудрецам», или, что чаще, западноевропейцам. Тем самым и современные официальные историки продолжают традицию романовских историков, искажающих и очерняющих историю нашего Отечества.