Читать онлайн «Карфаген должен быть разрушен». Страница 61

«Так, представляя Ганнибала недосягаемым полководцем по отваге и предусмотрительности, они в то же время изображают его человеком несомненно бессмысленнейшим. Потом, будучи не в состоянии привести свое повествование к развязке и найти выход из вымыслов, они вводят богов и божеских сыновей в историю действительных событий. То изображая Альпы столь крутыми и труднопроходимыми, что через них нелегко было бы перевалить не только коннице и тяжеловооруженному войску вместе со слонами, но даже и легкой пехоте, то рисуя нам эти страны в виде пустыни, в которой Ганнибал вместе со всем войском должен был заблудиться и погибнуть, если бы путь им не был указан каким-либо божеством или героем, — историки совершают этим названные выше ошибки»{872}.{873}

У Ливия же римский военачальник перед сражением воодушевляет свое воинство уничижительными словами в адрес карфагенян и их полководца: «Было бы любопытно убедиться на опыте… подлинно ли этот Ганнибал — соперник Геркулеса в его походах, как он это воображает, или же данник и раб римского народа, унаследовавший это звание от отца»{874}. На всем протяжении повествования о войне Ливий делает акцент на нечестивости Ганнибала, что, вероятно, объяснялось тем беспокойством, которое вызывало в Риме отождествление Ганнибала с Гераклом — Мелькартом{875}. Угрозу представляла не столько военная мощь карфагенянина, сколько его новая модель территориальных завоеваний и поглощений. Благоволение богов, пропагандировавшееся литераторами Ганнибала, было намного опаснее самомнения.

Ганнибал бросал вызов не только политической гегемонии Рима, но и римской мифологии, на которой зиждилась эта гегемония. Культ Геркулеса предоставлял необходимое мифологическое и историческое обоснование для территориальных приобретений в Италии и завоевания карфагенских владений в Центральном Средиземноморье. Присваивание Ганнибалом образа Геракла ставило под сомнение правомерность римских претензий. Ганнибал вознамерился перехватить у римлян не только военную, но и идеологическую инициативу. Римляне в результате усилий литературных пропагандистов Ганнибала оказались в новой и непривычной роли — агентов тирании, от которой Италию призван освободить карфагенский полководец. Рим превратился в «разбойника Кака». Объединив пунические, греческие и италийские общины под знаменами Геракла — Мелькарта, Ганнибал мог вытеснить римлян из древнего мира героя/бога. Тимей обосновал «исторические» узы, связывавшие римлян с западными греками против карфагенян. Теперь его схема рушилась. С самого начала выпады Ганнибала против Рима нацеливались на подрыв не только могущества города и господства в Центральном Средиземноморье, но и притязаний на славное прошлое, определившее его превращение в региональную великую державу.

Ганнибал предвидел трудности, но то, с чем ему довелось столкнуться, превзошло все его ожидания.

Он мог рассчитывать на поддержку кельтских вождей альпийских регионов и долины реки По, отправив к ним своевременно послов с дорогими подарками, однако испанские племена, обитавшие на северо-востоке полуострова, явно не желали дружить{876}. Особенно яростное сопротивление армии Ганнибала оказали аборигены, жившие у подножия Пиренеев, где его войско понесло тяжелые потери. Враждебность была столь очевидной, что ему пришлось оставить 10 000 пехотинцев и 1000 всадников для охраны горных проходов и арьергарда. Затем из его армии дезертировали 3000 карпетанов, которых он покорил лишь недавно. Создавая видимость, будто он сам их отпустил, Ганнибал отослал по домам еще 7000 человек, в преданности которых не было никакой уверенности{877}.

После Пиренеев положение его нисколько не улучшилось. Галльские племена, населявшие юго-запад Франции, опасаясь порабощения, собрали своих воинов, чтобы сразиться с карфагенской армией{878}. Конфликта удалось избежать только щедрыми дарами{879}.

Следуя побережьем[301], армия Ганнибала прошла Галлию и к концу августа 218 года достигла очередного природного барьера, отделявшего ее от Италии, — реки Роны[302]. Это была серьезная преграда. Река была широкая и полноводная, а на другом берегу стояло войско враждебно настроенных вольков. Ганнибал поручил своему племяннику Ганнону с отрядом испанских воинов переправиться через реку в сорока километрах выше по течению и напасть на галлов с тыла. Заняв позиции, он должен был подать сигнал об этом дымом костра.

На следующий день основная армия начала переправляться через реку на небольших судах, лодках и плотах. Часть лошадей пустили вплавь, привязав их поводьями к лодкам, остальных перевозили на судах оседланными и готовыми принять всадников, как только они окажутся на суше. Вольки, когда их атаковало войско Ганнона, панически бежали. Со слонами же возникла проблема. По сообщениям большинства древних авторов, слоны боялись воды и не умели плавать. Полибий рассказывает о том, что несколько слонов Ганнибала, испугавшись, бросились в реку и перешли на другой берег, идя по дну и вдыхая воздух хоботами. Все слоновье стадо карфагеняне переправляли через Рону оригинальным способом. Они соорудили огромные плоты и покрыли их толстым слоем земли, чтобы животные думали, будто идут по суше, а первыми погнали двух самок, за которыми последовали и самцы{880}.

В стиле переправы через Рону можно представить и другие события, происходившие во время долгого похода в Италию. Каждому сюжету присуща общая тема преодоления естественных препятствий и укрощения дикой природы и диких народов. В этом отношении эпопея Ганнибала напоминает череду подвигов Геракла. Прямая ассоциация итальянского похода Ганнибала с одиссеей Геракла может привнести элемент несуразности в его попытки установить добрые взаимоотношения с аборигенами. Карфагенский полководец действительно стремился завязать дружбу с местными племенами, дабы воспользоваться их ресурсами, но для всей его миссии характерен акцент на покорении этих племен. В походе Ганнибала важную роль играли слоны, и на поле битвы они могли показаться грозной и неодолимой силой. Однако во время переправы через Рону и переходов через Альпы эти могучие исполины продемонстрировали и свою слабость. В какой-то степени история со слонами тоже позволяет нам сопоставлять Ганнибала с Гераклом, который вел стадо Гериона тем же путем.

Прежде чем поведать о трудном переходе Ганнибала через Альпы, Полибий делится с читателем географическими познаниями. Менторским тоном греческий историк неодобрительно отзывается об авторах, которые мистифицируют людей пугающе странными названиями. Те же, кто прочтет повествование Полибия, будут в точности знать, где проходил с армией Ганнибал{881}. Вдобавок Полибий развенчивает миф об уникальности предприятия Ганнибала: «Подобным образом рассказы (историков) о пустынности, необычайных трудностях и крутизне дороги обличают их лживость. Ибо они даже не пытались узнать, что кельты, обитавшие по берегам Роны, не раз и не два до появления Ганнибала, а многократно, и не в старину, а совсем недавно переходили Альпы с войсками»{882}. Согласно Полибию, переходы через Альпы были чуть ли не обыденным и даже привычным делом для кельтского сброда. Таким образом, самое прославленное достижение Ганнибала превращалось в заурядное занятие варваров. Ганнибал выглядел уже не новым Гераклом, покоряющим дикие Альпы, а очередным варварским интервентом, посягнувшим на земли римлян.

Полибий считал, что имеет полное право выносить такое суждение о Ганнибале, поскольку, по его же словам, он сам побывал в Альпах, собирал свидетельства, разговаривал с местными жителями и даже прошел часть пути полководца. Однако описание Полибием своего исследовательского путешествия в Альпы лишь доказывает одиозность его мнения. Эти места, известные как Цизальпинская Галлия и Лигурия, радикально изменились к тому времени, когда их посетил Полибий. «Местными жителями», которых допрашивал Полибий, были не кельты, населявшие регион, когда по нему проходил Ганнибал, а римские пришельцы, обосновавшиеся здесь по прошествии многих лет после Второй Пунической войны, когда этот регион уже был окончательно покорен Римом, депортировавшим кельтов. Греческий историк видел усадьбы и поселения римских колонистов. В 218 году ситуация была совершенно иная.

Альпийские кельты всегда доставляли одни неприятности римлянам. Называвшиеся «галлами» в латинских и греческих текстах, они в 387 году нахлынули в Центральную Италию и унизительно оккупировали Рим. Долина реки По, где обитали племена, стоила того, чтобы за нее сражаться. В середине III века это был самый большой и богатый плодородными землями регион за пределами римского господства. Если им завладеть, то можно обеспечить жильем и дешевым пропитанием всю нищету Рима[303]. Существовали, конечно, и другие — оборонные и стратегические — соображения, которые могли определять североитальянскую политику Рима. Древние комментаторы, похоже, придерживались единого мнения относительно того, что до тех пор, пока Рим не будет владеть этим регионом, римлянам «нельзя будет господствовать не только в Италии, но даже чувствовать себя в безопасности в Риме»{883}.[304]