Читать онлайн «История испанской инквизиции (Том I)». Страница 96

IX. Родриго де Валеро (о котором я скажу впоследствии) сказал Эгидию, что книги, в которых он почерпнул свои no-знания, ничего не стоят, принципы, излагаемые им с кафедры, не доставят удовольствия и он не станет действительно просвещенным и сильным в учении, если не будет день и ночь изучать Библию. Эгидий последовал совету Родриго и обрадовался избранию своего нового метода, подружившись с доктором Константином Пенсе де ла Фуэнте и учителем Варгасом, о которых будет речь в другом месте этой истории как о личностях, очень известных среди лютеран. Со временем Эгидий нашел особый прием проповеди, который был настолько приятен народу и образованным людям, что вскоре забыли о той скуке, которую раньше причиняли его проповеди, и слушатели удивлялись блестящим качествам, которые не только были приобретены Эгидием, но, казалось, увеличивались со дня на день. Успехи и знаки одобрения, награждавшие его заслуги, доставили ему тем более опасных врагов, что его поведение не давало никакого повода к жалобам и ропоту.

X. Император Карл V назначил его епископом Тортосы в 1550 году. Это усилило ненависть завистников, которые донесли на него севильской инквизиции как на еретика-лютеранина за некоторые мысли, высказанные в его проповедях и выделенные завистниками из других частей текста, чтобы придать словам смысл, которого они на самом деле не имели. Мысли эти касались сущности оправдания, чистилища, глухой исповеди [745], почитания икон и мощей и призывания святых. Его противники использовали (с целью ему повредить) благожелательный прием, который он выказал в 1540 году по отношению к Родриго де Валеро во время его "процесса, а также и некоторые другие обстоятельства.

XI. Эгидий был заключен в 1550 году в секретную тюрьму святого трибунала. Он употребил это время на пользу, составляя свою апологию, которая усилила угрозу, навлеченную врагами на его голову. Прямота души привела его к установлению в апологии как достоверных принципов некоторых предположений, считаемых схоластическими богословами за ошибочные и ведущие к ереси. Образ действия и поведение каноника были так чисты, что сам император, приняв на себя его защиту, написал в его пользу. Севильский капитул последовал этому примеру, и (может быть, это еще больше достойно замечания) лиценциат Корреа, декан инквизиторов, был тронут его невиновностью и взялся его защищать против своего собственного коллеги Педро Диаса, проникшегося глубокой ненавистью к обвиняемому. Это расположение духа причинило тем более горя Эгидию, что его враг некогда исповедовал те же убеждения, почерпнув их, как и Эгидий, в школе Родриго Валеро.

XII. Проявившееся со всех сторон старание отклонить удары, готовые упасть на Эгидия, заставило принять сделанное им предложение коллоквиума [746] между ним и самым искусным богословом. Эта мера доказывает, что еще не был установлен обычай призывать в суд богословов для квалифицирования по обязанностям службы сомнительных предположений, касающихся вопросов, недостаточно изученных судьями-канонистами. Пригласили брата Гарсию де Ариаса, иеронимита из монастыря Св. Исидора в Севилье. Его мнение не было признано удовлетворительным, и Хуан Хиль потребовал и добился приглашения для собеседования доминиканца, брата Доминго Сото, профессора Саламанки. Этот инцидент сильно замедлил заключение процесса; наконец Сото прибыл в Севилью.

XIII. Согласно Гонсалесу де Монтесу, этот богослов мыслил подобно избранному епископу Тортосы насчет предположений, которые были склонны осудить; чтобы отклонить подозрение в возможности возникновения этих обстоятельств, Сото убедил Эгидия, что было бы удобно составить и опубликовать род исповедания веры или изложение их понятий о предметах, о которых идет речь. Было условлено, что каждый напишет свое и что они сообщат свои исповедания взаимно друг другу, чтобы установить между ними самое точное однообразие; затем они опубликуют их для того, чтобы каждый признал тожество их учения и вернул Эгидию все доверие, которым он некогда пользовался. Автор, передающий этот факт, прибавляет, что они написали, каждый отдельно, свое исповедание веры; что они были сравнены и признаны вполне согласными.

XIV. Инквизиторы, узнав об этом, объявили: так как речь идет о деле, затрагивающем особенно репутацию епископа, то им кажется наиболее приличным созвать публичное и торжественное собрание в митрополичьей церкви, где брат Доминго Сото изложит в проповеди мотив и цель созыва; он подробно побеседует об этом с верными и прочтет свое исповедание католической веры, а затем доктор Эгидий прочтет свое, чтобы вся аудитория могла судить о единообразии их мнений. Инквизиторы велели приготовить для этого две кафедры; но - или было дано секретное распоряжение, или это было делом случая - кафедры находились в таком отдалении друг от друга, что Хиль не слыхал того, что говорил Сото. Это, казалось, впрочем, неизбежным вследствие огромного стечения лиц, наполнявших церковь и привлеченных ожиданием совершенно нового для всех зрелища, задолго анонсированного на этот праздничный день.

XV. Сото (продолжает Гонсалес де Монтес) прочел изложение принципов, совершенно противоположных тем, о которых условились на частных собеседованиях. Так как доктор Эгидий не слыхал этого и думал, что Сото верно прочел буквальный текст, который был намечен, то сделал знак головой и рукой, что он одобряет эти мысли, чтобы все присутствующие были свидетелями одобрения их и были удовлетворены его образом мыслей, когда услышат его исповедание веры. Когда Сото окончил чтение своего изложения, Эгидий стал читать свое. Но знавшие сущность этих вопросов заметили, что не только не было ни малейшего соответствия между двумя исповеданиями веры, но что исповедание Эгидия содержало несколько членов, противоположных положениям, прочитанным братом Доминго Сото и признанным за догматические трибуналом веры. Это явилось причиной того, что благоприятное впечатление, достигнутое жестами Хиля, сменилось совершенно другим настроением. Инквизиторы присоединили два эти документа к процессу и произнесли, по заключению Сото, приговор канонику Эгидию. Он был объявлен в сильном подозрении в лютеранской ереси и присужден на три года к тюремному заключению. Ему запретили в продолжение десяти лет проповедовать, писать и толковать богословие и когда-либо выезжать из пределов королевства под страхом быть признанным и наказанным в качестве формального еретика и рецидивиста. Эгидий оставался в тюрьме до 1555 года, вначале с удивлением видя себя в положении, мотива которого он не мог угадать, так как он совершенно точно выполнил все требования по соглашению, которое подписал с доминиканцем относительно пунктов учения. Он перестал заблуждаться только тогда, когда некоторые из его товарищей по несчастию обратили его внимание на различие членов исповедания Сото с его исповеданием и на подлог этого монаха.

XVI. Эгидий воспользовался кратким промежутком свободы, последовавшим за тюрьмой, чтобы проехать в Вальядолид, где он переговорил с доктором Касальей и другими лютеранами этого города. По возвращении в Севилью он опасно расхворался и умер в 1556 году. Трибунал, осведомившись о сношении, которое он имел с еретиками, и о согласии его мнений с мнениями лютеран, возбудил против него новый процесс и постановил, что он умер еретиком. Трибунал приказал вырыть его труп и сжечь вместе с изображением на публичном и торжественном аутодафе; он объявил также его память лишенною чести и имущество конфискованным. Этот приговор был исполнен 22 декабря 1560 года.

XVII. Гонсалес де Монтес говорит, что, будучи заключен в одну тюрьму с Эгидием, он сообщил Эгидию об измене брата Доминго Сото и обо всем происшедшем. Он прибавляет, что Эгидий написал комментарии на Книгу Бытия, на Послание св. Павла к Колоссянам, на некоторые псалмы и на Песнь Песней; хотя большая часть этих трудов была составлена в тюрьме, они были исполнены знания и дышали евангельским благочестием.

XVIII. Относительно квалификации, сделанной Доминго Сото, полезно привести письмо, которое архиепископ Толедо дом Бартоломее Карранса написал из Толедо 10 сентября 1558 года брату Луису де ла Крусу, доминиканскому монаху, своему ученику. Архиепископ припоминал в этом письме как дело, хорошо известное, что, когда его катехизис был передан в святой трибунал, его поручили просмотреть брату Мельхиору Кано и брату Доминго Сото, его прежним собратьям, и они отнеслись недоброжелательно к его труду. Он горячо жаловался на такое поведение Сото и на признание вредными двухсот его предположений. Он не мог объяснить такой щепетильности со стороны человека, который, по его словам, был так снисходителен относительно доктора Эгидия из Севильи, считавшегося еретиком, и который хорошо знает, что автор катехизиса, наоборот, определенно боролся с еретиками Англии и Фландрии. Сото не менее благожелательно был расположен к книге францисканского монаха, тогда как он отнесся без уважения к труду архиепископа, которого должен был уважать в силу его сана и чистоты намерений. Цензура рассмотрела положения, как они лежат (prout jacent), то есть вырванные из текста и рассмотренные независимо от предшествующих и последующих мыслей, - а эта манера способна сделать подозрительными творения Отцов Церкви и даже св. Павла и св. Иоанна Евангелиста. Не так были осуждены мнения Ария [747] и Магомета. Вследствие чего он написал в Рим и во Фландрию, где, как он надеялся, будут судить его предположения иначе, чем в Вальядолиде. Но во всяком случае брат Педро де Сото, духовник императора, напишет своему брату Доминго, и он надеется, что Бог укротит бурю, если это полезно для его славы.