Читать онлайн «Великая Китайская стена». Страница 23

Чистый итог всех этих кампаний и стеностроительства стал неизбежным: истощение и банкротство. Были задействованы сотни тысяч солдат — только в 111 году до н. э. сто восемьдесят тысяч всадников участвовали в параде по случаю победы, которым руководил лично император У, — и всех их нужно было кормить, одевать, вооружать, а при подходящем случае награждать. По итогам кампаний 124–125 годов до н. э. в руки китайцев попали девятнадцать тысяч сюнну и миллион овец, но они и стоили двести тысяч цзиней[1] золота в качестве награды и сто тысяч коней. И в степи капитуляция кочевников давалась недешево: однажды китайцы уговорили одного из правителей сюнну покориться, потратив десять миллиардов наличными деньгами — общий доход правительства за тот год — на подарки ему и его людям. Если победы оставляли китайское правительство с пустыми карманами, то поражения оказывались катастрофически дорогими: в 104 году до н. э. в одной-единственной атаке китайские войска потеряли до восьмидесяти процентов состава. Нельзя даже сказать, что все эти усилия вели к долгосрочным, ощутимым успехам в отношениях с сюнну. Китайцы так и не смогли нанести сюнну решительного поражения посредством военных кампаний или строительства укреплений: поскольку те не занимали определенную территорию, как китайцы, то их нельзя было колонизовать навсегда. Они либо отходили в северную часть монгольских степей, заставляя китайцев заниматься утомительным и бесполезным преследованием, либо выжидали, чтобы ударить в слабое место пограничной обороны. Хань неизменно действовала лучше против более оседлых народов Центральной Азии, сумев в конце концов в 102–101 годах до н. э. завоевать Даюань (Фергану, родину «божественных», потеющих кровью скакунов).

Однако на все эти расходы требовались деньги, а налоги и мобилизации казались решением, лежавшим на поверхности. Но оба варианта наводили на мысли о неуместном сравнении императора У с прежним, катастрофически непопулярным императором Китая, также известным своим стеностроительством и ненасытным аппетитом на мобилизованную рабочую силу. «Гнет военной службы способен привести к недовольству, — предупреждал один из министров двора, — так как люди вдоль границы переживают великое напряжение и невзгоды, пока не начинают думать только о том, чтобы убежать, а тем временем генералы и офицеры начинают с подозрением смотреть друг на друга и вступают в торг с врагом».

Огромные финансовые затраты на агрессивную тактику императора У диктовали отход от дорогостоящей экспансии и стеностроительства в течение восьмидесяти лет после его правления и возвращение к политике «мира и дружбы». Китайский двор задрапировал потерю лица, придумав этой политике новое, более благозвучное название: данническая система. Даннические взаимоотношения Хань означали фактически тот же подкуп (деньгами, вещами и принцессами), что и политика «мира и дружбы». Единственным качественным отличием было то, что сюнну посылали Китай в качестве заложника знатного человека, выказывая знаки почтения императору и принося «дань» (которая могла включать предметы, не имеющие особой ценности для китайцев), и принимали номинальный статус вассала. Когда китайцы впервые предприняли попытку ввести в норму новую дипломатическую традицию, шаньюй страшно обиделся. «По старому союзному договору так не делалось, — возмущался он. — В рамках старого союза Хань всегда посылала нам имперских принцесс, а также определенное количество шелка, пищевых продуктов и других вещей… Теперь же вы хотите пойти против традиции и заставить меня прислать сына в качестве заложника».

Однако сюнну скоро поняли, насколько косметическим было это подчинение Китаю. В 53 году до н. э., когда власть у сюнну оказалась расколотой между двумя братьями, слабейший из них, Хуханье, бежавший на юг, на границу с Хань, послал в Китай заложника и установил свое верховенство среди сюнну — привлекая и награждая союзников, — воспользовавшись выгодами даннической системы. Все же мир, полученный за счет дани, если китайцы могли смириться с финансированием варварского образа жизни, был дешевле стен и войн.

В 33 году до н. э. китайцы в качестве приложения к субвенции послали к сюнну китайскую принцессу. По китайской легенде прекрасная дворцовая дама Ван Чжаоцзюнь отказалась дать взятку придворному художнику Мао Яньшоу, когда тот рисовал ее портрет для императорского каталога наложниц. В отместку Мао дорисовал ей под правым глазом выглядевшую очень зловеще черную родинку. Когда император Яньди решал, которую из наложниц подарить вождю сюнну, дефект сделал Ван Чжаоцзюнь, которую император в натуре никогда не видел, очевидной кандидаткой. В тот момент, когда Яньди наконец увидел Ван Чжаоцзюнь собственными глазами, передавая ее послу сюнну, он понял — его обманули. Отказавшись от своего слова, он бы недопустимо рисковал возобновлением войны с сюнну, и Ван Чжаоцзюнь увели за стену, где ей предстояло стать царицей сюнну и важным игроком в степной дипломатии. Император же сорвал свою злость на Мао, приказав немедленно разрубить того на куски. В будущих столетиях Ван стала любимым персонажем меланхолических китайских поэтов, которые бессчетное число раз обыгрывали легенду, иногда заставляя красавицу утопиться в пограничной реке, иногда обрекая Ван на медленную смерть от горя и тоски при дворе сюнну, так как ее «заставляли выходить во внешние покои, чтобы смотреть на песни и пляски / В ожидании вместе со своими слугами возвращения шаньюя с ночной охоты».

Ко времени рождения Христа ханьская пограничная политика проделала полный круг, пройдя от коллапса пограничной обороны среди хаоса гражданской войны через экономическую и военную консолидацию, пропаганду войны до переоценки и отхода от нее. Когда по истечении четырнадцатилетней узурпации бывшим регентом династии Хань Китай в 23 году на два года распался на составные части в ходе в высшей степени районированной междоусобной войны, цикл, казалось, начался заново. Принципиальное состояние пограничных отношений тоже полностью повторилось: агрессия, союз, шантаж и компромисс. В дипломатических рамках рубежные стены обозначали идеализированную границу между китайцами и некитайцами, порой, но никак не постоянно, обеспеченную людьми, подстраиваемую и удерживаемую и лишь изредка неподвижную. Пока отдельные формы дипломатического подкупа, близкие по сути к политике «мира и дружбы» — единственный перспективный и эффективный способ сохранения мира, — сохранялись, обустроенные стенами границы служили либо взаимно признаваемыми, либо ненужными, а значит, демилитаризованными.

После реставрации в 25 году династия Хань просуществует еще двести лет, но уже не наделает новых ошибок со стеностроительством. Первым свидетельством того, что китайцы во второй половине правления династии Хань пришли к мысли об обновлении границы, стала попытка императора Гуанъу (25–57 годы) обойти оставшиеся в наследство ограничения статичных стен — ясно, что конные захватчики могут спокойно скакать, пока не достигнут конца стен, — сделав стены мобильными, построив башни на платформах с впряженными быками. Китайские историки хранят стыдливое молчание относительно успеха этого предприятия. Но уж точно такой эксперимент не решился повторить ни один другой правитель.

В конце II века Хань демонстрирует безошибочные симптомы упадка династии: бесталанные императоры, доминирование евнухов, чрезмерные налоги и коррупция чиновников. Еще в 132 году в качестве реакции на слабость Хань региональные оппозиционные группировки (так называемые «магические бунтари») начали доказывать — посредством примет, чудес, предсказаний или непостижимых метафизических расчетов, — будто космическая энергия Хань находится на спаде, а власть следует передать династии, чьи стихии находятся в фазе восхождения. Неспособность Хань подавить местные мятежи вынудила ее назначать на места сильных начальников, которые неизбежно, подгадав подходящий момент, начинали домогаться императорской власти. Наиболее преуспел в этом Цао Цао, бывший ханьский генерал, которому в 196 году удалось посадить сбежавшего последнего императора династии Хань под постоянный домашний арест и основать на севере собственное царство.

Торжество Цао Цао над соперниками стало возможным благодаря запутанной череде менявшихся союзов между северными племенами, которые, казалось, были рады возможности использовать неустройство в Китае, устраивая набеги, грабежи и предлагая свои воинские услуга той случайной китайской группировке, которая больше заплатит. Сопровождавшие междоусобную войну беспорядки не позволяли новым китайским военным диктаторам оберегать северную границу от буйных племен, и в 215 году Цао Цао официально оставил Ордосский пограничный район, вскоре после чего Китай перестал существовать в виде единой империи.