Читать онлайн «Владимир Мономах, князь-мифотворец». Страница 16

Если бы Мономах действительно захотел остаться в 1093 г. на княжении в Киеве, то он сумел бы и найти сторонников, и устранить недовольных, а если бы у него не было такой возможности, то помещать в летописи его «рассуждение» на эту тему и вовсе было бы бессмысленно. Скорее всего, князь просто выбрал иную политическую альтернативу, предпочтя обзавестись не потенциальным врагом, а потенциальным союзником, который мог бы помочь ему противостоять и половецкой экспансии, и враждебным действиям Святославичей, тем более что последний из Изяславичей, лишенный Новгорода и Волыни, серьезной угрозы интересам Мономаха, по-видимому, не представлял.

Святополк прибыл из Турова в Киев 24 апреля 1093 г., и, как пишет летописец, «вышли навстречу ему киевляне с поклоном, и приняли его с радостью», однако едва он успел сесть на «столе отца своего и дяди своего», как допустил первую политическую ошибку, отказавшись от мирного соглашения, предложенного половецкими ханами и посадив «в поруб» направленных к нему послов. В ответ половцы пошли на него войной, и Святополк, даже отпустив послов на волю, не смог умиротворить их. Князь собирался противостоять кочевникам, имея всего лишь 700 «отроков» (младших дружинников), но «разумные мужи» посоветовали ему обратиться за помощью к Мономаху, который стал собирать войска вместе со своим младшим братом Ростиславом, княжившим в Переяславле.

По мнению А.П. Толочко, Н.Ф. Котляра и В.Я. Петрухина, в результате перераспределения столов в апреле 1093 г. в «Русской земле» был восстановлен режим, существовавший при «триумвирате» Ярославичей{131}, однако это суждение представляется не совсем верным, так как, акцентируя внимание на кратковременной реставрации самостоятельности Переяславля, исследователи игнорируют тот факт, что «триумвират» 1093 г. с династической точки зрения не был повторением «триумвирата» 1054–1072 гг., ибо в стольных городах сидели лишь сыновья Изяслава и Всеволода, продолжавшие поддерживать политическую ситуацию, сложившуюся в 1077–1078 гг., в то время как сыновья Святослава все еще были лишены «причастья» в «Русской земле». Более того, среди правителей Клева, Чернигова и Переяславля не было единства во мнениях относительно отражения половецкой угрозы. Встретившись в монастыре Св. Михаила (Выдубицком монастыре), они затеяли «распри и ссоры» и лишь под давлением «разумных мужей» принесли друг другу клятву на кресте и выступили из Киева, не имея определенного плана действий, ибо «Владимир хотел мира, а Святополк хотел войны». Когда князья подошли к реке Стугне, споры возобновились и верх одержали сторонники продолжения экспедиции. Однако когда 26 мая под Треполем князья столкнулись с половцами, то первыми побежали воины Святополка, а за ними — воины Владимира и Ростислава, который утонул при переправе через вышедшую из берегов Стугну.

В летописи говорится, что «прибежали к реке Стугне, и пошли вброд Владимир с Ростиславом, и стал утопать Ростислав на глазах Владимира. И захотел подхватить брата своего, и едва не утонул сам. И утонул Ростислав, сын Всеволодов. Владимир же перешел реку с небольшой дружиной, — ибо много пало людей из полка его, и бояре его тут пали, — и, перейдя на ту сторону Днепра, плакал по брате своем и по дружине своей, и пошел в Чернигов в печали великой». Несмотря на критическую обстановку, были организованы поиски останков князя: «Ростислава же, поискав, нашли в реке и, взяв, принесли его к Киеву, и плакала по нем мать его, и все люди печалились о нем сильно, юности его ради. И собрались епископы, и попы, и черноризцы, отпев обычные песнопения, положили его в церкви святой Софии около отца его»{132}.

Агиографически стилизованный рассказ о гибели Ростислава сохранился в «Киево-Печерском патерике»: если верить тексту этого памятника, накануне выступления в поход на половцев князь, направлявшийся за благословением в монастырь, повздорил у Днепра с монастырским старцем Григорием, которого оскорбили княжеские слуги: «Инок же, провидя, что близок их смертный час, стал говорить им: “О чада! В то время как вам следовало бы быть благочестивыми и призывать всех молиться за вас, вы великое зло творите, — не угодно Богу это. Плачьте о своей погибели и кайтесь в своих согрешениях, чтобы хотя в страшный день принять отраду, ведь вас уже постиг суд: все вы и с князем вашим умрете в воде”. Князь же, страха Божия не имея, не внял сердцем словам преподобного, а подумал, что лишь пустые речи — пророчества его, и сказал: “Мне ли предсказываешь смерть от воды, когда я плавать умею!” И рассердившись, князь велел связать старцу руки и ноги, повесить камень на шею и бросить в воду. Так был он потоплен <…>. Ростислав же не счел за вину греха своего и не пошел в монастырь от ярости. Не захотел он благословения, и оно удалилось от него; возлюбил проклятие, и проклятие пало на него. Владимир же пришел в монастырь для молитвы. И были они у Треполя, и произошло сражение, и побежали князья наши от лица врагов. Владимир, по молитвам и благословению святых, переехал реку, Ростислав же, по слову святого Григория, утонул со всем своим войском»{133}.

Для нас это сообщение интересно главным образом тем, что оно противопоставляет Ростислава Владимиру Мономаху, создавая своеобразную «оппозицию» между братьями, один из которых представлен как «благочестивый князь», а другой как «князь-грешник».

Еще один князь, подвергавшийся критике на страницах киево-печерских агиографических произведений, Святополк Изяславич, после поражения у Треполя попытался продолжить сопротивление кочевникам. Так как половцы оказались заняты осадой отчаянно сопротивлявшегося Торческа и, лишь видя бесплодность своих усилий, по прошествии девяти недель разделили свои силы, с тем чтобы подвергнуть опустошению окрестности Киева и Вышгорода, киевский князь получил возможность собраться с силами и встретил половцев на реке Желани: «И побежали наши от иноплеменников, и падали, раненные, перед врагами нашими, и многие погибли, и было мертвых больше, чем у Треполя. Святополк же пришел в Клев сам-третей, а половцы возвратились к Торческу», — свидетельствовал летописец{134}.

Лишь в 1094 г. Святополку удалось наконец заключить мир с половцами, женившись на дочери половецкого хана Тугоркана. По-видимому, участие в мирных переговорах принимал и Владимир Мономах, который, описывая эти события в «Поучении», сообщает следующее: «…По смерти отца и при Святополке, на Стугне бились мы с половцами до вечера, бились у Халепья, и потом мир сотворили с Тугорканом и с иными князьями половецкими, и у Глебовой чади отняли дружину свою всю»{135}. Подобное заявление «от первого лица» в определенной степени опровергает тезис А.Е. Преснякова о том, что «политика Святополка и Владимира совершенно независимы одна от другой и часто скрещиваются»{136}. Точнее было бы сказать, что соправители «Русской земли» имели как общие, так и частные интересы, которые не всегда совпадали друг с другом.

Среди общих интересов первое место, несомненно, занимала борьба с половцами, которая продолжалась из года в год, так что даже родственные связи киевского князя с Тугорканом не делали достигнутый мир прочным, к тому же новую партию кочевников на Русь привел Олег Святославич, возобновивший притязания на «черниговское наследство». По свидетельству «Повести временных лет», «в тот же год пришел Олег с половцами из Тмутаракани и подошел к Чернигову, Владимир же затворился в городе. Олег же, подступив к городу, пожег вокруг города и монастыри пожег. Владимир же сотворил мир с Олегом и пошел из города на стол отцовский в Переяславль, а Олег вошел в город отца своего. Половцы же стали воевать около Чернигова, а Олег не препятствовал им, ибо сам повелел им воевать»{137}.

Владимир Мономах в «Поучении» сообщает детали этих событий, из которых выясняется, что он далеко не сразу уступил тмутороканскому князю его «отчину»: «…Олег на меня пришел со всею Половецкою землею к Чернигову, и билась дружина моя с ними 8 дней за малый вал и не дала им войти в острог; пожалел я христианских душ, и сел горящих, и монастырей и сказал: “Пусть не похваляются язычники”. И отдал брату отца его стол, а сам пошел на стол отца своего в Переяславль. И вышли мы на святого Бориса день из Чернигова и ехали сквозь полки половецкие, около 100 человек, с детьми и женами. И облизывались на нас половцы точно волки, стоя у перевоза и на горах — Бог и святой Борис не выдали меня им на поживу, невредимы дошли мы до Переяславля»{138}.

Строго говоря, Чернигов являлся «отчиной» как для Олега, так и для Владимира Мономаха, но с точки зрения «старейшинства» этих прав приоритет, безусловно, был за тмутороканским князем. Но почему Мономах без сопротивления признал приоритетные права одного брата на Киев в 1093 г., а в 1094 г. на протяжении восьми дней сопротивлялся признанию прав на Чернигов другого?