Читать онлайн «Государство наций: Империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина». Страница 52

После бегства Валидова в июне 1920 г. враждебные отношения между башкирским обкомом, Башревкомом и агентами из Москвы постепенно сошли на нет. Татары, русские и несколько избранных башкир с убедительными коммунистическими рекомендациями и общей преданностью проводимой обкомом политике централизации стали преобладать в Башкирском правительстве[69]. Отношения между Башкирским правительство и обкомом, разумеется, время от времени обострялись, особенно по части стратегий подавления новых восстаний в башкирских деревнях в 1920 и 1921 гг.{543} После исчезновения Валидова Политбюро не раз вмешивалось в башкирские дела, в частности с тем, чтобы быстрее подавить восстание, навести порядок, произвести изъятие зерна и других продуктов, скоординировать борьбу с голодом и наладить переход к новой экономической политике. Но уже никогда центральные власти не имели дела с такой силой, как Валидов и его движение.

Нельзя не согласиться с Терри Мартином, Рональдом Григором Суни и другими авторами данного тома, что даже в самые мрачные дни Гражданской войны творцы советской национальной политики, особенно Ленин и Сталин, проявляли глубокую преданность делу создания национальных республик, налаживания деловых отношений с нерусской элитой и формирования условий для будущего развития национальных культур. Признавая Башкирскую автономию, они шли на большой риск, совершая шаг, которому противились многие, на разных партийных и правительственных уровнях, от самого неказистого русского городка на Урале до членов Политбюро, не говоря уже о партийных кадрах татарских коммунистов, и на протяжении 1919–1920 гг. они оба вмешивались в башкирские дела, чтобы не дать погибнуть своему проекту. Впрочем, это, должно быть, слишком смелый вывод, поскольку сотрудничество с Валидовым на самом деле потерпело крах, причиной которого были пять факторов, и все эти факторы можно было предвидеть в начале 1919 г.: кардинальные расхождения во взглядах на значение автономии; импровизированный характер советской национальной политики; Москва, доверяющая местным лидерам проведение этой политики; характерные противоречия между автономией и прочими важными приоритетами большевистского режима; обстановка все возрастающего насилия в годы Гражданской войны.

Широкая политическая и идеологическая пропасть, разделявшая две стороны по вопросу об автономии, вероятно, была самым критическим моментом. Валидов и его последователи мыслили себя авангардом мусульманско-тюркской борьбы с европейским империализмом или, точнее, с русским империалистическим господством в Башкортостане, а с 1917 г. их борьбе предстояло перевернуть последствия этого господства. Они полагали, что землю, отнятую у башкир, надо вернуть; русские крестьяне-иммигранты, по крайней мере самые последние, должны покинуть Башкортостан; корпоративные права башкир на самоуправляемый регион с его собственными военными частями должны быть восстановлены, хотя бы уже в виде национальной республики с независимыми вооруженными силами; башкиры должны иметь право контроля над всей землей, продовольствием и прочими ресурсами на «своей» территории. Как только в конце весны 1920 г. большевистское руководство пришло к окончательному выводу о том, что действительно означает советская автономия, стало ясно, что башкиры питали слишком большие надежды на то, что им может дать Советская власть.

Несмотря на упорство, с каким Ленин и Сталин хранили верность делу создания национальных республик и нерусской элиты, многое в советской национальной политике в 1917–1919 гг. характеризовалось импровизацией, оппортунистическими политическими альянсами, серьезными просчетами и местными инициативами, которые структурировали и ограничивали выбор Москвы. Это стало ясно уже в 1918 г., когда Москва споткнулась на своей башкирской политике. Признание Лениным и Сталиным Башкирской автономии в начале 1919 г. было, конечно, важным вмешательством Москвы в местные дела и, пожалуй, даже блестящей уступкой в решающий момент Гражданской войны, но, если говорить о нем, как о «политике», то эта политика была почти не воспринята Красной армией и грубо насаждена ею, что привело к множеству непредвиденных столкновений — не только между башкирами и русскими, но и между татарами и башкирами, в борьбе за судьбу Татаро-Башкирской Республики. Более того, решающий договор от марта 1919 г. излагал разделение власти между центром и республикой только в самых общих словах, оставляя эту сферу открытой для широких притязаний с обеих сторон. Так и хочется сказать, что советские вожди не озаботились тем, чтобы определить «автономию» как юридический, а не просто риторический термин, пока башкирский кризис не заставил их сделать это в 1920 г.

Еще один фактор, обусловивший разрыв сотрудничества, — это постоянная возможность местных деятелей препятствовать политике центра и формировать ее в своих целях. Не будет преувеличением сказать, что в 1919 г. в Башкортостане и соседних с ним губерниях, этнических русских сторонников национальной политики Ленина и Сталина насчитывались в лучшем случае десятки. Русские в местных Советах и органах Коммунистической партии нередко выступали против Башкирской национальной автономии как нарушения пролетарского интернационализма и отказывались доверить власть и ресурсы кадрам лидеров с явно антибольшевистскими рекомендациями. Эти идеологические и политические соображения часто дополнялись отношениями превосходства над «природными» характеристиками многих русских на окраинах. Между тем бескомпромиссный антиимпериализм Валидова и его выступление за башкирский суверенитет подогревало мнение, бытовавшее среди местных русских и центральных властей, что группа Валидова стремилась не к членству в федерации или к роли младшего партнера в империи, но к созданию независимого государства по образу и подобию Финляндии{544}. Понятно, что местные русские были обеспокоены долгосрочными задачами башкирского руководства, в частности возвращением незаконно захваченной до революции башкирской земли и выселением новых русских иммигрантов. Пусть даже Башревком делал мало или почти ничего не делал для проведения этой политики, эти цели маячили вдалеке и вселяли в колонизаторов отчаянный страх перед туземцами.

Понятно, что национальная политика Ленина и Сталина не существовала в вакууме, но была одним из многих приоритетов большевистского руководства. В годы Гражданской войны выживание и сохранение режима было превыше всего, и с этим были связаны строгая военная дисциплина, насильственное изъятие зерна и жестокое подавление «контрреволюционной» деятельности. Временами уступки националистическим движениям могли служить таким приоритетам, как, например, в начале 1919 г., когда признание Башкирской автономии сильно ослабило фронт Колчака. Но в конце концов автономная Башкирская республика окончательно запуталась в том, что диктовала большевистская Гражданская война в сфере хозяйственных, политических и военных вопросов. Пожалуй, самое странное то, что центр так долго «раскачивался». Хотя Политбюро неотступно вело мощную борьбу за контроль над Башкирской республикой, мнимая склонность большевиков к вмешательству и контролю сначала проявлялась редко и не обязательно со стороны местных русских коммунистов.

В частности, Ленин и Троцкий признавали справедливость многих башкирских жалоб на «русский шовинизм» и, казалось, противились тому, чтобы вызывать вражду своих башкирских союзников, которые могли так искусно использовать (зачастую иссякающее) антиимпериалистическое сознание своих старших товарищей. В 1920 г. большевистские вожди пришли к ограничению Башкирской автономии довольно медленно и почти нехотя. Тем не менее при наличии трудных социальных и этнических конфликтов на окраинах и разрушительных итогов дозволенных местных инициатив со стороны как русских, так и националов, мешающих реализации проводимой Москвой национальной политики, центральное руководство сделало вывод, что необходимо играть гораздо большую роль в национальных республиках. Это означало следующее: тщательное определение границ республик, четко оговоренные административно-правовые правила игры и, самое главное, ограничение местных инициатив всех партий и ограничение власти местного правительства. Только таким образом намерение национальной автономии могло быть согласовано с другими императивами дня: изъятием зерна, рациональным развертыванием войск и перевесом в отчаянной Гражданской войне на множестве внешних и внутренних фронтов. Зигзаги советской национальной политики в годы Гражданской войны досконально понять невозможно, их легко истолковывать наугад, но все это весьма спорно.

Невозможно не обращать внимания на беспрецедентные уровни насилия, развязанного революционным подъемом и крушением гражданского порядка в период после 1917 г. За время Гражданской войны армии не раз проходили по Башкортостану, оставляя за собой разорение и беспредел. Местное и пришлое население, дезертиры и враждующие группы партийных деятелей — все находили применение вооруженным силам, но не искусному компромиссу, предпочтительному средству политического диалога. Большевистские власти были готовы назначить страшное наказание любому, кто противится их правлению. К тому времени, когда Валидов с товарищами в июне 1920 г. бежал из Башкортостана, они уже видели расстрелы или жестокие расправы над башкирскими офицерами, солдатами и крестьянами, погибшими от рук русских поселенцев, красноармейцев или чекистов. Разумеется, руки Валидова и его башкирских отрядов тоже были в крови, хотя эта сторона еще требует изучения. Дело в том, что события, сопровождавшие башкирско-большевистский альянс 1919–1920 гг., разыгрывались на особенно кровавой сцене. Личные ставки в игре, где пустячная ошибка могла повлечь за собой фатальные последствия, были высоки; должно быть, велико было и психологическое напряжение игроков. Не удивительно, что когда звезда Валидова в советских условиях стала близиться к закату, он решил бежать в горы, не дожидаясь, когда за ним явится Ч.К. Такая полярная и опасная атмосфера изначально отравляла отношения между большевиками и башкирскими националистами, так что задача создания межэтничной гармонии и преодоления наследия былого империализма — нескрываемой цели обеих сторон и довольно трудной для достижения в мирных условиях — стала вполне утопической мечтой перед лицом реальностей русской Гражданской войны.