Читать онлайн «Государство наций: Империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина». Страница 43

То, что антиимпериализм был чем-то большим, чем суррогат пантюркских симпатий, становится ясно из популярности Индии и ее борьбы против англичан в качестве темы в сочинениях джадидов этого периода. В 1920 г. Фитрат написал две пьесы, действие которых разворачивалось в Индии и которые весьма успешно ставились в Туркестане. В «Настоящей любви» он писал о любви Зулейки к патриотически и революционно настроенному поэту Нуруддину, о любви, которую разрушает англофил Рахматулла, воспылавший страстью к Зулейке, как и ко многим девушкам до нее. В традициях джадидского театра, возникшего до революции, пьеса заканчивается резней, когда на тайное собрание индийского революционного комитета с участием Зулейки и Нуруддина, нападает полиция (подосланная Рахматуллой). Но связь между любовью, патриотизмом и революцией крепка. Настоящая любовь неразрывно связана с патриотизмом, а неспособность поддержать патриотическую революцию синонимична предательству. В «Индийских революционерах», где также изображается борьба индийских патриотов за независимость, Фитрат вновь вернулся к этим темам, но в более откровенно политической манере. Рахим Бахш — образованный юноша, влюбленный в Дильнавоз; в обоих живет любовь к родине. Когда полиция арестовала Дильнавоз, Рахиму Бахшу приходится преодолеть его былую раздвоенность и вступить в группу «революционеров»-подполыциков, скрывающихся в горах на афганской границе. Пьеса тоже заканчивается трагически, но любовь к родине вновь приравнивается к любви к женщине и защите ее чести. Антиимпериализм, патриотизм и революционная деятельность тесно связаны между собой.

Джадиды воспринимали революцию как национальное спасение. Когда джадиды писали об угнетении и эксплуатации, они были склонны говорить об угнетении и эксплуатации колониальных народов имперскими народами и их лакеями, а не о классах. Но революция должна была революционизировать и сам народ, т. к. только это могло обеспечить спасение нации. Годами джадиды доказывали, что если народ не поддержит их призыв к переменам, то под вопросом окажется само его выживание{481}. Им казалось, что ущерб, нанесенный Гражданской войной и голодом, подтверждает их самые худшие опасения. Путь к спасению виделся джадидам в просвещении, образовании и нравственности — в том, что могла дать только культурная элита. Это основополагающее предписание сохранилось и после 1917 г., хотя методы, которыми, по мнению джадидов, этого можно было достичь, разительно изменились. Склонность джадидов видеть в революции национальную аллегорию исходила непосредственно из их статуса именно культурной, а не политической элиты.

Но подобное отношение к революции вполне соответствовало деятельности большевиков в данный момент. По мнению народного комиссара по делам национальностей Сталина, мусульманские регионы Российской империи были населены «культурно отсталыми народами»; задачами советского режима в этих регионах было «поднятие культурного уровня отсталых народов… вовлечение трудящихся… в строительство Советского государства» и отсечение всего, мешающего «развитию максимальной самодеятельности народов Востока по пути к освобождению от пережитков средневековья и разрушенного уже национального гнета»{482}. В этом прогнозе не было почти ничего, с чем бы не согласились джадиды. Точно так же, захватив власть, большевики с самых первых шагов сочетали идеологические и стратегические цели. Их перечень угнетенных народов охватывал как европейский пролетариат и нерусские народы России, так и весь колониальный мир. Таким образом, революционизировать Восток уже тогда стало для большевиков важной задачей внешней политики.

В ноябре 1917 г. Ленин издал обращение: «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», а в последующие годы Москва и другие советские города стали центрами, где собирались колониальные интеллектуалы и радикалы.

На организацию этих встреч большевики тратили немало сил. В ноябре 1918 г. было создано Центральное бюро мусульманских коммунистических организаций РКП(б), ответственное за революционную работу среди мусульман Российской империи и ее соседей. Большевики также постоянно заявляли о том, что они защитники всех «угнетенных народов Востока», особенно мусульманского мира. Когда хан Афганистана эмир Аманулла провозгласил независимость своей страны от Англии, то и большевики, и джадиды славили его как героя. Разворачивавшаяся борьба с иностранной оккупацией в Анатолии точно так же вызвала живой интерес как в России, так и в Средней Азии. Многочисленные группы «индийских революционеров» — националистов, желавших покончить с английским господством в Индии вооруженным путем, были радушно приняты в Советской России{483}.

Поддержка большевиками антиимпериалистических движений на Востоке зиждилась на том же слиянии антиколониализма, ислама и революции, о которой писал Фитрат. В 1919 и 1920 гг. моральную и материальную поддержку советского режима порой получали такие случайные персоны, как, например, бывший военный министр Османской империи Энвер-паша{484}.

Большее значение для Средней Азии имели другие, менее известные случаи сотрудничества. Когда Аманулла готовился помериться силами с англичанами в третьей Афганской войне, то отправил личное посольство в Москву, добиваясь советской поддержки своих действий. Посольство возглавил Мухаммад Баркатулла, старый индийский революционер, который провел годы войны в Кабуле, пытаясь убедить предшественника Амануллы объявить войну англичанам, вторгнувшись в Индию.

Теперь многолетний антиколониализм Баркатуллы естественно превратился в поддержку советского режима. На пути в Москву он проезжал через Ташкент, что широко освещалось в мусульманской прессе. Выполнив свою миссию, в том числе встретившись с Лениным, Баркатулла до конца года ездил по мусульманским регионам Российской империи, уговаривая мусульман поддерживать большевиков.

С официального благословения он опубликовал на персидском языке (которым владеют почти все образованные люди Средней Азии) памфлет «Большевизм и ислам», в котором доказывал, что между ними есть много общего{485}.

Надежда использовать антиимпериалистические настроения, чтобы дестабилизировать капиталистические режимы в Европе, играла значительную роль в сближении Москвы с джадидами Средней Азии. Политика Ташкентского Совета зимой 1917–1918 гг. была, с точки зрения Москвы, совершенно безрассудной. Поэтому в феврале 1918 г. вновь образованный народный комиссариат по делам национальностей отправил посольство с неограниченной властью в Туркестан, чтобы заявить о своей воле. Посольству в составе П.А. Кобозева и двух татар, И. Ибрагимова и А. Клевлеева в значительной степени удалось привлечь мусульман в советские и партийные органы. Поскольку доступ к архивным материалам по вербовке мусульман в партию в первые годы ее существования был еще невозможен, то все данные наводят на мысль, что множество джадидов вступили в нее незамедлительно.

Существующие организации получили новые, революционные названия: Самаркандский трудовой союз превратился в Мусульманский Совет рабочих и крестьянских депутатов Самаркандского уезда, а Татарский союз в Ташкенте стал Татарским социалистическим комитетом рабочих, а со временем — Татарской секцией Коммунистической партии Туркестана (КПТ). Газета самаркандских джадидов «Свобода» («Hurriyat») была принята образовательной секцией Самаркандского Совета в качестве своего печатного органа и вскоре получила название «Голос трудящихся» («Mehnatkashlar tovushi»){486}. Радикально настроенные джадиды стали мусульманскими коммунистами.

Младобухарцы также вступили в более тесное сотрудничество с советским режимом. До конца 1917 г. несколько младобухарцев стали членами исполнительного комитета Каганского Совета, а многие другие нашли убежище в Туркестане. Будущий президент Узбекистана Файзулла Ходжаев почти весь 1918 г. провел в Москве, где бюро партии младобухарцев поддерживало Центральное бюро мусульманских коммунистических организаций.

Отождествление джадидов с революцией и совпадение их интересов с интересами Советской власти были вполне недвусмысленными. Когда в 1920 г. Красная армия штурмовала сначала Хиву, а потом Бухару, за ней последовали джадиды с намерением сформировать там свои правительства. Эти так называемые народные республики оказались недолговечными, но это не должно скрывать факт самой реальной идентичности интересов, существовавших тогда между разными типами революций.

Слияние класса и нации на почве антиимпериалистических настроений могло, разумеется, использоваться против русских поселенцев в Туркестане так же просто, как и против англичан. Фитрат в «Восточном вопросе» ни словом не обмолвился о русских переселенцах, но мусульманские коммунисты на своих конференциях привычно критиковали их. Продовольственные комитеты, к началу 1918 г. подчиненные советам, стали самой широкой ареной политического конфликта, но конфликт вскоре распространился на высшие органы самой партии. Декрет ЦК в июле 1919 г., требующий, чтобы коренное население Туркестана имело пропорциональное представительство во всех государственных органах, создал возможность действия для партийных мусульман. Были спешно проведены съезды партии и Советов, и на тех и на других были избраны новые исполнительные комитеты с преобладанием мусульман. Турар Рыскулов, будущий глава правительства Туркестана и автор одной из самых известных книг о революции в Средней Азии, был избран президентом обоих комитетов.