Читать онлайн «Императорская Россия». Страница 72

Современный читатель был бы разочарован блюдами XVIII века, которыми его могли угостить. Выставленные на столах картинные гордые лебеди, трогательные поросята с пучком зелени во рту, дичь, говядина, порезанная на толстые куски – все это было приготовлено задолго до пира и давно остыло. Не были горячими и те блюда, которые приносили на золотых и серебряных подносах официанты во время обеда, хотя тогда уже использовали столовые сосуды, сохранявшие тепло. Впрочем, холодные блюда смягчались разнообразными соусами. XVIII век был истинным веком соусов. К тому же тосты (список которых утверждался как меню) следовали один за другим часто, и каждому гостю свой «покал» надлежало наливать доверху и выпивать до дна – иначе подумают, что ты не желаешь государыне здоровья и против побед русского оружия. Так что через некоторое время гости хмелели, и со столов сметалось все, что на них там лежало и стояло – голод не тетка!

Об одном таком «преступлении» писал в своем доносе 1749 года большой знаток и любитель хмельного канцлер А. П. Бестужев-Рюмин. Как сообщал государыне Бестужев, придворный, выпивая за здравие фаворита императрицы А. Г. Разумовского, «в покал только ложки с полторы налил», тогда как канцлер «принуждал его оной полон выпить, говоря, что он должен полон выпить за здоровье такого человека, который Ея императорского величества верен и в Ея высочайшей милости находится». В своем доносе он вспоминает и недавний, по его мнению, безнравственный поступок обер-церемониймейстера Федора Веселовского, который «на прощательном обеде у посла лорда Гиндфорта, как посол, наливши полный покал, пил здоровье, чтоб благополучное Ея и. в. государствование более лет продолжалось, нежели в том покале капель, то и все оный пили, а один Веселовский полон пить не хотел, но ложки с полторы и то с водою токмо налил, и в том упрямо пред всеми стоял, хотя канцлер, из ревности к Ея величеству и из стыда пред послами, ему по-русски и говорил, что он должен сие здравие полным покалом пить, как верный раб, так и потому, что ему от Ея императорского величества много милости показано пожалованием его из малого чина в толь знатный».

Как только тостующий произносил тост, специальный служитель взмахивал платком, и по этому сигналу гремел залп батареи стоявших поодаль орудий. Таких залпов бывало (по числу тостов) до сотни, и к концу праздника они учащались… Залпы пушек заглушали пение и игру оркестра, которые все долгие часы обеда непрерывно услаждали слух пирующих прекрасными звуками.

Неспешно, спокойно текла жизнь рядового дворянина-помещика в провинции. Он просыпался на утренней заре в спальне своего обширного деревенского дома. Помещичьи дома тех времен отличались от крестьянских изб только размерами, но не удобствами. Строились они все из одного материала – дерева. Комнаты (как говорили тогда – «хоромы») в них были низки и неуютны, с голыми деревянными стенами, потемневшими от старости и копоти. Свет с трудом пробивался сквозь маленькие слюдяные или стеклянные переплеты окон. Петровская эпоха принесла нечто новое даже в самые глухие уголки. Вернувшись в деревню со службы, дворяне привозили новые вещи, украшения. Дедовская примитивная мебель соседствовала с каким-нибудь «новоманирным» столиком или немецким стулом с высокой резной спинкой.

Бревенчатые стены и дощатые потолки с огромными щелями тоже не нравились тем дворянам, которые видели, как живут люди в Петербурге или за границей. Поэтому они приказывали обить потолки парусиной или обмазать мелом, на стенах же прибивались обои из расписных тканей. В деревне обходились не дорогими купленными обоями, а самодельными, расписанными крепостным художником, который изображал, как правило, растительный орнамент. Гобелены и ковры были только у очень богатых людей.

Услышав, что барин проснулся и вылез из-под пуховиков (спали на перине и такой же укрывались), дверь спальни открывал ближний, доверенный слуга-лакей с подносом, на котором стоял чайник с чаем или кофейник с «кофием», варенье, подогретые сливки или рюмка водки – в зависимости от вкуса и привычек господина. Другой лакей следом нес уже раскуренную трубку – привычка к табаку становилась устойчивой и модной. Курение вообще считалось полезным, особенно в сырую, холодную погоду – дым якобы согревал горло. Надев шлафрок – широкий халат, и не снимая с головы ночной мягкий колпак, барин выходил в другую комнату. Многие помещики начинали день с молитвы – в спальне или в особой комнате, в ее красном углу громоздились старинные иконы с пышными окладами. Перед иконами горела неугасимая лампада, заправленная конопляным или льняным маслом. Помещик молился, благодарил Бога за еще один дарованный ему день.

Пробуждения «болярина» давно ждал и староста, который докладывал о том, как в имении прошла ночь, какие предстоят работы в поле и по дому, выслушивал распоряжения барина. Положение старосты (управляющего) всегда было довольно сложным. С одной стороны, все требования и прихоти помещика считались для него нерушимым законом, а с другой стороны, ему приходилось иметь дело с крестьянами, учитывать реальное положение дел. Немало было старост, которые, пользуясь полным невежеством барина в сельском хозяйстве, обманывали, обворовывали его, злоупотребляли доверчивостью господина, чтобы прибрать власть к рукам и стать маленьким диктатором в деревне. Но встречались помещики, которые вникали во все тонкости сельского хозяйства, с раннего утра садились на коня и объезжали свои владения, зорко посматривая, нет ли порубок в их лесу, потравы в полях. Известно, что крестьянам больших имений жилось легче, чем малых. В крупных поместьях контроль был слабее и, как правило, барщина легче.

Помещик завтракал обычно с семьей и гостями, которые часто подолгу живали у него в особых покоях или в отдельных пристройках – флигелях. С давних пор при богатых помещиках жили обедневшие родственники, соседи – приживалки, которые часто исполняли роль шутов, становились предметом довольно грубых шуток. Частым гостем барина бывал и местный батюшка – священник приходской церкви. Хотя священник и был свободным человеком, но он во многом зависел от хозяина земли, на которой стоял храм, постоянно требовавший ремонта, пожертвований на утварь, иконы. Обед затягивался надолго. Как писал Пушкин, «нескоро ели предки наши», смены блюд следовали непрерывной вереницей. Кушанья отличались простотой, были обильны и жирны. Крепостные поварихи искусно готовить не умели, а повар – выученик какого-нибудь столичного французского повара – встречался редко и стоил не меньше, чем свой куафер-парихмахер, умевший завивать волосы. Впрочем, в деревне одевались и причесывались попроще. Здесь, вдалеке от строгой власти, можно было не нацеплять на голову каждый день парик, редко надевали и нарядный кафтан из шелка или бархата. Из-под него виднелся безрукавный камзол и белая полотняная рубашка без воротника с пышным жабо – оборкой на груди. Вспомните по кинофильмам лихих дворян-дуэлянтов в таких белых рубашках со шпагами в руке.

Послеобеденное время по русской традиции – время отдыха. Всюду наступало сонное затишье. Все спали: барин – в спальне, дворовые – в тени на земле или у порога дома. Вечера проходили довольно скучно. В полутемной гостиной – восковые свечи были дороги – барин сидел с гостями, играли в карты, пили чай, слушали рассказы, сплетничали о соседях. Новости из столиц получали через письма родственников, приятелей, приказчиков, да из старых номеров «Санкт-Петербургских ведомостей», которые изредка доходили до глухих дворянских гнезд. Известно, что наиболее интересные статьи переписывали и передавали друг другу. Характерные для XIX века музыкальные вечера еще не вошли в моду, да и иностранные инструменты многим были недоступны.

Вечером спать ложились рано – как только темнело. Зевая, барин отправлялся к своим пуховикам. Слуги обходили хоромы, проверяли запоры, ложились на войлоке у дверей спальни барина или в людской на полу и лавках. С улицы слышался лишь лай собак, стук в деревянную доску или треск трещотки – это сторожа, обходя усадьбу, отпугивали лихих людей. В доме только тускло светила лампада, начинали шуршать мыши да выползать из своих щелей тараканы и клопы – верные спутники человека XVIII века, которые порой долго не давали уснуть.

Издали помещичья усадьба казалась скопищем построек, замыкающих широкий и грязный двор. К дому пристраивались людские избы, где в тесноте и грязи жили слуги – дворовые люди. Вокруг двора громоздились разные хозяйственные постройки: сараи, погреба, конюшня, псарня и т. д. Домашним хозяйством, как правило, руководила сама помещица, давая распоряжения ключнице – доверенной холопке, которая ведала припасами. Работы всегда было много. Дворовые не только готовили еду на день, но и занимались заготовками – крестьянки приносили из леса ягоды и грибы, в саду созревали яблоки и груши, на огороде поспевали овощи. В девичьей целыми днями работали над пряжей и шитьем крепостные девушки. Осенью, когда убрали хлеб, любимым занятием помещика становилась псовая охота.