Читать онлайн «Императорская Россия». Страница 60

Жизнь дворян, как и других сословий, в аннинской России была тревожной. Известно, что личность правителя и его приближенные всегда накладывают отпечаток на жизнь страны, общества. Императрица Анна имела тяжелый характер, была женщиной злопамятной и жестокой. Под стать ей был и Бирон, чьих капризов боялись при дворе. Все знали его умение настроить императрицу против кого угодно. Люди боялись стать жертвой доноса, опасались высказать свое мнение о политике государства или его чиновниках. Каждое такое высказывание могло повлечь страшное обвинение в «оскорблении чести Ее императорского величества». На улицах городов часто звучало «государево слово и дело».

Ужас на людей наводило только упоминание Тайной канцелярии и ее начальника А. И. Ушакова. В пыточных подвалах этого карательного учреждения подозреваемых ждали изощренные пытки огнем, железом, водой. Аннинское царствование знало все виды жестоких средневековых казней: посажение на кол, закапывание, а также сожжение живьем, четвертование, колесование и т. д. Анна не забыла событий начала 1730 года и стремилась расправиться с его активными участниками. Первый удар был обрушен на головы князей Долгоруких. Весной 1730 года князь А. Г. Долгорукий вместе с семьей был выслан в Сибирь. Туда поехала и «порушенная невеста» – так называли невесту Петра II княжну Екатерину Долгорукую, а также князь Иван Долгорукий со своей молодой женой Натальей. В 1729 году она, 15-летняя дочь и наследница фельдмаршала Б. П. Шереметева, согласилась выйти замуж за фаворита Петра II князя И. А. Долгорукого. Вскоре император умер, и фавор князя Ивана кончился. Родственники советовали порвать брачный сговор и вернуть жениху обручальное кольцо. Но девушка, честная и благородная, отказалась это сделать. Она вышла замуж за Ивана и разделила с мужем все испытания неволи в Сибири, в Березове. Оставленные ею безыскусные «Собственноручные записки» о прожитом говорят о том, что можно достойно пройти свой жизненный путь, если во всем руководствоваться любовью, смирением и милосердием.

Заметки на полях

Почти в каждой энциклопедии можно прочитать, что «бироновщина – реакционный режим в России 1730—1740 годов при императрице Анне Иоанновне, по имени Э. И. Бирона. Засилье иностранцев, разграбление богатств страны, всеобщая подозрительность, шпионаж, доносы, жестокое преследование недовольных». В этом определении хорошо видна вся идеологическая, резко отрицательная «начинка». Более того, легко понять, откуда все это пошло. Дело в том, что десятилетнее правление Анны Иоанновны превратилось в историографическую «бироновщину» сразу же после того, как Елизавета Петровна захватила власть под патриотическими лозунгами освобождения России от гнета ненавистных иностранцев. Она, как провозглашали с амвона церквей, решилась «седящих в гнезде орла Российского нощных сов и нетопырей, мыслящих злое государству, прочь выпужать, коварных разорителей Отечества связать, победить и наследие Петра Великого из рук чужих вырвать, и сынов российских из неволи высвободить и до первого привесть благополучия». Эти конъюнктурные, пропагандистские оценки царствования Анны, сформулированные во времена Елизаветы, прочно закрепились и в нашей историографии и в художественной литературе – все помнят роман И. Лажечникова «Ледяной дом» и «Думы» Кондратия Рылеева.

При дворе Анны господствовали не немцы, а интернациональная клика придворных. В борьбе у подножия трона за милости монарха ни национальность, ни вероисповедание значения не имели. Словом, пестрая компания, окружавшая престол Анны – между прочим, ее дед Салтыков был некогда подданным польского короля, – состояла из курляндца Бирона, лифляндцев братьев Левенвольде, ольденбуржца Миниха, вестфальца Остермана, «литвина» Ягужинского, потомка кабардинских князей черкасского, а также русских: Головкина, Ушакова и Волынского. И эта компания не составляла единства; это была типичная придворная камарилья, раздираемая никогда не стихавшей борьбой за власть, влияние, милости. Если же посмотреть на результаты внутренней и внешней политики того времени, то они свидетельствуют, что при Анне был продолжен курс на укрепление империи, развитие экономики, дворянству были даны существенные льготы, в армии и во флоте иностранцев было не больше, чем при Петре I. что же касается недоимок, свирепой Тайной канцелярии, жестокого преследования недовольных, разграбления богатств страны и прочих извечных пороков отечественного управления, то они были всегда: и до Бирона, и после него. При этом порой Бирон даже проигрывал в сравнении с ворами из природных русских в последующие периоды русской истории, по сравнению с деяниями которых злоупотребления времен «бироновщины» кажутся невинными шалостями. Недооценивать роль Бирона, естественно, не следует. Истоки его подавляющего влияния на императрицу крылись не только в личности временщика – человека красивого и волевого, сколько в чувствах императрицы, видевшей в Бироне своего повелителя, мужа и защитника. Все десять лет царствования Анна и ее фаворит не расставались ни на один день. Бирона не любили и боялись. Он был необразован, невоспитан и груб, порой покрикивал и на императрицу. Десять лет Бирон фактически управлял страной, чему довольно быстро обучился, и не совершал при этом грубых ошибок. Он обычно держался в тени, имея всюду своих ставленников и шпионов. Высокомерный, жестокий и мстительный, он был беспощаден к своим врагам, отличался цинизмом, корыстолюбием, обожал грубую лесть и породистых лошадей.

Вместе с Бироном и другими иностранцами у трона было немало и русских, которые пользовались доверием Анны Иоанновны: родственники по матери Салтыковы, а также помогшие ей победить верховников вельможи П. И. Ягужинский, А. М. черкасский, Феофан Прокопович, начальник Тайной канцелярии А. И. Ушаков и другие. Все вместе они составляли окружение императрицы, раздираемое распрями и интригами не по национальному принципу, а исключительно ради высших милостей, наград, пожалований.

Долгорукие прожили восемь долгих лет в Березове – там, где жили и умерли Меншиков и его дочь Мария – первая невеста Петра II. В 1738 году на князя Ивана донес местный подьячий, обвинив его в неодобрительных высказываниях об императрице. Всех Долгоруких свезли в Шлиссельбург. Там их допрашивали, пытали, а осенью 1739 года князь Иван и еще трое из семьи бывшего фаворита были казнены под Новгородом. Ивана Долгорукого колесовали – раздробили руки, ноги, позвоночник и затолкали еще живого в обод тележного колеса. Еще раньше Анна расправилась с главой верховников князем Д. М. Голицыным. Старый, больной Голицын был заключен в Шлиссельбургскую крепость, где и умер весной 1737 года. Крайне тяжелое впечатление на общество произвело и дело Артемия Волынского. Еще в 1711 году он, молодой, толковый ротмистр, потомок бояр, приглянулся Петру I, и тот стал давать Волынскому поручения, назначил послом в Персию. Волынский «прославился» злоупотреблениями, горячим, необузданным характером. Он возвысился при Анне благодаря Бирону, который сделал его кабинет-министром. Попав в высший круг власти как доверенное лицо Бирона, Волынский был поначалу верным ставленником временщика, служил ему рьяно и угодливо, но постепенно стал дерзок по отношению к патрону. Расследование, начатое против Волынского в Тайной канцелярии, контролировал А. И. Остерман, который еще раньше конфликтовал с ним. В обычной жизни склонный к малодушию и ябедничеству, Волынский на дыбе, под пытками проявил себя мужественным человеком и достойно принял свою позорную смерть. Волынского обвинили в попытке организовать заговор. Поводом для такого страшного обвинения стали вечеринки в доме хлебосольного кабинет-министра, который имел много друзей и обсуждал с ними свой «Генеральный проект о поправлении государственных дел» – плод наблюдений и размышлений о государственном хозяйстве и его проблемах. Собрания крупных сановников в доме Волынского были бельмом на глазу у властей, а ставшие известными нелицеприятные отзывы кабинет-министра об Анне, Бироне и других возбудили гнев царицы.

Главным доносчиком по делу Волынского стал его дворецкий Василий Ку банец, слышавший и запомнивший откровения своего господина. После недолгого и неправого суда Волынский и двое его друзей – архитектор Петр Еропкин и советник Андрей Хрущев – были казнены на Обжорном рынке Петербурга 27 июня 1740 года. Напрасно Волынский – еще недавно лучший министр и докладчик у императрицы – ждал помилования. Оно так и не пришло. Анна в это время отдыхала и охотилась в Петергофе…

В день вступления Анны на русский престол в 1730 году москвичи были поражены зловещим кроваво-красным свечением полночного неба над городом. Это странное северное сияние было истолковано как предвестник кровавого царствования. И действительно, конец правления Анны, благодаря процессам Долгоруких и Волынского, был окрашен в цвета крови. Пятого октября 1740 года с императрицей прямо за обеденным столом случился приступ болезни, началась кровавая рвота. Состояние здоровья Анны быстро ухудшалось. По-видимому, осенью 1740 года от увлечения верховой ездой у нее произошло обострение почечнокаменной болезни. Анна, жестоко страдая от болей, слегла в постель. Ко всему прочему добавилась истерика. Страх возник у нее, возможно, в связи со странным происшествием, случившимся ночью во дворце незадолго перед болезнью императрицы. Дежурный гвардейский офицер, несший ночной караул, заметил в темноте тронного зала фигуру в белом, чрезвычайно схожую с императрицей. Она бродила по залу и не откликалась на обращения к ней. Бдительному стражу это показалось подозрительным – он знал, что императрица отправилась почивать. То же подтвердил разбуженный им Бирон. Фигура между тем не исчезала, несмотря на поднятый шум. Наконец, разбудили саму Анну, которая вышла посмотреть на своего двойника. «Это моя смерть», – сказала императрица и ушла к себе. Бирон не отходил от постели больной императрицы, пока она не подписала завещание, которым назначила наследником престола своего внучатого племянника, младенца Ивана Антоновича, и объявила Бирона регентом до 17-летия юного императора Ивана VI. Смерть пришла за императрицей Анной 17 октября 1740 года. Умирая, она до самого конца смотрела на стоящего в ее ногах и плачущего Бирона, а перед самой смертью произнесла: «Небось!», то есть «Ничего не бойся!»