Читать онлайн «Размышления о причинах величия и падения римлян». Страница 12

Есть одно письмо Цицерона 19 к Аттику, которое показывает нам, насколько римляне изменились в этом отношении со времени Полибия.

«Меммий, — говорит он, — только что сообщил сенату о соглашении, которое он и его соперник заключили с консулами. Согласно ему последние обязались содействовать их стараниям получить консульское звание на следующий год; они же, со своей стороны, обязались уплатить консулам 400 тысяч сестерций в том случае, если не доставят им трех авгуров, которые заявят, что они присутствовали при том, как народ принимал куриатский закон, хотя этого совсем не было, и двух консуляров, которые подтвердят, что они присутствовали при подписании сенатского постановления, регулирующего положение их провинций, хотя этого вовсе не было». Сколько бесчестных людей в одном контракте!

Независимо от того, что религия является лучшей опорой нравственности, особенностью римлян было то, что у них любовь к отечеству носила религиозный оттенок. Этот город, основанный при наилучших ауспициях, Ромул, их царь и бог, этот Капитолий, вечный, как город, и город, вечный, как его основатель, произвели когда-то на души римлян такое впечатление, которое желательно было бы сохранить навсегда.

Величие государства доставило громадные сокровища частным лицам. Но так как довольство заключается в добрых нравах, а не в великолепии, то колоссальные богатства римлян привели к неслыханной роскоши и расточительству. Те, которые сначала стали испорченными из-за своих богатств, потом стали испорченными вследствие своей бедности. Трудно быть хорошим гражданином, имея очень большое богатство; [разорившиеся крупные богачи, привыкшие к роскошной жизни и сожалевшие о потере своего состояния, были готовы на все преступления; как говорит Саллюстий, появилось поколение людей, которые сами не могли иметь состояние, по не могли терпеть, чтобы им обладали другие.

Однако, какова бы ни была испорченность Рима, она не сопровождалась всеми бедствиями, которые она обыкновенно влечет за собой. Сила его строя была такова, что Рим сохранил героическую доблесть и всю свою боеспособность среди богатств, изнеженности и сладострастия. Я думаю, к этому не была способна никакая другая нация.

Римские граждане считали торговлю и ремесла рабскими занятиями; они ими совсем не занимались. Исключение составляли лишь некоторые вольноотпущенники, которые продолжали заниматься своим прежним делом. Но вообще римляне знали только военное искусство, которое служило единственным средством для получения магистратских званий и почестей. Таким образом, военные добродетели остались у них и после того, как они утратили все остальные.

Я прошу разрешить мне не останавливаться на ужасах, имевших место во время войн Мария с Суллой; потрясающий рассказ о них мы найдем у Аппиана 20. Не только оба вождя испытывали чувства зависти и честолюбия и производили жестокие расправы над своими противниками, все римляне находились в состоянии бешенства; новые граждане и старые не считали больше друг друга членами единой республики; они вели войну, которая носила своеобразный характер, будучи одновременно гражданской и внешней.

Сулла издал законы, которые могли бы уничтожить причину беспорядков, волновавших город. Они повысили авторитет сената, ограничили власть народа, регулировали власть трибунов. Прихоть, побудившая его отказаться от диктатуры, как бы вернула жизнь республике; но, упоенный своими успехами, он совершил такие действия, которые лишили Рим возможности сохранить свою свободу.

Он уничтожил всякую военную дисциплину во время своих азиатских походов; он приучил свою армию к грабежам, развил в ней такие потребности, которых она раньше не имела; он окончательно развратил солдат, которые в дальнейшем должны были развратить полководцев.

Он ввел вооруженную армию в Рим и научил римских генералов нарушать убежище свободы.

Он роздал земли граждан солдатам и развил в них ненасытную алчность, ибо начиная с этого момента не было ни одного воина, который не ожидал бы случая, чтобы овладеть имуществом своих сограждан.

Он придумал проскрипции и оценил головы всех тех, которые не принадлежали к его партии. С тех пор ни один гражданин не мог служить республике, ибо между двумя честолюбцами, оспаривавшими друг у друга победу, те, которые сохраняли нейтралитет и принадлежали к партии свободы, могли быть уверены, что любой из двух соперников, оставшись победителем, внесет их в проскрипционные списки. Поэтому было благоразумно примкнуть к одному из двух.

После Суллы, говорит Цицерон, появился человек, который защищал преступное дело и одержал еще более позорную победу; он конфисковал не только достояния частных лиц, но навлек это бедствие на целые провинции.

Сулла, отрекаясь от диктатуры, как бы желал этим показать, что хочет жить только под покровительством данных им самим законов. Но этот поступок, обнаруживавший такую умеренность, сам явился следствием его насилий. Он наделил земельными участками 47 легионов в разных областях Италии. Эти люди, говорит Аппиан, считая свое имущество связанным с его жизнью, заботились о его безопасности и были всегда готовы прийти к нему на помощь или отомстить за его смерть.

Республика неизбежно должна была погибнуть; вопрос был только в том, кто ее низвергнет и каким образом.

Два одинаково честолюбивых человека, отличавшиеся лишь тем, что один не стремился к своей цели так прямо, как другой, затмили всех остальных граждан своим влиянием, своими подвигами, своими выдающимися качествами: Помпеи выступил первым, Цезарь — непосредственно вслед за ним.

Помпеи, чтобы привлечь к себе расположение народа, отменил законы Суллы, ограничивавшие власть народа. Так как он принес в жертву своему честолюбию самые полезные законы своего отечества, то получил все, чего желал: народ проявил по отношению к нему безграничное легкомыслие.

Законы Рима разумно распределили государственную власть между большим количеством магистратур, которые поддерживали, останавливали и ограничивали друг друга. Так как магистраты имели только ограниченную власть, то любой гражданин мог добиться любой должности. Народ, видя, как разные лица исполняют ту же самую должность, не привыкал ни к одному из них. Но в эту эпоху система республики изменилась; наиболее влиятельные граждане добились того, что народ стал давать им чрезвычайные поручения. Это уничтожило власть народа и магистратов и дало возможность одному или нескольким лицам сосредоточить в своих руках все важнейшие дела.

Нужно было объявить войну Серторию — ее ведение поручали Помпею. Следовало объявить ее Митридату — все требовали Помпея. Требовалось доставить зерно в Рим — народ считал себя погибшим, если это дело не поручат Помпею. Желали ли истребить пиратов? Нет никого, кроме Помпея. И когда Цезарь угрожает захватить Италию, сенат в свою очередь призывает Помпея и возлагает на него все свои надежды.

«Я думаю, — обращался Марк к народу, — что Помпеи, которого ожидают знатные, предпочтет укрепить вашу свободу, чем их господство. Но было время, когда каждый из вас находился под покровительством многих, а не все под покровительством одного, когда считалось неслыханным, чтобы один смертный мог давать или отнимать что-либо подобное».

Рим, созданный для того, чтобы возвыситься, должен был объединить в одних и тех же лицах почести и власть; в смутное время это давало возможность сосредоточить в одном гражданине управление народом.

Когда дают почести, то точно знают, что это значит; но когда к ним присоединяется также и власть, то нельзя сказать, каких размеров она может достигнуть.

Когда одному гражданину оказывают в республике исключительное предпочтение, то эго неизбежно приводит к следующему результату: или возбуждает в народе зависть к нему, или же безмерную любовь.

Помпеи, возвращаясь в Рим, дважды имел возможность уничтожить республику; но он проявил умеренность, распустил свои войска, прежде чем вступить в город, и появился в нем в качестве простого гражданина. Эти действия, увенчавшие его славой, привели к тому, что какой бы противозаконный акт он ни совершил, сенат всегда становился на его сторону.

Честолюбие Помпея было не столь стремительным, как у Цезаря: оно носило более спокойный характер. Цезарь, подобно Сулле, хотел овладеть верховной властью с оружием в руках. Помпею не нравился такой способ действия; он хотел получить диктатуру, но с согласия народа; он не соглашался насильственно захватить власть, но хотел, чтобы ему ее вручили.

Благосклонность народа не отличается постоянством; поэтому наступило время, когда влияние Помпея стало падать. Его особенно задевало то, что люди, которых он презирал, увеличили свое влияние и стали пользоваться им в ущерб ему.