Читать онлайн «Русская революция. Россия под большевиками. 1918-1924». Страница 34

В начале двадцатого века просвещенная часть российской бюрократии стала выступать за то, чтобы евреям было гарантировано если не полное, то хотя бы частичное равенство222. Их аргументом было: средневековое законодательство России ставило ее в неловкое положение за рубежом и затрудняло получение ссуд из международных банков, в которых евреи играли важную роль. Помимо этого, ограничения, искусственно создаваемые на пути получения образования и продвижения по службе, выталкивали еврейскую молодежь в сферу революционной деятельности. Однако благие советы остались без употребления, отчасти из-за сопротивления министерства внутренних дел, боявшегося проникновения политического и экономического влияния еврейства в деревню, а отчасти вследствие антисемитизма Николая Второго и его окружения.

Черта оседлости отменилась естественным образом во время Первой мировой войны, когда несколько сот тысяч евреев снялись с места и переселились во внутренние части России; некоторые оттого, что их насильно эвакуировали, другие потому, что приближалась линия фронта. Тогда примерно полмиллиона евреев служило в царской армии рядовыми — первые получившие производство в офицеры евреи появились только при Временном правительстве223, которое официально упразднило черту оседлости и отменило еще существовавшие гражданские неравенства. Евреи продолжали расселяться по внутренним территориям России в течение гражданской войны и после нее. К 1923 г. еврейское население Великороссии выросло с 153 000 в 1897-м до 533 000 человек. В то же время в черте оседлости евреи переселялись из маленьких местечек, где две трети их жило до революции, в большие города224. После 1917 г. евреи впервые в русской истории стали назначаться на государственную службу. Так случилось, что в результате революции евреи неожиданно стали появляться в тех частях страны, где их не видывали раньше, и на таких должностях, какие ими никогда до того не исполнялись.

Это было фатальное стечение обстоятельств: для многих русских появление евреев совпало по времени с невзгодами коммунистического режима, стало идентифицироваться с ними. По словам еврея — современника событий, «русский человек никогда прежде не видал еврея у власти; он не видел его ни губернатором, ни городовым, ни даже почтовым чиновником. Бывали и тогда, конечно, и лучшие и худшие времена, но русские люди жили, работали и распоряжались плодами своих трудов, русский народ рос и богател, имя русское было велико и грозно. Теперь еврей — во всех углах и на всех ступенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе Красной Армии, совершеннейшего механизма самоистребления. Он видит, что проспект Св. Владимира носит теперь славное имя Нахимсона, исторический Литейный проспект переименован в проспект Володарского, а Павловск — в Слуцк. Русский человек видит теперь еврея и судьей, и палачом; он встречает на каждом шагу евреев, не коммунистов, а таких же обездоленных, как он сам, но все же распоряжающихся, делающих дело Советской власти, она ведь всюду, от нее и уйти некуда. А власть эта такова, что, поднимись она из последних глубин ада, она не могла бы быть ни более злобной, ни более бесстыдной. Неудивительно, что русский человек, сравнивая прошлое с настоящим, утверждается в мысли, что нынешняя власть еврейская и что потому именно она такая осатанелая»225.

Следствием было мгновенное и заразительное распространение антисемитизма, поначалу в России, затем и за рубежом. Точно так же, как социализм явился идеологией интеллигенции, а национализм — идеологией старого гражданского и военного истеблишмента, юдофобия стала идеологией масс. В конце гражданской войны русский публицист записывает следующее наблюдение: «Ненависть к евреям — одно из самых примечательных свойств современной русской жизни; может быть, даже и самое примечательное. Евреев ненавидят повсюду, на севере, на юге, на востоке и на западе. К ним относятся с отвращением все социальные слои, все политические партии, все национальности и лица всех возрастов». [Masloff S.S. Russia After Four Years of Revolution. London—Paris, 1923. P. 148. F.A.Mackenzie пишет в The Russian Crusifixion (London, n.d.), что и в коммунистических, и в некоммунистических кругах евреев ненавидели «с такой силой, что это трудно описать»: население только выжидало, чтобы устроить погром, перед которым померкли бы все предыдущие погромы (Р. 125)]. К концу 1919 г. яд антисемитизма проник даже в среду либеральных кадетов226.

Непосредственной причиной этой безумной ненависти, естественной для общества, находящегося в состоянии морального и физического разложения, было ощущение, что революция принесла разорение всем, и только евреи, они одни, выгадали от нее. Убеждение это легло в основу вывода, будто вся революция была задумана евреями. Подобные взгляды находили себе фальшивое теоретическое обоснование в так называемых «Протоколах Сионских мудрецов», литературной подделке, изготовленной царской полицией; не встреченные должным вниманием во время выхода их в свет в 1902-м, «Протоколы» теперь получили всемирное распространение. Основная их мысль — что евреи будто бы устроили секретный заговор с целью подчинить себе весь мир — обретает в свете событий в России силу пророчества. Ассоциативная связь между евреями и коммунизмом, возникшая после революции и экспортированная в Веймарскую Германию, была немедленно усвоена Гитлером и превращена им в основное оправдание нацистского движения.

Большевики не допускали открытых проявлений антисемитизма и тем паче погромов на подконтрольных им территориях, поскольку отлично понимали, что антисемитизм стал прикрытием для антикоммунизма227. Но по этой же самой причине они не предпринимали никаких попыток предать гласности антисемитские эксцессы белых, чтобы не сыграть случайно на руку тем, кто обвинял Советы в защите «еврейских» интересов. В 1919 г., пока шли погромы на Украине, большевистское правительство хранило, за исключением нескольких случаев вялого протеста, благоразумное молчание, явно из опасения вызвать сочувствие к белым в среде собственного населения. [Создавшийся миф подкреплялся определенными символическими действиями. Например, в первые годы коммунистического правления общественные здания украшались иногда шестиконечной звездой Давида (см., напр.: Красный Петроград: Вторая годовщина великой пролетарской революции. Пг, 1920. С. 17). Пятиконечная звезда, которую взяла себе эмблемой в 1918 г. Красная Армия, была известным масонским символом, а для многих русских масонство было синонимом еврейства.].

Парадокс, осложнявший ситуацию, заключался в том, что, несмотря на общепринятое мнение, будто они трудились на благо своего народа, большевики еврейского происхождения не только не думали о себе как о евреях, но и противились тому, чтобы их воспринимали подобным образом. Еще во времена царизма, вынужденные брать себе конспиративные клички, они всегда выбирали русские фамилии и никогда — еврейские. Они разделяли взгляд Маркса, считавшего евреев не нацией, а социальной кастой, причем весьма зловредного, эксплуататорского свойства. Им хотелось, чтобы евреи как можно скорее ассимилировались, и верилось, что это произойдет, как только их заставят заняться «производительным» трудом. В двадцатые годы советский режим прибегал к помощи большевиков-евреев и членов еврейского социалистического Бунда, чтобы разрушить налаженную жизнь еврейских сообществ в России.

Причиной подобного отступничества было то, что для еврея, желавшего по той или иной причине отойти от своего еврейства, открывалось всего две возможности. Один способ был креститься. Но для неверующего еврея это не могло стать выходом. Альтернативная возможность была — присоединиться к «нации без национальности», к радикальной интеллигенции, образовавшей космополитическую общину, равнодушную к национальным или религиозным корням, преданную идеям равенства и свободы: «Большевизм привлекал евреев-маргиналов, застрявших меж двух миров — еврейского и христианского, — творивших для себя новую родину, содружество идеологов, решивших переделать мир по своему образу. Евреи эти совершенно намеренно и сознательно порывали со стеснительной социальной, религиозной и культурной жизнью еврейских общин в черте оседлости и подвергали нападкам светскую культуру еврейских социалистов и сионистов. Отбросив свои корни и свою идентичность, но не найдя для себя русской жизни, не разделяя ее с русскими и даже не будучи вполне допущенными к ней (кроме как в жизни партийной), евреи-большевики нашли свой идеологический дом в революционном универсализме»228. Действовавшие в рядах большевиков и прочих радикальных партий евреи были, как правило, псевдоинтеллигентами, получившими благодаря различным «дипломам» право проживать за чертой оседлости229; они порвали со своей средой, но не обрели права войти в русскую среду, где им доступна была только та часть, которая состояла из людей, подобных им.