Читать онлайн «Дороги и судьбы». Страница 54

Эмигрантская печать, сперва величаво и презрительно нашего издания не замечавшая, встрепенулась... Появилась статейка "Три девицы под окном пряли поздно вечерком...". "Девицам" советовали "чесать языки келейно, а не в печати" - не их, дескать, женское дело... В другой газете нас окрестили "базарными торговками". Худшее было впереди.

Французская полиция, в "политическом отделе" которой служили несколько пожилых эмигрантов, под явным нажимом последних запретила нам выпуск очередного номера за "натравливание одной части населения на другую". Эмигрантская пресса радостно сообщила об этом своим читателям в таких выражениях: "...приостановлен выпуск полушантажного листка непечатного свойства...", "...нарушительницам основных норм журналистской этики запрещен выпуск очередного номера!". Зато американская газета "Шанхай Ивнинг Пост энд Меркури" написала так: "Выход "Шанхайского базара", популярного русского еженедельника без политической ориентации, приостановлен французской полицией в наказание за критику выступления одной из газет, издающихся на русском языке".

Тут многое верно. К тому времени "Шанхайский базар", этакий веселый и злой журнальчик, в самом деле стал популярен: росло число подписчиков, расхватывалась розница, взмыленная Алла все чаще врывалась в типографию с радостным известием о новом объявлении... Одно неверно: на "третьем пути" сбалансировать нам не удалось, без политической ориентации мы не обошлись, лицо издания к моменту его закрытия вполне определилось.

Нападение Германии на СССР и реакция на это событие ряда эмигрантских организаций - вот что послужило толчком, изменившим лицо газеты. У меня не сохранилось статьи, за которую нас наказали, в памяти осталась лишь первая фраза, ну, скажем, прямо, не слишком корректная: "Свиное рыло высунулось и хрюкнуло!" Таков был наш отклик на опубликование в эмигрантской печа-{220}ти совместного заявления нескольких организаций ("Союз монархистов", "Союз инвалидов" и еще какие-то "союзы") об их готовности сражаться на стороне немцев за "освобождение России".

Нас лишили возможности выпустить один номер, и он не вышел, а следующий вышел. Потеря номера оказалась ничтожной платой за те выгоды, которые нам принесла необдуманная мера французской полиции. Злорадные крики эмигрантской печати и упоминание "Базара" в печати иностранной - лучшей рекламы и придумать было нельзя! Посыпались читательские письма, нашу позицию поддерживающие, и среди них письмо Вертинского... (С первого дня Отечественной войны шанхайские эмигранты разделились на "пораженцев" и "оборонцев" - последних было значительно больше.) И наконец, мы приобрели трех прекрасных сотрудников, присоединившихся к нам из чистого энтузиазма: З. Казакова, Вс. Н. Иванов и А. Вертинский.

Бывшая драматическая актриса Казакова (псевдоним "Алексей Лохмотьев") вполне квалифицированно и очень едко освещала театральную жизнь Шанхая. Вс. Н. Иванов писал статьи и фельетоны (псевдонимы "Н. Игнатьев" и "Княгиня Мягкая"). Вертинский вел "Почтовый ящик" ("Нострадамус") и отделы "В своем углу" и "Про всё" - их подписывал собственным именем.

Это была уже иная газета, ничем не напоминавшая тот непритязательный, задуманный Аллой рекламный бюллетень. Мы выходили теперь с постоянным эпиграфом из Некрасова: "Шить на мертвых нетрудное дело, нам желательно шить на живых!" Мы занимали ярко выраженную оборонческую позицию и уже не только развлекали читателя, но и призывали его кое над чем задуматься...

Мастер застольных бесед, шуток, анекдотов, импровизаций - их-то Вертинский у нас и публиковал. В напечатанном виде, лишенные интонаций, игры лица, жестов, рассказики эти много теряли, но вполне годились как приятно-развлекательное чтение. В "Почтовом ящике", который мы, по примеру "Сатирикона", стремились давать в каждый номер, Вертинский юмористически отвечал на им же самим придуманные читательские письма и произведения. Случалось, "Нострадамус" подводил нас: материал пора сдавать в набор, а "Почтового ящика" нет! Я бросалась искать Вертинского, а где найдешь его {221} утром? Только в "Ренессансе". Но уж если там его нет, задерживай номер, жди допоздна, лови своего автора там, где он ночью поет, и кидайся на него с упреками, мольбами... "Дорогая, клянусь - забыл! Пусть номер выйдет без меня, мир не обрушится".- "Обрушится! - кричала я, нажимая на педаль лести, безотказно действующую на Вертинского.- Вы же знаете, как читатель вас любит, вас ждет! Ну, Александр Николаевич!"

Однажды он написал "Почтовый ящик" в перерывах между своими выступлениями карандашом на нескольких бумажных салфетках - дело происходило в маленьком кабачке "Шехеразада" (джаз, полутьма, танцующие пары, бродящий луч лилово-синего прожектора), а потом с этими салфетками в сумке я шла домой пустынными ночными улицами... Забавно было бы эти салфетки сохранить, но я ведь вечно все выбрасывала! Если б не мать, у меня и "Шанхайского базара" сейчас бы не было, любопытной газетки, моего детища, переходного этапа жизни моей. Сбереженные матерью пожелтевшие номера этой газеты (уже последнего периода ее существования) я отдала переплести, иногда их перелистываю, там на каждой странице пестро мелькают объявления: "Лосьон Телл-ми" для очищения нежной кожи...", "Где хорошо кормят? Где приятно потанцевать? Ну конечно, в "Аркадии"!", "Косметика помогает, гигиена завершает: антисептическое средство "Гоменол солюбл"...", "Марлен Дитрих, Франческа Гааль, Ольга Чехова одевались в салоне дамских нарядов "Олд Бонд Стрит"...". И многочисленные псевдонимы малочисленных сотрудников там мелькают, и прошлое проходит предо мной... Я вновь вижу чадный двор у харчевни, комнатушку при типографии, и гранки на столе, и то, как мы с Ириной их правим, а затем, расположив на чистом листе, клеим и с помощью метранпажа выбираем шрифты, и врывается сияющая Алла - ей удалось достать объявление у самой "Шанхай пауэр компани" (холодильники, электроплитки, утюги), его необходимо поставить на первую страницу, да, и только на первую, но мы ее уже сверстали, к черту вашу верстку, ведь всемирно известная фирма, дали пока на пробу, обещают подписать контракт на три месяца, это же деньги, вы что, шутите?

И без коммерции нам не удалось обойтись!

Я перелистываю подшивку, и прошлое проходит предо мной, и я снова вижу полутемный утренний зал "Ре-{222}нессанса", моют пол, ходят кошки. Вертинский за столиком в углу хмуро пишет свои веселые мелочи для отдела "Про всё", а я терпеливо жду.

***

Давно рухнул барьер, отделявший меня, харбинскую девчонку, от заезжей знаменитости, прославленного "шансонье", всемирно известного певца, на которого я глазела из амфитеатра белого зала Железнодорожного собрания. Шанхайский Вертинский стал частью местного пейзажа, вписался в наше эмигрантское захолустье, ходил по этим же "авеню" и "рю", пел ежевечерне. К тому же мы подружились.

Наша "оборонческая позиция", участие Вертинского в газете "Шанхайский базар" сблизили нас еще больше. Виделись постоянно, понимали друг друга с полуслова, и я забывала о разнице лет, о его славе, и не было больше ореола, когда-то в моих глазах его окружавшего. Слушать его песни одно удовольствие, особенно в ресторанной обстановке, для которой, казалось, и создано его искусство. Дешевый электрический рай, куда люди идут, чтобы забыться. И правильно. Иной раз забыться - необходимо.

На улице дождь, трамваи уже не ходят (на чем, интересно, я домой поеду?), а, черт с ним, как-нибудь доберусь, не думать, забыть обо всем, он поет, и улетим с ним в бананово-лимонные Сингапуры или к синему и далекому океану. Вообразим себя той, которую "баюкает в легкой качели голубая "испана-сюиза". Убаюкаемся. Слушаешь и веришь, что "радость будет, что в тихой заводи все корабли, что на чужбине усталые люди светлую жизнь себе обрели". Выпивка. Наркотик. Гипноз.

А потом случилось так...

Я была в гостях у Ирины, званый ужин, по-тамошнему обед. Кроме меня инженер Джим Казинс с женой Маргарет и юрист Питер Дайс - друзья Ирининого мужа Томми. Я была уже с ними знакома, Ирина не раз таскала меня с собою в американский загородный клуб. Выхоленные, хорошо одетые, благополучнейшие люди. Хотелось бы добавить - беззаботные,- но это не так. Время тревожное война. Америка пока нейтральна, но именно "пока". К тому же Шанхай под властью японцев, они ставят палки в колеса иностранным фирмам, работать чертовски трудно, скорей бы домой! Привольной жизни {223} иностранцев в полуколониальном Шанхае наступал конец... А жизнь их тут была в самом деле привольна: большие квартиры (у некоторых дома и сады), обилие дешевой прислуги, клубы, гольфы, теннисы, бассейны, верховая езда, повышенная зарплата - ведь оторваны от дома, ведь на краю света, за это надо платить... И Томми, и друзья его были людьми симпатичными, доброжелательными, мне нравилось бывать в их обществе, будто попадаешь на иную планету, живешь другой жизнью, от своей отключившись...