Читать онлайн «Повседневная жизнь Парижа в Средние века». Страница 19

Однако сословное общество порождает прочную идеологию, принижающую недворян, в том числе и богатых. Даже крупная парижская буржуазия не может служить исключением из правила. Это находит отражение в образе жизни, скопированном с дворянского: буржуа тоже ставят свой дом на широкую ногу, стремятся к роскоши в одежде и украшениях, выставляют богатство напоказ и даже в развлечениях подражают дворянам. Отсюда — ристалища{12}, любовь к куртуазной поэзии и роскошным празднествам, в том числе семейным, привычка широко тратить деньги, что было на руку поставщикам и соседям. Еще в большей степени, чем дворяне, эти влиятельные люди жаждут знаний и любят чтение, о чем говорит описание особняка Жака Дюси. Для них получение ученой степени, необходимой для удачной карьеры — часть семейной стратегии, цель которой — развитие и процветание рода.

В замечаниях Гильберта содержится намек на то, что под конец Средневековья наметилась тенденция, побуждающая буржуа влиться в дворянство; на заре Новой истории обозначились несколько типов дворян (шпаги, мантии), которые отражали адаптацию идеологии трех сословий к изменениям в обществе. Крупная парижская буржуазия подчинилась этой тенденции и избрала свой тип. Но чаще буржуа покупали земли и поместья, стремились к титулам, жаждали возведения в дворянство. В Париже как нигде успех, которого удалось добиться на королевской службе и благодаря карьере в административном управлении, был более частым явлением, чем процветание, основанное на промышленной деятельности и международной торговле.

Париж давал временный приют иностранцам, явившимся вести дела, переводить деньги в столицу. Разумеется, здесь были итальянцы, поставившие свои знания и навыки на службу монарху, в частности уроженцы Лукки и Сиены, весьма многочисленные в XIV веке. В Париже эти итальянцы, финансисты и банкиры, посредники крупных торговых компаний, опирались на своих соотечественников, обзаведшихся собственным домом, которых в податных книгах именуют ломбардами. Вместе с группой евреев, тоже выделенной в налоговых документах, они олицетворяют собой в парижском обществе роль денег и международной торговли. Их деятельное присутствие в столице отмечалось по меньшей мере до конца XIV века. Оно пришло на смену торговым операциям, осуществлявшимся на ярмарках Шампани, а затем, с закатом ярмарок, Париж стал играть роль перевалочного пункта между итальянскими государствами и фламандскими и английскими владениями. Королевский двор, благодаря которому в Париже постоянно проживала часть аристократии и высшего духовенства, поощрял развитие рынка предметов роскоши и привлекал крупных коммерсантов. Иностранцы чаще всего не смешивались с крупной парижской буржуазией, однако завязывали с ней многочисленные связи, поскольку тоже служили королям и государям.

Дигне Респонде являет собой прекрасный пример таких купцов-финансистов, высоко ценившихся в конце XIV — начале XV века. Дигне родился в Лукке около 1350 года. Он занимался заморской торговлей и владел тремя торговыми домами: в Монпелье (морские перевозки), в Брюгге, одном из центров международной торговли, и в Париже, рядом с королевской и княжеской клиентурой. Он покупал и продавал дорогие ткани (сукна и шелк), драгоценные камни и конечно же занимался обменом денег и банковской деятельностью. Его состояние позволяло ему давать взаймы знатным вельможам, например герцогу Бургундскому, которому он служил в качестве советника. Он также завязал отношения с французским двором и наведывался в Париже в королевскую резиденцию — Сен-Поль. Карл VI пожаловал ему в 1384 году грамоту о французском подданстве для всего его семейства (двух братьев и племянника) и присвоил ему звание гражданина Парижа. Дигне был старшим в семье Респонде (или Рапонде), он оказался замешан в события гражданской войны в Париже: по сообщениям хронистов, его обвинили в финансировании убийства Людовика Орлеанского в 1407 году и даже в том, что он лично в этом участвовал. Наверное, он был «бургиньоном» и завершил свои дни в Брюгге (в 1414 или 1415 году). Однако его семья осталась в Париже, при дворе, сохранив клиентуру и благоволение короля.

Не все исторические события были благоприятны для международных финансовых связей. Так, в первой половине XV века, когда обострились международные конфликты и участились войны, Париж оказался оторван от главных экономических и финансовых потоков на несколько десятков лет. Однако в целом времена интенсивных контактов брали верх над периодами относительной изоляции. Они привносили в жизнь столицы и ее жителей возможность соприкоснуться с другими видами культуры, языками, с новым образом жизни, и под воздействием этих факторов сформировался парижский дух.

Довольно показательным примером таких контактов служит развитие культа «Распятия из Лукки», возникшего в 1343 году в Париже, когда итальянские купцы основали великолепную часовню при церкви Гроба Господня на улице Сен-Дени. Речь идет о чудотворной византийской иконе, изображающей Христа на кресте. Жители Лукки принесли ее культ на Запад, основывая посвященные ей часовни с гарантированными доходами для служившего в ней капеллана. Такие часовни есть в Провансе, Амьене, в Англии, во Фландрии, в Германии и Австрии — везде, где их учреждали поселившиеся там купцы из Лукки, чтобы им было где собираться и молиться на чужбине. Это изображение встречается на вывесках при домах: так, копаясь в купчих на землю, я обнаружила, что на одном доме по улице Сен-Жак сначала была вывеска с изображением дуба, потом — золотого льва, а затем — Распятия из Лукки. Можно упомянуть и о волхвах, ассоциируемых с германским миром и обозначаемых в текстах как «кёльнские короли», что вызвано популярностью паломничества в Кёльн. В самом деле, согласно жизнеописаниям святых, мощи Мельхиора, Гаспара и Валтасара сначала хранились в Константинополе, потом в Милане, где их обнаружили в 1158 году, а оттуда были перевезены в Кёльн архиепископом Райнаудом в 1164 году. Праздник волхвов приходится на 6 января и называется Богоявлением. Об обменах религиозными обрядами сохранились письменные свидетельства, однако из них не почерпнуть сведений о том, что ели или как жили под воздействием этих влияний. Археологические находки говорят об обменных потоках, что доказывают найденные изделия из стекла и керамики, посуда, украшения.

Места, где хранятся деньги (монеты), имеют большое значение; Тампль со своим донжоном или большая башня Лувра возвышаются над окрестным пейзажем и поражают воображение. Здесь хранится королевская казна. Тампль напоминает о том, каким опасным может быть обращение с королевскими деньгами и государственными финансами (судебный процесс против тамплиеров, завершившийся вынесением многочисленных смертных приговоров, возведших на костер и Великого магистра Жака де Моле, сожженного в Париже в 1314 году, во многом объясняется тем, что орден исполнял роль банка). Ангерран де Мариньи скопил солидное состояние, но бывший хранителем казны, окончил жизнь на виселице в Монфоконе. Судебные процессы против крупных финансистов, завершившиеся публичными казнями, как, например, повешение Ангеррана в 1315 году, или бегством виновного, как, например, Жака Кёра в 1454 году, указывают на непростой характер таких дел. К этому примешивается политическая борьба: показателен пример Монтегю — советника Карла V и Карла VI, ненавидимого герцогом Бургундским, арестованного, а потом обезглавленного на Рынке в 1404 году. Политическая ненависть подогревалась личными интересами, как в случае с казначеем Жаком Кёром, на которого обрушились обвинения со стороны вельмож, так как он одалживал им деньги и его опала могла избавить их от необходимости платить по долгам. Эта ненадежность движимого имущества объясняется еще и его исключительным характером. Роскошь и власть финансистов были непонятны для большинства парижан; общественность находила легкодоступную отдушину в зрелищных казнях, которыми вельможи и короли умели пользоваться в своих интересах. Методы финансовых воротил, денежные суммы, проходившие через их руки, контакты между частным капиталом и государственной казной — все эти вопросы не укладывались в голове у большинства граждан столицы. Их опыт, как и их познания не позволяли им отличить истинное от ложного, тем более что на суде выдвигались дополнительные обвинения в колдовстве и отравительстве, подозрения в других жутких преступлениях и в довершение всего — в измене.

Однако денежные и валютные операции не были уделом узкого круга финансовой элиты и богатого купечества. В огромном городе все так или иначе участвовали в денежном обращении. А это обращение было непростым. Одновременно имели хождение три типа денег золотые монеты для крупных покупок (но большинство парижан пользовалось ими лишь в исключительных случаях), серебряные монеты, а для совсем уж грошовых сумм — так называемые «черные деньги», в которых не содержалось практически никаких драгоценных металлов. В зависимости от совершаемой сделки парижане использовали то одно, то другое.