Читать онлайн «История Древнего мира: от истоков цивилизации до падения Рима». Страница 11

Таким образом, был сделан первый шаг к преодолению пространства.

Вероятно, одновременно с печатями в обиход вошел еще один тип знака. Как и пещерные художники, шумеры использовали отметины и зарубки, чтобы зафиксировать расчет количестве коров (или мешков зерна), которыми они владели. Зарубки, ведущие подсчет их достоянию, наносились на маленькие глиняные пластинки — счетные таблички. Информация на них сохранялась до тех пор, пока земледельцы владели коровами, и на многие века спустя. Нередко самые богатые шумеры, имевшие много табличек, хранивших сведения об их богатствах, укладывали их на тонкий пласт мягкой глины, оборачивали пласт вокруг таблички и прикладывали печать к образовавшейся упаковке. Когда глина высыхала, получалось что-то вроде конверта.

К несчастью, единственным способом открыть этот конверт было разбить глину — но в таком случае, в отличие от бумажного пакета, он становился непригоден к использованию. Более удобным способом хранения сведений, стало нанесение снаружи на «упаковку» меток, информирующих о том, сколько табличек находится внутри нее, и с их кратким содержанием.

Теперь отметки на «конверте» рассказывали о табличках внутри — а те, в свою очередь, несли на себе отметки, символизирующие коров. Другими словами, наружные метки стали знаками с двойным абстрагированием от представленных ими объектов. Взаимоотношения между предметом и меткой начали перерастать в абстрактные.‹33›

Следующим шагом в развитии письма стал окончательный отказ от простых меток. По мере того как росли шумерские города, собственность принимала все более сложную форму. Можно было владеть большим количеством типов предметов, которые могли передаваться кому-либо другому. Теперь наследники нуждались в чем-то ином, нежели просто отметка о единице собственности. Им требовались пиктограммы — изображения подсчитываемых предметов.

Использовавшиеся первоначально пиктограммы со временем упрощались. Во-первых, их обычно рисовали на глине, которая неудобна для нанесения мелких деталей. Вдобавок было бы пустой тратой времени рисовать реальную корову каждый раз, когда требовалась ее отметка, если все, смотрящие на пластину, и так прекрасно знали, что квадрат со слегка обозначенными головой и хвостом означает корову; так палка-палка-огуречик в исполнении малыша обязательно изображает маму (хотя ее и трудно опознать в этом намеке на человека) — просто потому, что здесь должна быть изображена именно мама.

Все это — система обозначений. Ее еще нельзя назвать письмом. С другой стороны, — это система отметок, которые становятся все более и более сложными.

Затем снова появляется печать — на этот раз передающая совсем новое содержание. Илшу, который когда-то использовал свою печать только для того, чтобы обозначить собственность зерна и масла, мог теперь поставить ее на обороте таблички, пиктографически при сделке. На обороте таблички рисунок Илшу н изображающей продажу коров соседа слева его соседу справа. Не доверяя друг другу, они оба просили его присутствовать при продаже, и он ставил свою печать на табличке как свидетель е говорит больше «Тут был Илшу» или даже «Это принадлежит Илшу». Он говорит: «Илшу, который был тут, наблюдал за этой сделкой и может дать пояснения, если у вас возникнут вопросы».

Это больше не обычная метка. Это развернутое заявление, сделанное читателю.

До определенного момента шумерское «письмо» зависело от хорошей памяти всех участников; оно больше было похоже на нитку, завязанную на пальце, чем на развитую систему символов. Но города торговали, экономика развивалась, и глиняные таблички должны были начать вмещать в себя больше информации, нежели простое указание на количество и вид товаров. Земледельцам и купцам требовалось записывать, когда засеяны поля и каким зерном; какие слуги с какими поручениями и куда посланы; сколько коров было отослано в храм Энлиля в уплату за данные предсказания (на случай, если жрецы просчитаются); сколько податей было отослано царю (на случай его просчета и требований новой дани). Чтобы зафиксировать столько информации, шумерам потребовались знаки, означающие слова, а не просто товары. Им нужна была пиктограмма для обозначения «коровы» — но также знаки для обозначения «послан» или «куплен»; пиктограмма для обозначения «пшеницы» — и знак для указания «посажена» или «погибла».

Нужда в знаках возросла, и развитие «кодов» могло принять одно из двух направлений. Знаки могли множиться, и каждый бы соответствовал отдельному индивидуальному слову — либо же пиктограммы могли преобразоваться в фонетическую систему таким образом, чтобы знаки означали звуки, части слов, а не сами слова; таким путем можно было построить из ограниченного числа знаков любое количество слов. В конце концов, стоило человеку увидеть пиктограмму «корова» и сложить губы в шумерское слово «корова» — тут же возникал звук. Затруднительно было бы употреблять длинное обозначение понятия «корова», и со временем знак стал представлять собой лишь первый звук в слове «корова». Затем его стало возможным использовать в качестве начального знака во всех сериях слов, которые начинались с того же звука, что и «корова».

В течение как минимум шестисот лет шумерские пиктограммы шли по этому второму пути развития фонетических символов.[31] Символы, нанесенные на мокрую глину палочкой с клинообразным концом, имели четкую форму — расширяясь сверху и сужаясь книзу. Что шумеры называли своим письмом, мы никогда не узнаем. Почти невозможно узнать, как выглядела постоянно эволюционировавшая технология на своей самой ранней стадии, а сами шумеры никак не отметили введенную ими новацию. Только в 1700 году изучавший Древнюю Персию ученый по имени Томас Хайд дал шумерскому письму название «клинопись», которым мы пользуемся до сих пор. Правда, это название ничем не помогало понять суть шумерского письма. Более того, сам Хайд считал, что аккуратные значки на глине были всего лишь некой декоративной каймой.

В Египте пиктограммами начали пользоваться несколько позже, чем в Шумере. Однако ко времени образования единого государства эти значки стали уже привычными. На плите Нармера справа от головы царя помещена пиктограмма, обозначающая каракатицу — что также означает и его имя.

Не похоже, что египетские пиктограммы, которые мы теперь называем иероглифами, развились из системы счета. Скорее всего, египтяне научились технике пиктограмм от своих соседей на северо-востоке. Но в отличие от шумерских клинописных знаков, которые потеряли свое сходство с оригинальными пиктограммами, египетские иероглифы сохраняли узнаваемую форму очень долгое время. Даже после того, как иероглифы стали фонетическими знаками, обозначая звуки, а не предметы, они все еще узнавались как предметы: мужчина с поднятыми руками, пастуший посох, корона, сокол. Иероглифическое письмо представляло собою смесь знаков — некоторые из них оставались пиктограммами, в то время как другие уже превратились в фонетические символы. Иногда знак сокола стоял как звук, а иногда это был именно сокол. Поэтому египтяне создали символ, названный определителем: это был знак, ставящийся возле иероглифа, чтобы показать, чем тот выступает — фонетическим символом или пиктограммой.

Но ни пиктографическое, ни клинописное письмо так и не развились в полноценную фонетическую форму — в алфавит.

Шумерская письменность не завершила своей эволюции, так как была заменена аккадской (язык захватчиков Шумера). В то же время египетские иероглифы просуществовали тысячи лет, не потеряв своего значения в качестве картинок. Вероятно, загадка кроется в особом отношении египтян к письму: у египтян письменность была ключом к бессмертию. Это была магическая форма, в которой сами линии означали жизнь, могущество. Некоторые иероглифы были настолько сильны, что воспрещалось наносить их в магическом месте; их можно было рисовать или вырезать с учетом особых условий, дабы не привести в действие нежелательные силы. Имя царя, вырезанное иероглифом на монументе или статуе, обеспечивало ему присутствие на земле и после его смерти. Стереть такое имя царя означало убить его окончательно.

Шумеры, более практичный народ, не вкладывали столько смысла в свою письменность. Как и египтяне, у них было божество, покровительствующее письму — богиня Нисаба, которая также была (насколько мы можем судить) богиней зерна. А египтяне верили, что письменность изобретена богом Тотом, божественным писцом, создавшим самого себя силой собственного слова. Тот был богом письменности, но также и богом мудрости и магии. Он измерял землю, считал звезды и записывал деяния каждого человека, приводимого в Зал Мертвых на суд. Он не суетился, считая мешки с зерном.